Лакей подал чай. Прошло около получаса… Князь развертывает телеграмму, смотрит на нее в недоумении и вдруг, обращаясь ко мне, говорит раздраженно: «Не угодно ли, теперь я должен “протолкнуть” какой-то сахар! Черт его знает, как я его протолкну! При чем я тут!» Я понял, что дело касается груза сахара, предназначенного в Москву, но застрявшего где-то на железной дороге из-за заторов, образовавшихся вследствие передвижения войск и военных припасов. При виде явной административной беспомощности главноначальствующего я позволил себе подсказать ему весьма простой выход из положения: «Ваше сиятельство, если вы на этой телеграмме положите резолюцию, примерно такую: “Начальнику дороги, правителю дел и начальнику жандармско-полицейского управления срочно доложить дело”, вы легко сможете принять правильное решение!»
ГЛАВА V СНОВА В МОСКВЕ
PoccuiKjLe мемуарах
«Вы думаете, что я тогда найду правильное решение?» - спросил меня неожиданно князь.
«Конечно!» - уверил я главноначальствующего но понял в эту минуту, что предо мной сидит «административное дитя».
«Ну, а с такой телеграммой как вы думаете поступить?» - обратился ко мне князь, протягивая другую телеграмму.
На этот раз вопрос шел о каких-то винных складах и их охране. Дело было, конечно, совсем не по моему ведомству. Я подсказал и вторую резолюцию.
Так около часа я прочитывал телеграммы и давал князю различные советы. Главноначальствующий под конец повеселел, острил, шутил. Наконец я улучил минуту и для моего доклада и сам подсказал и резолюцию к нему.
Откланявшись и пытаясь самостоятельно пробраться к выходу, я долго бродил по разным анфиладам огромного дома.
Не прошло и дня, как градоначальник передал мне приказание главноначальствующего явиться к нему. Я поехал и снова присутствовал при разборе князем почты. На другое утро я опять был вызван к князю - на этот раз по каким-то делам градоначальства.
Каждый вызов к главноначальствующему, естественно, отнимал у меня много времени. Самая забавная в наших «деловых» встречах с князем история, почти анекдот, приключилась в мой четвертый или пятый приезд к нему. Я сидел у него в кабинете, и князь, разбирая бумаги, вдруг устремил на меня недоуменный взгляд и спросил: «А скажите, пожалуйста, полковник, какую вы, собственно говоря, занимаете должность?»
Я опешил от этого вопроса, но, насколько возможно, в удобопонятной для мальчика среднего возраста форме объяснил, в чем заключается моя должность.
В комнату вошел лакей и доложил о завтраке. Князь пригласил меня к столу.
Завтраки у князя Юсупова подавались в разных комнатах: стол был сервирован то в «угловой» гостиной, то в «желтой», редко в одной и той же комнате. За завтраком на этот раз собралась небольшая группа приглашенных, близких к князю по должности. Очень красивая и очень моложавая княгиня завтракала с нами. За стулом каждого присутствовавшего стоял ливрейный лакей. Князь был очень в духе и рассказывал, изящно грассируя, как ему пришлось утром присутствовать на длинной церковной службе по случаю похорон какого-то видного чиновника. «Отслужили панихи-
мемуарах
ду, идем процессией. Вдруг остановились на Мясницкой, - рассказывал князь, - опять служить панихиду! Спрашиваю, почему опять служат? Отвечают - лития124. Почему лития? Какая лития?» - «Ах, - вмешивается княгиня, - это понятно; вероятно, служили литию у квартиры покойного!» - «Нет, это совершенно невозможно; сколько времени ушло' Нет, у себя в полку я прямо сказал священнику: служить кратко!»
Разговор перешел на политику. Княгиня стала задавать мне вопросы и искренне удивилась, отчего мы не можем переарестовать всех смутьянов и революционеров Казалось, что княгиня насчитывает их сотню, другую …
Лакеи тем временем необычайно быстро меняли блюда, так что, если отвлеченный ответом гость не успевал вовремя закончить необыкновенно вкусное блюдо, ему оставалось только видеть исчезающую тарелку и другую, вновь подаваемую к следующему блюду
Не знаю, понравился ли я или мои советы князю, но с того времени не проходило одного или двух дней, чтобы он сам по телефону не вызывал меня к себе, а так как князь не умел вообще распределять свое время, то бывало и так, что придешь к нему, а он выезжает из дома, приветливо машет рукой и просит подождать. Иной раз приходилось ждать час-другой. Правда, это ожидание было обставлено не без приятности: в одной из приемных обычно сидело несколько близких князю чиновников, подавались вино, бисквиты.
Во время одной из многих бесед с князем, не помню, по какому вопросу именно, кажется, о винных складах и способах и мерах, которые следует принять для их охраны, я, не имея необходимых сведений и данных, предложил князю устроить специальное совещание и собрать лиц, которые с пользой для дела могут представить свои заключения. Князю моя мысль очень понравилась. Он приказал приехать и мне. На другой же день на совещание собралось человек двадцать-двадцать пять, причем добрая половина из нас была вызвана, как говорится, «не по адресу». Был неизбежный Н.В. Глоба, этот фактотум125 князя, были чины судебного ведомства и полицмейстеры; присутствовали чины и совершенно неподходящих ведомств.
Князь вдруг задал громко вопрос, обращаясь ко мне: «Скажите, полковник, сколько именно в Москве винных складов и магазинов?»
Я ответил, что у меня этих данных не имеется. В этот момент вошедший лакей доложил князю, что меня требуют к телефону. Я вышел.
Возвратившись, я застал полицмейстера, генерала Золотарева, доказывавшего, что полицейских сил недостаточно для действительной охраны винных складов, на что князь раздраженно сказал «Вылить тогда это вино
мемуарах
к чертовой матери!» Однако ему резонно указали, что на складах Депре и Леве лежат слишком дорогие вина, чтобы принимать столь крутые меры.
После совещания полицмейстер Золотарев, выходя со мной, сказал мне, смеясь: «Когда вы вышли на телефонный вызов, князь развел руками и недоуменно произнес: “Ну как же так? Начальник охранного отделения не знает, сколько в Москве винных складов!”»
Однако мое незнание не испортило прекрасных отношений с князем, а так как мой совет собрать совещание очень понравился главноначальствующему, то он стал собирать их бесконечной чередой. Я понимал почему. На этих совещаниях, во время объяснений и дискуссий, князь нахватывался каких-то знаний, которых у него не было. Я стал постоянным членом многих самых разнообразных совещаний.
Приблизительно в апреле того же года так называемая желтая пресса в Москве, подогреваемая дурно понимаемым патриотизмом обывателя, стала указывать «на немецкое засилье». Появились списки немецких фирм, немецких магазинов. Газеты стали отводить целые столбцы перечню немецких предприятий в Москве. Поползли слухи о том, что где-то кто-то покажет московским немцам кузькину мать! Разговоры на эту тему стали учащаться.
В одной из своих бесед с князем Юсуповым я указал на могущие быть опасными последствия этой открытой газетной провокации. Правда, немецких фирм в Москве было много, но к ним как-то так привыкли в городе, что при отсутствии специального подчеркивания «немецкого засилья» обыватель равнодушно проходил бы мимо всех этих «Циммерманов» и других иностранцев.
Когда же изо дня в день газеты помещали столбцы их фамилий, эти немцы стали как-то раздражать даже спокойного и сравнительно уравновешенного обывателя.
Я рекомендовал князю повлиять на газеты и остановить нарочитое подстрекание обывателей. Не знаю почему, но князь не внял моим доводам. В своих очередных двухнедельных рапортах градоначальнику со сводкой о настроении в Москве (эти рапорты градоначальник завел сам, не знаю, в каких видах) я сообщал о возможном антинемецком выступлении толпы в результате газетной травли.
Относилось ли все это непосредственно к деятельности Московского охранного отделения? Конечно, мне полагалось вообще знать все. Правда, в данном случае об антинемецком выступлении говорилось чуть ли не от-
