Зато гнать на полной скорости по свободной дороге было, напротив, очень приятно, поэтому я выкинул из головы все мысли, включая бесконечные внутренние споры о смутных знамениях. Мне показалось, что сейчас как раз подходящее время, чтобы поставить кайфовую музыку, но когда разгонишься до ста десяти миль в час, все твое внимание приковано к дороге, поэтому я схватил несколько первых попавшихся пластинок, вставил их в проигрыватель и крикнул в ночь:

— Стемнело, самое время для угарной вечеринки! С вами Джордж Гонщик, король автострады и мастер заговаривать зубы! Приготовьте уши, сейчас мы послушаем Джерри Ли с песней «А Whole Lot of Shaking Going Оn». Отличная песня для танцулек, кстати. Я-то сам отплясывать не буду, потому что сегодня вечером мне нехило врезали по причинному месту, но вы, ребята, можете зажигать по полной!

Не успел я прослушать и половину выбранных пластинок, как программа была прервана. На сцене жизни появился самый великий коммивояжер в мире. Он был облачен в одни только темные штаны и белую майку и скакал по дороге босиком — и это при том, что на улице было чуть выше нуля! Сперва я подумал, что это самый редкостный придурок на тысячу миль в округе или самый искусный прыгун к западу от Миссисипи, и только когда он очутился в салоне «кадди», до меня дошло, что это, пожалуй, величайший коммивояжер в мире. Он пожал мне руку, назвался Филиппом Льюисом Керром («Пожалуйста, зовите меня Лью») и вручил серебристую карточку с тиснеными синими буквами. Надпись гласила:

Он был уже немолод, шестьдесят с гаком, сытый, с заметным животиком, но вовсе не рыхлый. Напротив, весь его вид: коротко подстриженная седая бородка, ухоженные усы, маленькие голубые глазки, пристальные и в то же время веселые, прямота, с которой он разговаривал и держался, — всё это придавало ему внушительности и достоинства, какие бывают у человека, знающего себе цену (даже если он, полуголый, ловит машину среди ночи).

Я тоже представился, а он тем временем затолкал под переднее сиденье видавший виды кожаный дипломат. Ноги у него были большие, с кривыми пальцами и синие от холода. Даже не знаю почему, но я поежился: то ли из сочувствия, то ли от дохнувшего в салон сквозь открытую дверь ветра. Меня вдруг зазнобило.

— Лью, дружище, — прошипел я, стиснув челюсти, чтобы не лязгать зубами, — если у вас на улице не осталось больше никакого багажа, то, может, все-таки прикроете дверь? Дует же.

Он озадаченно уставился на меня, а потом спохватился и что было сил хлопнул дверью.

— Ох, извините! — в темноте его голос казался каким-то бестелесным. — Какая оплошность с моей стороны, Джордж, непростительная оплошность! Здесь царит такое чудесное тепло, что я и забыл, что вы можете замерзнуть. А там снаружи такой мороз, скажу я вам! — Он все никак не мог согреться, и я чувствовал, как дрожит под ним сиденье.

Я снова вырулил на дорогу и прибавил скорости, стараясь двигаться плавно и беречь свою многострадальную мошонку. Холод напомнил мне о долге вежливости, и я поинтересовался у Лью, не прибавить ли мощность в печке.

— О, нет-нет, не стоит. Лучше оттаивать постепенно. В моем возрасте клеточные мембраны плохо переносят резкую смену температур и могут разрушиться.

— Никогда об этом не задумывался, — честно признался я. Все, что он говорил, на первый взгляд казалось мне бесхитростным и прямым, но стоило его словам добраться до моего мозга, как они меняли свой внешний вид и окраску. Мы не были настроены на одну волну. Я убеждал себя, что всему виной я сам. Однако мне совершенно не улыбалось слушать его разговоры про клеточные мембраны — со стариками часто так, пускаются в пространные рассуждения о собственных болячках с жуткими физиологическими подробностями распада плоти — потом и не остановишь. Я с таким уже сталкивался, поэтому поспешил сменить тему и спросил, уж не в Канзас-Сити ли он едет.

— Да, именно туда я и направляюсь. А вы?

— В Де-Мойн, и уже опаздываю. Могу высадить вас в ближайшем теплом местечке у съезда с автострады.

— Хм, — начал он и сделал такую долгую паузу, что я уж решил, что ему больше нечего сказать. — Должно быть, вы выехали позже позднего, потому что небольшое опоздание вы бы на такой скорости давно уже наверстали!

Он осторожно улыбнулся. Я тоже улыбнулся.

— Лью, не обижайтесь, но вы всегда путешествуете в холода в таком одеянии?

— Боже, ну конечно же, нет! Я продал свое пальто, рубашку, галстук, носки и ботинки одному пареньку, который работает на нефтяной вышке. У него вечером свидание с очаровательной молодой леди, а он задержался с друзьями, чтобы выпить после работы, и не успел заглянуть в галантерею.

И снова его речь насторожила меня.

— А что, брюки ему не понадобились? Должно быть, у него был странный вид: старые грязные джинсы, пальто и галстук.

— Да нет, брюки он тоже просил, но я решил не рисковать. Не хотел угодить под арест за то, что разгуливаю в непристойном виде.

— Ну да, лучше умереть от воспаления легких, — с сомнением сказал я.

— Я рассудил, что меня кто-нибудь подберет, и я не успею замерзнуть. К тому же, мои брюки оказались бы ему малы.

— Рад, что вы так ловко находите всему объяснение, потому что я хочу спросить вас еще кое о чем: почему величайший в мире коммивояжер не может позволить себе запасной комплект одежды? Это и есть ваш товар? Мужские шмотки?

— Я продаю что угодно и все сразу. Давно установил на собственном опыте: широта ассортимента — залог стабильности.

— Но сейчас, похоже, вы все распродали.

— Так и есть. Это была удачная поездка.

Я наконец сообразил, что не давало мне покоя.

— Знаете, Лью, с тех самых пор, как вы вручили мне свою визитку, у меня в голове крутится вопрос, но я не знаю, как его задать, чтобы вы не обиделись и не решили, будто я вам не доверяю — ведь на самом деле все совсем не так…

— Джордж, — сказал он, — я занимаюсь торговлей всю свою жизнь. Начал с продажи лимонада в городке Свитуотер, штат Индиана. Мне тогда было всего пять, я рано усвоил, что обижаться невыгодно. Это отвлекает от цели.

Я хотел было спросить, какова его цель. Прибыль? Сам факт заключения сделки? Исполнение желаний и усмирение демонов? Но решил не уклоняться от первоначальной темы.

— Ну, хорошо, если вы обещаете не обижаться, я спрошу: что значит «величайший продавец в мире»?

— Вообще-то там сказано «величайший коммивояжер в мире», — деликатно поправил он.

— Верно, «коммивояжер», но меня больше интересует слово «величайший». С чего вы взяли, что вы величайший? Есть ли какое-то мерило, общепринятый стандарт, комиссия экспертов, выдающая подобные титулы, или вы просто сами объявили себя таковым?

— Джордж, вы удивительно проницательный человек, такие встречаются один на тысячу. Вы не из тех, кому первым делом приходят на ум фермерские дочки, — заметив отразившееся на моем лице недоумение, он пояснил: — Есть целая серия анекдотов про коммивояжера и фермерскую дочку. Уверен, вы хоть один из них да слышали.

— Да, конечно, но сходу не припомню, — на самом деле я отчаянно пытался вспомнить хотя бы один, но, учитывая жалкое состояние моих мозгов, это было столь же бесполезно, как рыбачить посреди автостоянки. И вдруг до меня дошло, что, подсыпав всего лишь щепотку отвлекающей лести, он с легкостью увильнул от вопроса. Но я слишком вымотался и рассердился, чтобы играть в его игры, поэтому рванулся напролом — не то чтобы совсем слепо (я ведь все-таки понимал, что тут какой-то подвох), но с твердым намерением не дать ему вывернуться снова. — Лью, я задал вопрос и хочу услышать ответ.

— Мистер Гастин, — голос его был мягче ваты, — я уже боялся, что вы отключились за рулем на минуту-другую. Я бы на вашем месте, невзирая на опоздание, сделал привал в Канзас-Сити и как следует отдохнул. А пока могу сменить вас за рулем, хотя в водительском мастерстве мне с вами не тягаться…

Всем известно, что при злоупотреблении амфетаминами у человека начинается жестокая паранойя, и у меня, видимо, как раз случился острый приступ: я вообразил, что старик Лью — киллер, нанятый Мусорщиком, чтобы замочить меня и подстроить аварию. Мне было необходимо сохранять хладнокровие, следить за ним и держать ситуацию под контролем — вряд ли он решится сделать свой ход, пока у меня в руках руль и мы мчимся на скорости сто десять миль в час.