«Бородачи второочередных дивизий заняли все лагерные постройки и палатки. Всюду войска. Роты маршируют, рассыпаются в цепь…

Стрельба идет быстро. Пять патронов на 300 шагов в поясную мишень, лежа. Почти все попадают больше трех пуль; многие пять. Но есть и неудачники – из нестроевых, дающие сплошные рикошеты в двадцати шагах. Над ними смеются товарищи:

– И куда тебе на войну идти, хитрованцу!»

Сравнение неумелого солдата с обитателем Хитрова рынка родилось не на пустом месте. Обитатели московского «дна» тоже были призваны на войну. В угаре всеобщего патриотического восторга журналист «Московского листка» объявил, что для босяков отправка на фронт является возрождением к новой жизни:

«Призыв запасных и ратников ополчения под ружье явился для темных низов настоящим благовестом. Стыдливо потянулись по разным Свиньинским и Подкопаевским переулкам фигуры бывших людей в город к полузабытым родственникам, старым товарищам. Это для них – воскресение из мертвых в полном смысле слова.

Пообмылись, почистились запасные. И в солдатской гимнастерке защитного цвета, в лихо сбитой набекрень бескозырной фуражке никак не узнаешь какого-нибудь вчерашнего “горлового” или “стрелка”, выпрашивающего у почтенной публики на “мерзавчика”.

Примирение с прошлым, возврат в человеческое общество, в семью, – вот что значит мобилизация для представителей низов».

Две недели длилась в Москве первая волна мобилизации. За это время гренадерские полки должны были увеличить свою численность до нормы военного времени – примерно на две трети. Среди запасных, призванных в первую очередь, было много унтер-офицеров, которым пришлось встать в строй в качестве рядовых бойцов. Со временем в исторической литературе такая кадровая политика русского командования будет названа ошибочной. В германской армии, например, отношение к унтер-офицерским кадрам было иное: их прежде всего распределяли по тыловым частям и использовали для подготовки новобранцев.

Поскольку мест в казармах не хватало, для размещения призванных из запаса использовали все подходящие здания: в первую очередь школы и гимназии. Даже в аристократическом Английском клубе несколько помещений заняла формирующаяся кавалерийская часть. После ее отправки на фронт старшины клуба составили протокол о том, что лошади попортили несколько деревьев. Москвич Н. М. Щапов упомянул в дневнике, что запасные, находившиеся на постое в Техническом училище, вели себя прилично, «но накануне отъезда напакостили во всех залах».

По описаниям многих очевидцев, в дни мобилизации Москва превратилась в огромный военный лагерь. По улицам маршировали уже сформированные части. Строем или просто толпой двигались запасные. Они же набивались в трамваи, гроздьями висели на подножках, ехали даже на крышах вагонов. Площади были запружены военными обозами.

Как только была объявлена мобилизация, герой романа Марка Криницкого «Час настал» отправился на один из сборных пунктов:

«…По мере приближения к Крутицким казармам делалось заметнее движение в ту сторону. Трамваи тяжело ползли, нагруженные и облепленные со всех сторон запасными, которые висели на подножках и даже у окон. По тротуарам спешили люди в высоких сапогах с узелками под мышками. Почти начиная от Спасской площади до самых казарм уже стояла густая толпа мужчин и женщин, мешавшая правильной езде. Пришлось оставить извозчика и идти пешком, с трудом прокладывая себе путь. Толпа гудела, точно вспугнутый пчелиный рой. Преобладали штатские лица, штатские позы. Все это были люди, мгновенно оторванные от своих ежедневных обязанностей и дел. И было странно видеть их, одних с узелками, закинутыми на плечи, других в высоких сапогах. Но на лицах не было признаков неудовольствия или уныния. Простые мужицкие картузы смешались с элегантными котелками и фирменными фуражками всех ведомств.

(из книги: Щапов Н. М. Я верил в Россию… Семейная история и воспоминания. М., 1998)

Рядом с безусыми мальчиками стояли полуседые бородачи. Бабы и девки в ярких цветных платках лущили семечки. Кое-где виднелись модные дамские шляпки.

Чем дальше пробирался Федор через густо напиравшую и качавшую толпу, тем более его охватывало общее чувство приподнятой серьезности. Не было слышно смеха, но говорили громко и свободно. Откуда-то родились широкие жесты, спокойствие в словах и движениях. И чувствовалось, что это не просто толпа, случайно запрудившая улицу, а это – народ, пришедший, чтобы вооружиться, сознательный и спокойный в сознании своей мощи. (…)

А толпа напирала и напирала. Ворота отворились, и хлынула новая очередь».

Позже, когда были сформированы и отправлены на фронт боевые полки первой очереди, порядок призыва немного изменился.

Военное министерство через местное учреждение – Московское городское по воинской повинности присутствие – вызывало граждан для исполнения воинского долга. Об этом сообщалось в официальном органе городской администрации – газете «Ведомости московского градоначальничества». Кроме того, приказ о призыве тиражировали в виде листовок, которые расклеивали по всему городу. В объявлении указывалось, каким категориям военнообязанных следует прибыть в распоряжение воинского начальника; при этом власти извещали, «что призыв будет произведен при общем жеребометании по всем шести участкам Москвы». Жеребьевка была необходима, поскольку запасных насчитывалось гораздо больше, чем имелось штатных мест в войсках.

Сначала москвичи объявленной призывной категории должны были собраться возле здания Городской думы на Воскресенской площади. Там чиновники военного ведомства проводили перекличку, принимали заявления, вносили в списки окончательные коррективы. Отсрочки получали по имущественному положению, для окончания образования, по семейным обстоятельствам. После этого проводилась сверка числа призывников в списках с количеством жеребьевых номеров и их закладка в барабаны.

Сама жеребьевка проходила на призывных участках. Вытянутый номер обозначал не только прощание с мирной жизнью, но и место в очереди на медицинский осмотр и окончательное распределение по воинским частям.

Чтобы не создавать толчеи на призывных участках, устанавливали даты, по которым должны были явиться запасные определенных номеров. К тому моменту они должны были получить полный расчет по месту работы.

Вне номеров принимали на призывных участках так называемых «охотников», т. е. добровольцев. Имена некоторых из них были, как говорится, на слуху и тут же попадали на страницы газет. Так, добровольно вызвался идти на фронт оправданный судом присяжных В.В. Прасолов. В 1913 году в ресторане «Стрельна» он на глазах у публики убил из ревности жену. Скандальные подробности жизни «веселящейся Москвы», всплывшие в ходе судебного процесса, надолго стали темой обывательских пересудов. Отправился в окопы и получивший помилование бывший офицер В. А. Гилевич – брат и соучастник знаменитого убийцы, чьи преступления были блистательно раскрыты «королем сыска» А. Ф. Кошко.

В сентябре 1914 года были утверждены расценки для расчета с новобранцами и ополченцами за личные вещи, с которыми они приходили в армию. Видимо, нехватка сапог и белья заставила правительство пойти на такой шаг. За сапоги из казны выплачивали 7 рублей 50 копеек, за нательную рубаху – 60 копеек, за исподние брюки – полтинник. Призывник, явившийся со своим «утиральником», получал двугривенный, с носовым платком – 9 копеек, за каждую пару портянок – пятиалтынный.