мемуарах

тому, что заведующим Особым отделом Департамента был жандармский полковник Еремин (в прошлом казак), казаки пошли в нашем жандармском ведомстве в гору. Возможно что назначение полковника Карпова на ответственный пост по политическому розыску в Петербурге именно и было подсказано Ереминым.

Это был тот самый Карпов, который столь трагически, но и столь же глупо погиб при взрыве бомбы на своей же конспиративной квартире в 1909-м или в начале 1910 года. Бомба эта была под ложена и взорвана секретным сотрудником, состоявшим в его распоряжении, Петровым (он же Воскресенский), т.е. одним из тех террористов-эсеров, которых я ликвидировал в Саратове 1 января 1909 года. Чтобы рассказать, каким образом арестованный мной Петров-Воскресенский стал секретным сотрудником подполковника Карпова, я должен опять вернуться к делу ликвидации Поволжского областного комитета эсеров.

Я тогда предоставил Саратовскому губернскому жандармскому управлению вести начатое им формально, в порядке 1035-й статьи Устава уголовного судопроизводства, дознание, интересуясь его ходом лишь постольку, поскольку я мог получить из материалов дознания добавочные, ускользнувшие от меня подробности.

Ввиду обнаруженного уже провала Азефа я просил начальника управления при допросах арестованных косвенным образом утверждать их в убеждении, что Азеф является виновником их ареста.

Примерно в марте 1909 года Семигановский зашел ко мне и стал мне рассказывать, что ему удалось после долгих разговоров склонить одного из арестованных мною лидеров, а именно нелегально приехавшего из Берлина «хромого» Петрова, к откровенному рассказу о всей его деятельности в партии и, возможно, в будущем к «сотрудничеству».

Полковник был взбудоражен своим успехом и сообщил мне, что он снесся на этот предмет конфиденциальным письмом с Департаментом и ждет дальнейших указаний. Казалось, что провал Азефа и утеря таким образом исключительной по осведомленности агентуры заставит Департамент полиции с большим интересом отнестись к возможности получения нового источника информации, близкого к деятелям пресловутой Боевой организации. Так и случилось Не прошло и недели, как полковник Семигановский вызвал меня в управление и сказал, что ответ от директора Департамента полиции получен, что в общем ответ благоприятен планам, им представленным, но что директор предлагает мне ротмистру Мартынову, переговорить с Петровым и о моем впечатлении доложить рапортом.

Россия^^в мемуарах

В кабинет начальника управления вошел, прихрамывая, блондин лет тридцати, довольно приятной наружности, обросший в тюрьме редковатой бороденкой. Семигановский, поздоровавшись с вошедшим арестантом дружески, познакомил его со мной, назвав мою фамилию и должность. Петров устремил на меня испытующий и любопытствующий взгляд: перед ним находился виновник его ареста. Хорошо помня необходимость во что бы то ни стало укрыть от подозрений мою агентуру, мне предстояло изображать перед Петровым представителя местного политического розыска, которому удалось арестовать видных гастролеров-террористов только благодаря доставленной из Петербурга информации Азефа. Я так и поступил

Прежде всего я дал ему понять, что целью моего разговора с ним является желание мое, как руководителя местного политического розыска, узнать, не остались ли на свободе после ликвидации 1 января какие-нибудь более или менее видные лидеры местного эсеровского подполья, и что я надеюсь, ввиду его согласия в будущем с нами сотрудничать, на совершенно откровенные с его стороны объяснения. Я не преминул, якобы тоже откровенно, сознаться в том, что этим объяснением он много поможет мне в несколько затруднительном положении, в котором я очутился, ибо местный розыск оказался в данном случае не на высоте, и если бы не помощь со стороны Петербурга, то мы проморгали бы всю затею приезжих и самого Петрова.

Петров стал рассказывать, что он разочарован действиями организаторов партии после предательства Азефа и что после долгого колебания и долгих размышлений он пришел к выводу, что лучше жить на свободе, чем кормить вшей по тюрьмам, что ему, видимо, предстоит, если он не столкуется с нами.

Прежде всего он объяснил, что он несколько лет тому назад в Казани участвовал в покушении на жизнь командующего войсками Казанского военного округа, что его фамилия Воскресенский и что он при этом покушении был ранен осколком разорвавшейся бомбы в колено; затем ему удалось бежать за границу, где он лечился в госпитале и в санатории и где ему изготовили прекрасный протез, благодаря которому он сравнительно легко ходит, хотя и прихрамывая. Петров показал нам свой протез на ноге. В дальнейшем он перешел к объяснению, как заграничные лидеры Боевой организации ввели его в число членов, наметив представителем ее в Поволжском областном комитете, а затем, по очереди, переправили в Россию его, Минора, Бартольда и других. Он перешел к рассказу, как приезжие в Саратов стали налаживать подпольные связи, намечать по Поволжью явки, ставить подпольную типографию для издания поволжской областной газеты партии и организовывать «боевое дело».

Россшг^1^в мемуарах

Все это я знал от моей секретной агентуры. Рассказ Петрова ни в чем не уклонялся от моих сведений, и я только наружно с напряженным вниманием слушал его. Как бы торопясь перейти к главному и наиболее интересному для меня, я прервал Петрова и попросил назвать имена местных саратовских эсеров. Он назвал давно и хорошо знакомых мне Левченко, Кочеткову и моего сотрудника «Николаева» Назвал еще два или три имени менее крупных в местном подполье лиц. Я выразил на своем лице крайнее изумление, услышав эти имена, и сказал Петрову, что Кочеткову я не знаю вовсе, а про других полагал, что они давно выдохлись и что активной работы я за ними не замечал. «Теперь вы заметите¹» - сказал Петров.

Этой именно откровенностью относительно роли и значения в местном эсеровском подполье Левченко, «Николаева» и Кочетковой Петров склонил меня к мысли о возможности сотрудничества с ним в дальнейшем.

Мы перешли к обсуждению практических возможностей сотрудничества, а главное, к рассуждениям, при каких условиях возможно ему выйти на волю. Дружеская беседа затянулась за полночь!

На другой день я засел писать доверительное письмо директору Департамента, в котором изложил беседу с Петровым, впечатление от этого разговора и некоторые соображения насчет руководства Петровым в том случае, если сотрудничество с ним окажется возможным. Я писал, что Петров не скрыл ничего существенного относительно подпольной деятельности в Саратове, назвал имена наиболее законспирированных лиц, полагая при этом, что они нам неизвестны и что таким образом он выдает их нам; что впечатление мое складывается в пользу сотрудничества с ним, но при непременном условии - оставить его под каким-нибудь предлогом в одном из городов Поволжья, где я мог бы в течение нескольких месяцев проверить его своей агентурой и только после этого передать его другому розыскному органу в одной из столиц.

Это мое весьма существенное условие для проверки Петрова не было принято во внимание. По-видимому, в Петербурге спешили обзавестись как можно скорее новой, осведомленной и близкой к планам Боевой организации агентурой, а мою осторожность объясняли, вероятно, желанием удержать Петрова в своих руках. Вскоре от полковника Семигановского я узнал, что Петрова под конвоем, но конспиративно отвезли в Петербург (формально - якобы для предъявления его разным свидетелям по прежним, числившимся за ним делам, а неформально - для переговоров с лицами, руководившими розыском в Департаменте полиции) и что в Петербурге он виделся

PoccuiKJLe мемуарах

с генералом Герасимовым. Через некоторое время я узнал, что Петров обнаружил признаки психического расстройства и помещен в соответствующее отделение тюремной больницы. В это время Семигановский, не скрывая от меня, что Петров симулирует болезнь, просил дать ему для передачи Петрову адрес конспиративной квартиры, куда он мог бы явиться, если бы удался побег. Я оборудовал для этого квартиру, на каковую действительно в один прекрасный день и явился Петров и вызвал меня для разговора. В разговоре моем с Петровым я с изумлением узнал о незаурядной его ловкости в симуляции сумасшествия и необыкновенно смелом прыжке из окна второго этажа, что при его искусственной ноге было делом нелегким. Я всячески уговаривал его остаться нелегально в Поволжье, снова наводя его на мысль о моей беспомощности в местном розыске и крайней желательности его помощи, но Петров заявил мне, что он, по уговору с представителем Департамента, должен немедленно ехать в Петербург.