— Я не знаю, что писать, — сказала я.

— Не будь дурой. Напиши: «Дорогой Растакович или как его там зовут. Я не особенно хорошо себя чувствую. Очень хотелось бы тебя увидеть. Ты всегда говорил, что готов помочь мне». И так далее и тому подобное.

Будто издалека я видела, как перо выводит: «Мой дорогой Уолтер…»

Высокое дерево на площади напротив квартиры д'Адгемара как будто застыло, и его торчащие ветви напоминали растопыренные пальцы. Стояла такая тишина, как будто все умерло. Потом чирикнула птица, и сразу же начался птичий гвалт — сначала одна, потом другая, а потом все вместе.

— Надо же, — сказала Лори, — эти милые пташки перепутали день с ночью.

— Не стоит их винить за это, — проговорил д'Адгемар.

— Он немного чокнутый, — говорила мне Лори, — но очень милый старикашка. У него очаровательная квартирка, и он говорит, что только что купил интересный альбом порнографических картинок.

Мне он понравился, но от его одеколона меня сразу же начало тошнить.

После ланча он ходил взад-вперед по комнате и декламировал какое-то французское стихотворение: «Philistins, epiciers…»[52], потом заговорил о воскресных днях в Лондоне и о Портобелло-роуд[53] находившемся недалеко от его квартиры, и о близлежащих улицах, которые казались ему вымершими, и о невыразительных фасадах домов.

— Это ужасно, — говорил он, размахивая руками, — тоска, безнадежность, неверие в свои силы — ты просто дышишь этим. Ты видишь их наяву — так же отчетливо, как туман, — он засмеялся. — Ничего не поделаешь, поэтому надо смотреть на такие вещи оптимистически. Конечно, разочарование тоже может стать чем-то привычным, желанным и близким.

— Эй, папочка, — вмешалась Лори, — перестань пороть чушь. Покажи нам свои грязные картинки.

Мы стали смотреть альбом рисунков Обри Бёрдслея[54].

— Я разочарована, — вмешалась Лори, — очень разочарована. Не скажу, что это сильно возбуждает. Эта книга действительно стоит так дорого? Могу сказать только одно — кое-кому некуда девать свои деньги.

Было без четверти четыре. Я сказала:

— Мне нужно идти.

— Когда он придет?

— В половине пятого.

— Выпей коньяку перед уходом, — предложил д'Адгемар. Он налил коньяк в три маленьких бокала. — Выпьем за напыщенных снобов и надменных хлыщей, за ханжей, трусов и жалких дураков! Так, кто еще остался?

— Ей лучше не пить, — предупредила Лори, — а то ее начнет тошнить.

Я вышла и поймала такси.

(Конечно, все будет в порядке. Что-нибудь да произойдет, когда мне станет лучше, а потом что-нибудь еще, а потом еще. Все будет в порядке.).

Он опоздал, и, ожидая, я очень нервничала. В горле все время стоял ком, я старалась проглотить его, но он появлялся снова. Наконец зазвонил колокольчик, и я открыла дверь.

— Привет, Винсент, — сказала я.

Он улыбнулся:

— Привет, — и я провела его в гостиную.

— Уолтер написал тебе, сообщил, что я приду?

— Да, он написал из Парижа.

— Это твоя квартира? — он огляделся вокруг.

— Нет, я живу здесь вместе с подругой — мисс Гейнор. Это ее квартира.

— Я был очень огорчен, когда узнал, что ты нездорова, — сказал он. — Что случилось?

Когда я все рассказала, он подался вперед в своем кресле и уставился на меня. Он выглядел очень свежим и чистеньким, и добрым. Глаза его блестели, как голубое стекло, а длинные ресницы постоянно подрагивали. Он уставился на меня — и я прочла вопрос в его глазах.

— Нет, я не говорю, что это Уолтер. Я не знаю, от кого.

Он откинулся назад в кресле и несколько минут ничего не говорил. Наконец он произнес:

— Без сомнения, Уолтер тебе поможет. Конечно, он сделает это, дорогая. Не надо огорчаться. Конечно, он все сделает. Что тебе нужно?

— Я хочу избавиться от него, — сказала я.

— Понятно, — сказал он.

Он говорил что-то, но я не слышала ни слова. Потом его голос смолк.

Я сказала:

— Да, я знаю. Лори сказала мне, куда обратиться. Эта женщина хочет сорок фунтов, обязательно золотом. Она не возьмет ничего другого.

— Понятно, — снова сказал он, — хорошо, ты получишь эти деньги. Не терзайся, не надо быть такой несчастной.

Он взял мою руку и похлопал ее.

— Бедная малышка Анна, — его голос стал очень добрым, — как жаль, что ты столько перенесла.

Голос его звучал очень сердечно, но взгляд был холодным и непроницаемым, как стена. Высокая, гладкая, неприступная стена. Никакие контакты невозможны. Нужно быть ненормальной, чтобы не понять этого.

— С тобой все будет в порядке. Ты должна взять себя в руки, забыть обо всем, что было, и начать сначала.

— Ты так думаешь? — проговорила я.

— Конечно, — сказал он, — ты забудешь про это, и все будет так, словно ничего не случилось.

— Хочешь чаю? — предложила я.

— Нет, спасибо.

— У меня есть виски с содовой.

Я тоже выпила — как ни странно, меня от виски не тошнило. Пока мы пили, он сообщил, что одна его знакомая сделала это, и что она говорила, что это совсем не страшно, не стоит переживать.

Я сказала:

— Я переживаю не из-за этого. Просто иногда я хочу, чтобы он был, но потом начинаю думать, что если я его оставлю, то вдруг он… Вдруг с ним будет что-то не так. Я все время об этом думаю, в этом все дело.

Винсент сказал:

— Моя милая девочка, все это ерунда.

Он помолчал, потом проговорил:

— Не понимаю. Просто не могу этого понять. Неужели из-за денег? Да нет, не могло такого быть. Ты должна была знать, что Уолтер позаботится о тебе. Он бы все устроил. Он страшно переживал, когда ты пропала и не сообщила ему, где ты. Он несколько раз говорил мне об этом. Он бы все устроил.

— Ну да, каждая суббота каждого месяца, — сказала я, — расписка в получении прилагается.

— Не надо так говорить. Ведь теперь-то ты будешь рада этому?

Я не ответила.

— Это твой постоянный адрес? Можно писать сюда? Ты останешься у своей подруги?

— Только дней пять.

— А потом где ты будешь?

— Еще не знаю, — сказала я. — Лори говорила мне о квартире на Лэнгем-стрит.

— Ты знаешь, сколько придется платить за квартиру?

— Два фунта в неделю.

— Хорошо. Об этом не беспокойся, — он кашлянул. — Что касается сорока фунтов… когда ты хочешь их получить?

— Мне надо сначала с ней увидеться. Ее зовут миссис Робинсон. Сначала мне надо с ней встретиться и все выяснить.

— Очень хорошо, — он снова кашлянул, — ты тогда сообщи мне. Когда будешь писать, — пиши мне, а не Уолтеру. Он еще некоторое время пробудет за границей.

— Спасибо тебе большое, — сказала я, — ты жутко добр.

Он взглянул на фотографию Лори на камине.

— Это твоя подруга? — поинтересовался он. — В жизни она такая же хорошенькая, как на фотографии?

— Да, — сказала я, — еще лучше.

— Уверен, что я ее где-то видел.

— Может быть, — сказала я, — у нее много друзей.

— Она очень хорошенькая. Но грубовата, немного грубовата, — он как будто говорил сам с собой, — они все становятся такими. Такая жалость.

Он помолчал.

— Да, кстати, — вновь заговорил он, — еще один вопрос. Если у тебя сохранились какие-нибудь письма от Уолтера, я вынужден попросить у тебя их. Мне очень жаль, — продолжал он, — но я настаиваю на этом.

Я пошла и взяла письма. Я не стала их смотреть. Сверху лежала открытка: «Жди меня в такси на углу Хай-Хилл и Дувр-стрит сегодня в одиннадцать вечера. Застенчивая Анна, я люблю тебя. Всегда твой, Уолтер».

— Здесь всё? — спросил Винсент.

— Это все, что я сохранила, — ответила я, — обычно я не храню письма. Да, вот еще одно, которое он прислал из Парижа с сообщением о том, что ты придешь ко мне, — возьми его тоже.

Я вынула письмо из сумочки и протянула ему.