Душа с усмешкой глянула на меня снизу вверх:

— Долго же тебя пришлось ждать, Джордж. Я уж думала — придется действовать самой.

Я нырнул в разбитое окно, стремясь добраться до ее горла.

Мои руки из плоти и крови крепко держали руль в том самом месте, где недавно его обхватывали руки души — я гнал по прямой со скоростью сто тридцать миль в час, уносясь в блестящую крупинками соли темноту. Я мог бы ехать так и ехать, если бы мотор не взорвался.

В момент взрыва я потерял управление. Машина завихляла, я инстинктивно попытался вернуть контроль над ней, но ничего не вышло. Я пропал, оставалось только держаться, противиться страху и безысходности, в то время как «кадиллак» крутило по солончаку, пока он наконец не перевернулся трижды — бах! бах! бах! — продолжая скользить по земле той стороной, где дверца водителя: щеку прижало к стеклу, мимо пролетали зеленоватые искры — я как будто несся через звезды. «Кадиллак» еще раз перевернулся, описав полный круг — меня основательно встряхнуло — при этом корпус машины покорежило. «Кадди» еще раз крутанулся на боку и начал замедляться: мне казалось, будто я внутри бутылки из-под молока, которую мы когда-то взяли для самой первой игры в «бутылочку». Когда я крутанул бутылку в первый раз, горлышко указало на Мэри Энн Майерс. Я почувствовал прикосновение ее губ и мелкую дрожь, прокатившуюся внизу живота. Мне показалось, что руки Кейси скользнули по моему нагому телу в лучах солнца. Кружение остановилось. Все замерло.

Я вынул из бардачка письмо Харриет и вышиб дверцу, всю во вмятинах. Выбираясь из искореженной тачки, машинально придержал рукой шляпу, немало порадовавшись, что она все еще на мне.

Холодный ночной воздух был бесподобен. Я глубоко вдохнул и осмотрелся. Вокруг до самого горизонта ничего, кроме раздолбанного «кадиллака» на фоне солончака: белое сверкало на белом. Я сочинял речь, одновременно чиркая спичкой, чтобы зажечь свечи, которые невозможно затушить, — с помощью их ровного пламени я собирался предать огню письмо; оно горело, распространяя аромат «Шалимара».

Меня уже не хватало на громкие слова. Я сказал просто и тихо: «За Биг Боппера, Ричи Валенса, Бадди Холли, за возможную любовь и музыку. И за Святой Дух». После чего кинул письмо в разбитое окно. Разлитый бензин взорвался, языки пламени охватили истерзанный металл, белая краска начала пузыриться, обугливаясь; затем рванул бензобак — вся машина превратилась в огромный гудящий костер. Я стоял и смотрел, как она горела.

Не имея никакого понятия о том, в какой стороне осталась трасса, я пошел туда, куда дул ветер. Но не прошел и мили, как наткнулся на пятно крови, растекшееся по засоленной почве. Передо мной возникла мать Эдди, трясущимся пальцем она показывала на пятно и с дрожью в голосе повторяла: «Это… это неправильно. Неправильно».

— Правильно, — сказал я. И пошел дальше.

Расплывшееся пятно начало сжиматься, стремясь к своему центру, сворачиваясь внутрь. Когда оно совсем исчезло, на его месте возникла большая воздушная воронка. Поднявшаяся с земли соль попала мне в глаза, я опустился на колени, спрятав лицо. И ждал приговора. Но не последовало ни слова, ни звука — вихрь бешено завывал, но и только. Через несколько минут он улегся.

Я прошел еще милю и только потом заметил, что шляпы на мне нет. Хотелось думать, что ее сдуло и унесло далеко-далеко, до самого Хьюстона, где она приземлилась на голову Дважды-Растворенного, возвестив божественную славу.

В отдалении я заметил фары машин, мчавшихся по магистрали, и зашагал кратчайшим путем. Мне оставалось пройти еще немало, как вдруг я увидел Кейси, ожидающую меня в облаке света. Подбежав к ней совсем близко, я уже хотел обнять ее, как вдруг понял, что это не Кейси, а ее душа.

— Джордж… Джордж… — заговорила Кейси с дрожью в голосе. — Мы выехали из Ла-Паса в горы, двигаясь по грунтовой дороге. Дождь лил как из ведра. Мы попали под огромный оползень — фургон смело в один момент. Я сидела сзади. Даже вскрикнуть не успела. И никто не знает, Джордж! Это случилось в конце сентября, но никто до сих пор не знает, что мы мертвы!

— Кейси! — крикнул я, потянувшись к ней. И на мгновение она, настоящая, оказалась в моих объятиях, но тут же исчезла.

На этом рассказ Джорджа Гастина закончился. Если дальше что и было, оно привиделось мне во сне, потому что я заснул, а точнее, поддался совместному натиску жуткого гриппа, последствий аварии, кодеина, травяного отвара (в полной безобидности которого я совсем не был уверен), да и самого Джорджа — забылся именно в этом месте повествования. Однако я был там, я слышал в голосе Джорджа завершающие нотки — у меня не оставалось сомнений в том, что я могу удалиться.

Проснувшись утром, я почувствовал себя гораздо лучше. Не здоровым и бодрым, но все же человеком. Перво-наперво я заметил, что Джорджа нет. Выглянул в окно: проверить, на месте ли его буксировщик — машины не было. Одевшись, я вышел и прогулялся до конторы управляющего мотелем. К двери была пришпилена записка: Дори и Билл предупреждали, что ушли смотреть на птиц и вернутся вечером, я же волен оставаться столько, сколько нужно, а расплатиться можно потом. Я решил, что лучше подлечусь — работа подождет.

Миновав четыре квартала, я дошел до Ичмана — проведать свою машинку. Гаса я застал, когда тот уже шел обедать.

— Ну что, парень, — сказал он вместо приветствия, — я слыхал, ты вконец уже обленился: надумал скрестить пикап с пеньком, чтобы получились дрова. Сдается мне, проще было взять да и нарубить дровишки по старинке — глядишь, и техника осталась бы в целости.

— Гас, может, не будешь тратить свой обеденный перерыв на поучения? Лучше скажи, во сколько оно мне встанет и когда забрать.

— Сотен в шесть, дня за четыре управлюсь. Пришлось заказывать поворотный кулак аж в Окснарде — пришлют завтра с оказией. Если нужны бумажки, то вот.

— Шестьсот, — вздохнул я. — И Джордж сказал то же самое. Видать, парень знает свое дело. Часто он тебя выручает?

Гас пожал плечами:

— Ну… когда бывает в наших краях. Потом, это еще от настроения зависит. Джордж, он вроде как под свою дудку танцует, понимаешь?

— Еще бы, — согласился я с ним.

Гас улыбнулся:

— Признайся — он уже угощал тебя своими байками, а?

— Ну, было дело.

— Ага, Джордж по этой части мастак. А ты слыхал, как он вместе с шестнадцатилетней девчонкой-нимфеткой, дочерью какого-то конгрессмена, уволок из-под носа ЦРУ полтора миллиона золотом? В какой-то южноамериканской стране, не то Перу, не то Боливии? Будто бы обставил все так, что ЦРУ и пальцем не посмело их тронуть?

— Не, такого не было. Но он рассказывал — кой-какие деньги у него есть. И с меня ничего не взял… Слыхал о таком?

— Ха, да он ни с кого не берет. Но, насколько мне известно, живет на пособие. Совсем другой мотивчик, чувствуешь?

— И все же музыка…

— А про сад с розами рассказывал? Он все пытается вывести черную розу.

— Нет, я бы не удивился. Он рассказал мне о своих странствиях в «кадиллаке» Биг Боппера.

— Про это я не слышал, — признался Гас.

— Как бы там ни было, а меня он просто выручил.

— Да я и не возражаю — Джордж отличный парень. Просто… уж больно странная личность.

— Что есть, то есть.

Через несколько минут, шагая по улице мимо светящихся тыкв и бумажных скелетов в витринах, я подумал: «Ага, странная… душа!»

С тех пор два года прошло, а я все так же думаю — это был не он, а его душа. Его, а может, и моя или ваша, только в чужом обличье — случайная тень. Но душа настоящая и в общем-то святая или что-то в этом роде. Душа, свитая из серебра, легко ступает по белым полосам разметки, в то время как вы бежите по краю. Душа, которая «связывает узел Хима[51] и разрешает узы Кесиль[52]».[53]