Римо на миг оцепенел. Творилось что-то непонятное: Чиун даже не пытался защитить себя!

Ученик решил сам остановить смертоносные шарики. Остановить или отклонить, пусть даже придется пожертвовать руками.

Римо развел руки в стороны и бросился наперерез смертоносным пулям, готовым вонзиться в морщинистое лицо учителя. И в этот миг в груди у него возникла острая боль, да такая, что у парня отнялись ноги и перехватило дыхание.

«Все-таки подстрелили», — подумал он, хотя разум отказывался в это верить. Мастер Синанджу, прошедший полный курс обучения, никак не мог проморгать момент приближения медлительной мушкетной пули.

И тем не менее внутри у Римо все так и раздирало от невыносимой боли. Он повалился на спину, изумленно тараща глаза.

И тут же увидел руку Чиуна, которая только что нанесла ему жестокий удар, а теперь как ни в чем не бывало отражала мушкетные пули, посылая свинцовые шарики в сторону стрелков, имевших наглость покуситься на мастера Синанджу.

Чиун пустил в ход нижнюю часть ладоней, сжав их на манер «кошачьей лапы» — так обычно наносят короткие удары. При этом верхние суставы пальцев были плотно прижаты к нижним, а ладонь оставалась открытой.

Резкими движениями Чиун преградил путь сразу четырем пулям, по две на каждую ладонь. Пули с чмоканьем отскакивали от его рук и летели назад, к мушкетам, из которых вылетели. Чиун не мог сообщить им первоначальную скорость, и все же пули летели достаточно быстро, чтобы поразить человеческую плоть.

Первой жертвой стал дымящийся мушкет — ствол его треснул по всей длине. Второй — стрелок, получивший сокрушительный удар в плечо. Боец тут же закрутился волчком. Еще один солдат опустился на землю, схватившись за разбитое колено, а последнему пуля угодила в грудную кость, и он отлетел назад, как будто его лягнула лошадь.

— Вот так Конг отразил летучие зубы, когда появились первые в истории цивилизации стреляющие палки, — обронил Чиун, обращаясь к Римо.

— Очень мило, — с трудом выговорил ученик. — Но это еще не повод швырять меня на землю!

— Еще мгновение, и ты расстался бы со своими крепкими пальцами, причем совершенно зря, — отозвался учитель. — Продолжай тренировки, и ты тоже овладеешь искусством, которое юные ученики постигают на первой неделе обучения. Корейские ученики, разумеется.

— Враки! — заявил Римо, внимательно наблюдая за пулями третьего залпа, приближавшимися к Чиуну.

Мастер Синанджу сложил ладони у лица, словно собираясь сотворить молитву. Ко лбу его устремились две пули, а он замер как вкопанный, ни единым движением не выказывая желания уклониться или отразить летящую смерть.

Когда свинцовые шарики приблизились к его немигающим глазам на расстояние не более трех дюймов, кореец, выбросив вперед ладони, с глухим чмоканьем отклонил пули под прямыми углами, и те повернули к стрелявшим солдатам.

Двое тотчас вскрикнули и распластались на земле, жестоко наказанные за свои недобрые намерения.

— Дай-ка я попробую, — решился Римо, услышав звук четвертого залпа.

Ему пришлось сдерживать себя, чтобы не броситься навстречу летящему свинцу, — так медленно двигались пули. Наконец они приблизились чуть ли не вплотную, и Римо послал их обратно, ударив «подушечками» ладоней.

Строго говоря, пули даже не коснулись кожи. Быстрым взмахом рук Римо создал воздушные подушки, и пули отразились от сжатого воздуха, которому чудовищная скорость движения ладоней придала крепость стали. Наткнувшись на преграду, свинец отрикошетил с такой энергией, что Римо почувствовал его тепло, но отнюдь не удар.

Он успешно справился с пулями, правда, не сумев направить их в точку, из которой они вылетели, — два солдата упали навзничь, получив удар по макушке. Что ж, пару-тройку дней полежат без сознания и очнутся. У Римо не было никакого желания убивать людей, не разобравшись толком, что происходит.

— Попробуем их уговорить, — бросил он Чиуну.

Они шагнули вперед, и те из луизианцев, кто еще стоял на ногах, принялись торопливо забивать свинцом дула своих мушкетов. Судя по всему, это была нелегкая работа; большинство бойцов обливались потом.

Один из них вложил конец шомпола в дуло, упер его в ствол дерева и крепко надавил, чтобы загнать поглубже. Металлический прут хрустнул и разломился надвое.

— Шомпол сломался, — всхлипнув, пробормотал мушкетер.

— Он тебе больше не понадобится, — произнес Римо, схватив солдата за плечо, обтянутое синим шелком.

— Я отдал за свой мушкет месячную зарплату!

— Подумаешь, большое дело, — отозвался Римо и, выхватив оружие из покорных рук противника, всадил ствол в землю. Затем спустил курок, и ствол разорвало от мушки до затвора.

Солдат испуганно вскрикнул.

— Это всего лишь ружье, — заметил Римо.

— Это мое хобби! — возразил парень.

— Так, значит, ты примчался сюда из самой Луизианы, чтобы подраться с янки, и все потому, что у тебя такое дурацкое хобби? — уточнил Римо.

— Ничего подобного, — отозвался солдат. — Я не собирался воевать с янки.

— С кем же?

— Я приехал, чтобы сразиться с Шестой виргинской пехотной ротой.

— Но ведь они южане, разве нет?

— Южане, — подтвердил зуав.

— Значит, они на вашей стороне?

— Только не в этой священной войне!

— Значит, вы заодно с Севером?

— Еще чего! Мое сердце принадлежит Дикси.

— А мозги — Смитсоновскому институту! — рявкнул Римо. — Если ты не за северян, то за кого же?

Солдат горделиво выпрямился, обеими руками подхватывая падающую феску.

— Мною двигало желание оставить след в истории!

— Не понимаю.

— Это оттого, что ты пытаешься общаться с набитым дураком, — заявил Чиун, выходя из-за спины Римо. — Эй ты, болван! Какое отношение имеет Франция к творимому вами беззаконию?

— Никакого, кроме того, что мы взяли за образец форму учебного франко-алжирского полка, прошедшего всю Америку в начале шестидесятых годов прошлого века.

— Неужели? — удивился Римо.

— Так оно и было, — ответил зуав. — В начале Гражданской войны обе стороны носили мундиры французского покроя, и лишь на втором году сражений каждая из них ввела собственную униформу. Мы с товарищами предпочитаем форму зуавов. По крайней мере выделяемся из толпы.

— Это уж точно, — заметил Римо, окидывая причудливый костюм скептическим взором.

— А теперь объясни нам, что кроется за всем этим безумием, — потребовал кореец.

Солдат открыл было рот, и в тот же миг со стороны питерсбергского национального поля битвы послышались звуки мушкетной пальбы.

Ученик с учителем посмотрели на запад. Где-то вдали клубился пороховой дым. Залп следовал за залпом, облачка поднимались в воздух, сливаясь друг с другом.

— Куда они стреляют? — спросил Римо.

— Вверх, — ответил Чиун.

Римо, сделав из ладоней козырек, задрал голову.

— Наверху ничего нет, только вертолеты прессы и армии, — сообщил он.

— Наверное, они стреляют по федералам, — предположил зуав.

— А может, по газетчикам, — добавил Римо. Определить, куда стреляют мушкеты, было невозможно. Облачка взмывали вверх, словно стайка обеспокоенных шумных птиц. Пальба не утихала.

— А что, если кто-то пытается вызволить северян, попавших в плен? — проговорил Римо. — Давай сходим туда и посмотрим.

— А как быть с этими шутами? — спросил Чиун, указывая на испуганных зуавов, сгрудившихся в кучку.

— Ты поломал их ружья?

— Я поступил умнее — переломал шомполы, а без них им не зарядить их зловонные мушкетоны.

— Вот и хорошо. На ближайшее время они вышли из игры, — кивнул Римо. — Сидите тихо, мы скоро вернемся, — добавил он, оглядывая зуавов, понуро толпившихся вокруг.

Луизианцы промолчали.

Римо с Чиуном ступили на территорию парка.

— Дождитесь пресс-конференции! — крикнул им вслед кто-то из солдат. — Вот тогда и начнется настоящее сражение!

— Какая еще пресс-конференция? — спросил Римо.