Поиски трупа Карцелли были безнадежны. Его не удалось найти ни в братских могилах, ни в офицерских. Емельянов потерял всякую надежду чего-либо добиться, тем более что из полка, откуда были получены сведения о смерти в бою Карцелли, никаких указаний на место его погребения сделано не было. Емельянов собрался уезжать, но инженер надежды не терял и с рвением искал брата.

Место его погребения, указанное товарищами, было найдено, но на нем не было и следа могилы. Кругом лежало ровное вспаханное поле.

Случайно на этом поле нашли березовую палку, с одной стороны заостренную и имевшую в середине выемку со следами дырок, как бы сделанных гвоздями. Вспомнив рассказ о том, что крест на могиле капитана Корнилова был скреплен солдатской вилкой, примерили такую вилку к дырочке. Подходила… Поиски продолжили.

Нашли вторую перекладину со следами таких же дыр и с остатками веревочки. Сомнений больше не было – крест с могилы.

Начали осматривать поле. В одном из углов оно имело несколько небольших возвышений. Обратили внимание, стали рыть и на глубине не более аршина наткнулись на труп капитана Корнилова…

Он, как и рассказывали товарищи, был завернут в брезент от австрийской палатки. Развернули. Инженер узнал брата – он вполне сохранился. Больше поразила одна подробность – вывернутые и опустошенные карманы…

Вообще, по словам Емельянова, мародеры работали вовсю. Такие вывороченные карманы чуть ли не у всех виденных им трупов. По словам местных жителей, это “работали” австрийские санитары. (…)

Вернувшись сюда в Москву из своей безрезультатной поездки, Емельянов на другой день получил телеграмму из Женевы, извещавшую его о том, что, по сведениям, наведенным при посредстве бюро военнопленных, Карцелли жив, здоров и находится в плену в Венгрии…»

Проводив павшего в бою воина в последний путь, некоторые из москвичей старались увековечить память о герое. Так, отец корнета А. Г. фон Кеппена назвал именем сына госпиталь на 25 раненых, открытый им на Ново-Басманной улице. Родные и друзья В. К. Васильева-Челли устроили посмертную выставку его работ. Сбор от нее поступил на учреждение лазаретной койки имени художника.

Родители М. и А. Катковых приняли на себя обязанность по возведению церкви на Братском кладбище. При этом они выдвинули условия: закладка храма должна состояться в годовщину гибели их детей – 6 августа 1915 года и два его придела будут названы во имя Архангела Михаила и Андрея Первозванного.

Ровно в назначенный день состоялась торжественная закладка храма во имя Спаса Преображения Господня. Кроме супругов Катковых на ней присутствовали великая княгиня Елизавета Федоровна, князь Иоанн Константинович с супругой, гласные Городской думы во главе с М. В. Челноковым.

Под Преображенский храм, спроектированный А. М. Щусевым в стиле древнерусских соборов XVI века, отвели место на возвышении, заросшем соснами и елями. Это был новый, только что открытый участок Братского кладбища, предназначенный под захоронения сестер милосердия, погибших на фронте или умерших в тыловых госпиталях.

Накануне закладки храма на нем появилась первая могила. В нее опустили семнадцатилетнюю Анну Нагибину, работавшую в инфекционном отделении распределительного госпиталя в Анненгофской роще. Девушка скончалась, заразившись брюшным тифом. Убитые горем родители положили на могильный холмик венок фиалок с надписью «Милой девочке Нюре, положившей душу свою за други своя».

Преображенский храм и само Братское кладбище возникли как прямое следствие войны. Мы уже упоминали о хроническом дефиците мест под захоронения на московских кладбищах. Чрезвычайные меры, вроде прирезки к Ваганьковскому кладбищу нового участка специально под 500 воинских захоронений, не могли спасти положения. Уже 14 сентября 1914 года в газетном сообщении о крестном ходе к могилам новопреставленных воинов упоминалось, что панихида была отслужена над двадцатью свежими могилами. Понятно, что даже такой, казалось, большой площади хватило бы ненадолго.

Выход из кризисной ситуации был один – открыть новое кладбище. С таким предложением выступила великая княгиня Елизавета Федоровна. В ее телеграмме, направленной в адрес городского самоуправления и опубликованной в газетах 8 сентября 1914 года, говорилось: «Не признаете ли возможным отвести на окраине Москвы участок земли под кладбище для умерших в московских лазаретах воинов настоящей войны. Их родственникам и нам всем утешительно будет знать точное место упокоения павших при защите нашей дорогой родины героев и иметь возможность там помолиться. Елисавета».

Предложение великой княгини немедленно получило поддержку. Н. И. Гучков предрек, что такое Братское кладбище сделается священным местом паломничества для русских.

В таком же высоком стиле некий «Севастополец» приветствовал на страницах «Утра России» идею создания Братского кладбища:

«Волею судеб Москва сделалась первой в России печальницей о раненых, десятком тысяч из них она дает облегчение и исцеление, утешая страдания, залечивая раны, сохраняя священную кровь.

Но никто не властен в жизни человека, и много героев-страдальцев, истекая кровью, испустят дух на ее заботливых руках. И тела их будут покоиться в освященной веками московской земле.

Собрать могилы их вместе, украсить их, воздвигнуть им памятник – это будет последний долг, который отдаст им Москва.

И вся Россия скажет ей “спасибо” за это.

Братское кладбище героев великой войны 1914 года навсегда останется местом паломничества наравне с другими московскими святынями, и миллионы со всех концов России придут сюда на поклонение своему прошлому:

Более полвека прошло со времени славного севастопольского “сидения”, а и теперь еще всякий, кому случится быть в Севастополе, восставшему из развалин, непременно переедет через бухту на северную сторону, к братскому кладбищу, где под общим холмом лежит 137 тысяч павших защитников бастионов. (…)

Но этот братский памятник напомнит еще и о другом. Не случайно, скажут, что тысячи воинов, проливавших свою кровь на разных полях: в Галиции и Буковине, в Пруссии и Завислянской России, могли быть погребены здесь вместе, на родной земле.

И вспомнят тогда о другом великом подвиге, примера которому не знавала доныне история: о блестящем участии в войне организованного общества, горожан и земской России, о колоссальной силе “мирского” начала в русском народе, вылившейся наружу в такой организации забот о воинах, подобно которой никогда ни в одной стране не могло создать государство.

Эта сила несокрушима, и ей предстоит великое будущее.

Она сделала больше – спасла больше жизней от ударов врага, чем самые непроницаемые блиндажи редутов и непроницаемые стены крепостей.

Это мирское начало, эта ничем не сокрушимая сила общественного духа – величайшая крепость России, под стенами которой будет одержана последняя и решительная победа над врагом.

И в Москве, где, как в фокусе световые лучи, сконцентрировался общественный подъем России, устремившийся на помощь своим героям, будет их кладбище, братское кладбище, как сельский погост вокруг храма».

Поиск подходящего участка был поручен заведующему городскими землями Л. Г. Урусову и доктору С. В. Пучкову как «заботнику о московских кладбищах». Осмотрев около дюжины участков, делегаты Городской думы остановили свой выбор на усадебном парке возле с. Всехсвятского, в пяти верстах от Тверской заставы. Это была живописная местность с сухой песчаной почвой, поросшая старыми липами, небольшими группами берез, вековыми елями и соснами.