Возвратившись домой, я немедленно усаживался за письменный стол и начинал заниматься письменностью. Это была часто весьма скучная рабо-

мемуарах

та. Надо было привести в порядок агентурные записи; сдать в архив канцелярии фамилии лиц и их адреса, а также и приметы; заполнить тетради секретных сотрудников, переписав в удобочитаемом виде их сведения, которые я на свиданиях записывал схематически. Я всегда сожалел, что не знал стенографии - как бы она могла мне пригодиться! Я не умел пользоваться и пишущей машинкой, а учиться этому было некогда.

Самым досадным и скучным видом работы для меня была переписка в тетради только что полученных агентурных сведений, занесенных наскоро на листки бумаги. Часто свидания с агентами происходили не на конспиративной квартире, где был сравнительный комфорт, был удобный стол для письма и никто не мешал, а в каком-нибудь номере дешевой гостиницы или в другом, мало приспособленном для письма месте. Приходилось записывать наскоро, а мой почерк, когда я пишу спеша, неразборчив. Из этих, отрывочно и наспех написанных, заметок надо было, не откладывая дела в долгий ящик составить удобопонимаемое изложение всего сообщенного сотрудником. На поля тетради надо было выносить имена и фамилии упомянутых сотрудником лиц, чтобы один из агентов отделения для справок их «разработал», т.е. сделал бы подробную установку каждого лица в смысле определения его жительства, всех возможных подробностей относительно его занятий, прошлого и т.д.

Покончив с этим делом, я составлял доклады в Департамент полиции о положении дел в местном подполье, новых планах революционных деятелей и собственных моих намерениях. На это уходит часа два-три. Днем еще непременно предстоит одно или два очередных свидания с секретными сотрудниками. Надо спешить. Надо быть точным и к назначенному времени надо быть в условленном и записанном в памятной книжке месте.

Часто еще выпадали дни, когда надо было забежать в губернское жандармское управление по какому-нибудь срочному делу. Наконец, часам к пятишести я попадал снова домой, на этот раз к обеду. По вечерам назначались свидания с секретными сотрудниками. Иногда надо было повидаться с тре-мя-четырьмя лицами за один вечер. Редко-редко свидание с секретным сотрудником происходило так, что отнимало полчаса, обыкновенно больше, а иногда и значительно больше. Очень часто после этих свиданий, когда голова забита самыми разнообразными сведениями, надо было спешить домой, чтобы обдумать до мелочей производство срочных обысков и арестов.

Часов в десять- двенадцать, а иногда и позже в кабинет являлся заведующий наружным наблюдением П.В. Мошков и приносил для просмотра рапортички филеров со сведениями обо всем замеченном ими при наблю-

мемуарах

дении Иногда, в более важных случаях, я сам отправлялся в канцелярию отделения, где в одной из комнат, называемой «сборной», собирались возвращавшиеся с наблюдений филеры. Тогда я сам выслушивал их устные доклады, составлял «наряд» на следующий день.

Формально этим мой трудовой день заканчивался. Если не считать того, что я, желая узнать подробности очередного обыска, не ложился спать, а ожидал телефонного сообщения, то мой средний рабочий день, начавшись в девять часов утра, заканчивался около полуночи.

При такой работе и перегруженности в делах службы мне не так легко было бывать с визитами. Чаще всего я посещал семью полицмейстера

В.Н. Мараки. Сыновья его, воспитанники Морского корпуса, жили в Петербурге и приезжали к семье только на большие праздники Дочка жила с родителями. Жена его, красивая светская женшина, Мария Николаевна, немедленно после появления моего в их квартире начинала беспокойно выпытывать у меня, чем грозит ее мужу завтрашний день. К концу года, особенно после неудачной для революционеров попытки покушения на губернатора, Мария Николаевна уверовала в мои розыскные способности и поэтому донимала меня своими расспросами Никакие резонные уговоры ее мужа не приставать ко мне обычно не помогали. Приблизительно через год В.Н. Мараки был назначен на должность одного из шести полицмейстеров в Петербурге - должность сравнительно спокойную, хорошо обставленную материально и являвшуюся значительным повышением по службе для саратовского полицмейстера.

Оценку своей деятельности уже к концу моего первого периода службы в Саратове, т.е. к концу 1906 года, я нашел прежде всего в отношении ко мне тех сравнительно маленьких по рангу лиц, какими были полицейские пристава и их помощники и которым чаще всего приходилось сталкиваться со мной. Я всегда старался избегать безрезультатных обысков, стараясь ограничить их крутом действительно активных подпольных деятелей, и не форсировал предоставленных мне сравнительно широких на этот счет прав. В результате обыски, мной намеченные, почти всегда оправдывали мои распоряжения, и местная полиция привыкла относиться к моим поручениям с большим вниманием. Пристава говорили мне: «Мы знаем, господин ротмистр, что, если вы поручили произвести обыск, это будет не безрезультатно!»

Подтянулись и мои служащие. Я требовал много. Вижу это и понимаю особенно теперь. Моей постоянной заботой было улучшение положения

Россшг^^е мемуарах

филеров. Я понимал хорошо каторжность их службы. Несмотря на все мои старания, я часто вынужден был отменять мною же установленные для них отпускные дни. Более всего я стремился вселить в них уверенность, что работа их имеет огромное значение для всего дела розыска. В большинстве они были толковые ребята, готовые к подлинному героизму. Стоит привести такой пример. Как-то, примерно в первой половине 1907 года, я получил от одного из своих сотрудников сведения, что некий субъект, наблюдавшийся мной по группе максималистов, вынесет из квартиры разрывной снаряд, подвешенный у него на шее под пальто, и затем присоединится к своей группе, члены которой, вооруженные револьверами, вместе с ним отправятся на выполнение очередной экспроприации. Подготовив все для ликвидации этой группы, я остановился на решении арестовать участников «предприятия» отдельно, то есть арестовать «бомбиста» отдельно от его соучастников Мой сотрудник не знал квартиры, откуда будет вынесена бомба, но он знал время выноса ее и знал, что «бомбист› должен пройти в определенное время и по определенной улице. Филеры знали его в лицо. Оставалось только поставить на заранее определенном месте пост, которому будет поручено схватить «бомбиста», не давая ему возможности выбросить бомбу или упасть с бомбой и взорваться самому и перебить осколками снаряда и самих филеров. Я понимал риск предприятия, но другого выхода мне не представлялось. На вечернем докладе филеров в «сборной» я рассказал им, что предстоит сделать на другой день, и, упомянув об опасности дела, предложил вызваться охотникам до него. В ответ филеры дружно заявили мне, что-де пусть я сам отберу тех, кто, по моему мнению, лучше выполнит мое поручение, и что никто из них отдела не отказывается. Ответ этот меня очень растрогал.

Я отобрал четырех самых сильных физически филеров и подробно растолковал, что от них требуется и какое величайшее внимание они должны проявить в этом случае. Надо было «продержаться» на определенном месте на улице значительное время, так как я не мог послать филеров к точно назначенному часу. Затем надо было заметить наблюдаемого вовремя, подойти к нему быстро и схватить его так, чтобы он, что называется, «не двинулся», и отобрать у него разрывной снаряд. Все было проделано в точности, и филеры показали себя с самой лучшей стороны. Как они потом передавали мне, наблюдаемый шел по улице очень медленно и осторожно. Филеры заметши его издалека и пошли ему навстречу, изображая собой поссорившихся торговцев. Наблюдаемый, опасаясь нечаянно толчка с их стороны, совсем

мемуарах

замедлил шаги и приготовился перейти на другую сторону улицы. В этот момент четыре дюжих руки схватили его, зажали в тиски, а подоспевшие два других филера сняли с него разрывной снаряд.