французском языке; к тому же с этого издания переводят на итальянский, испанский, португальский, мадьярский, турецкий языки.
Лев Николаевич во всем ценил качество. Узнав, что в Ясную Поляну приедут гости из США от Эдисона, он стал упражняться в английском языке. Сам себя перевел на французский язык Наговорил в фонограф по-русски и по-французски. Снова практиковался в английском, но остался недоволен из-за того, что сбивался и запинался. Но всем советовал изучать английский, потому что на нем написана «пропасть прекрасных сочинений», более, чем на каком-либо другом.
У Толстого была собственная методика изучения чужого языка. Он брал хорошо знакомый текст, например Евангелие в переводе. Потом читал его в оригинале, сравнивая с переводом. За один — три месяца, полагал Толстой-полиглот, можно выучить, например, английский язык, если знаешь немецкий или французский. Он был убежден, что только ленивый не может выучиться по-гречески. Обучение следует начинать с тех греческих слов, которые употребляются в русском языке. Писатель изучил этот язык и прочитал произведения Геродота всего за три месяца. После этого он навестил профессора Катковского лицея П. М. Леонтьева, чтобы рассказать о своих впечатлениях от древнегреческого. Профессор долго не мог поверить в возможность столь быстрого освоения древнего языка и предложил почитать вместе с ним a livre ouvert («открытая книга». — Н. //.). В трех случаях вышли разночтения в переводе, но в конце концов профессор был вынужден признать мнение Льва Николаевича верным. С утра до ночи писатель учился греческому. Ничего не писал, а только учился. Сожалел, что Гомер «изгажен» переводами Фоссы и Жуковского, которые «пели каким-то медово-паточным, горловым и подлизывающим голосом». Греческие лексиконы, хранящиеся в Ясной Поляне, переложены ароматными степными засушенными цветами, собранными писателем в пору штудирования им древнегреческого языка. Он говорил, что благодарен Богу за то, что тот «наслал» на него такую «дурь», как изучение языка Гомера. Ведь без знания этого языка,
полагал он, невозможно считать себя образованным человеком.
Спустя 13 лет, всего лишь за зиму, Толстой выучит древнееврейский язык и благодаря этому поймет Писания. В итоге подорвет себе здоровье, как, впрочем, и во время изучения древнегреческого.
Любое общение, безусловно, предполагает обратную связь. Стоит ли объяснять, что гости толстовской усадьбы также обогащали и ее хозяина. Так, Лев Николаевич наслаждался общением с умной, оригинальной художницей — старушкой Екатериной Федоровной Юнге, дочерью известного художника Федора Толстого, являвшейся одновременно и родственницей писателя. После игры в винт он с удовольствием беседовал с ней и узнавал много интересного о своих родных. Однажды Екатерина Федоровна рассказала, как ее мать из ревности сожгла все рукописи отца, которые хранились в огромном ящике высотой с большой стол. В нем была переписка ее мужа с декабристами, в которой он с большой любовью и благодарностью отзывался о своей первой жене. Мать Е. Ф. Юнге этого не могла простить. Толстой считал, что это характерно для всех женщин. ♦Свойственно вашей сестре», — сказал он Юнге. «И вы, мужчины, хороши!» — парировала Екатерина Федоровна. «В ином, только не в этом», — ответил он.
В ноябре 1905 года в гости ко Льву Николаевичу приехали его любимец, актер Художественного театра Л. А. Сулержицкий и режиссер В. Э. Мейерхольд. Разговор зашел о выпуске журнала (двухнедельника), в котором должен был сотрудничать, в частности, и Мейерхольд в отделе театральной критики, а также Бальмонт, Минский. Гости Толстого считали, что журнальную политику будет определять декадентство. Сулержицкий, как всегда, шутил, талантливо изображая общих знакомых в лицах. Писатель смеялся над проделками «Сулера» (так он называл своего молодого друга. — Н. Щ. С Мейерхольдом Толстой в основном общался в своем кабинете, где подробно ознакомился с концепцией будущего журнала. Остался ею недоволен, сочтя, что она слишком полемичная. Мейерхольд рассказывал о московской жизни, говорил, что большинство театров не работает из-за
того, что нет зрителей и ночью ходить небезопасно. По словам Мейерхольда, «Дети солнца» Горького пользовались популярностью из-за того, что в этой пьесе есть сценический эффект — избивание интеллигентов. В этой связи среди театралов ходили слухи, что во время спектакля могут ворваться черносотенцы. Однажды, когда началась сцена избиения, в зрительном зале произошла паника. Публика решила, что на сцену прорвалась черная сотня. Если бы к зрителям не вышел сам Немирович, они бы стали стрелять из браунингов. Теперь Художественный театр собирался ставить «Жизнь человека» Леонида Андреева. Мейерхольд, пользуясь случаем, попросил Льва Николаевича написать для театра пьесу. «В старости появляется чувство времени. В молодости каждый из нас расшвыривает его по сторонам. Теперь совсем другое: я не успеваю делать свою работу», — ответил Толстой. Потом они много говорили о «плохих» пьесах Чехова, в которых отсутствует содержание, а присутствует лишь сплошная «техника». Метерлинк, Ибсен, Бьернсон занимаются бесцельной игрой на чувствах, считал Толстой. По его мнению, даже Шекспир выше современных драматургов.
В заключение вечера Сулержицкий решил сплясать. «Как он плясал! Как хорошо пел! Замечательный артист, — вспоминал писатель. — Как он шутил! Только он один мог представить, как поет фонограф». Все присутствовавшие хохотали до слез. Потом «Сулер» стал петь русские и цыганские песни.
Впоследствии Мейерхольд рассказывал о своей беседе с Толстым. «Лев Николаевич задал мне вопрос: "Много ли вы читаете?" Я обалдел — вот вопрос, по-видимому, нужно сказать "много". Так он же меня поймает. Нет, думаю, уж лучше брякну истину и говорю: "Мало". А он говорит: "Вот и правильно. Самое ужасное, когда человек много читает и при этом теряет себя. Он становится вроде кладезя чужих знаний, а своего ума нет"».
Не раз приезжал в Ясную Поляну Николай Николаевич Страхов. «Странный человек Страхов!» — говорил Толстой. Есть такие деревья, которые не имеют середины: она вся выедена. Также и Страхов — в нем вся «середина» «выедена» наукой и философией. Несмотря на
*го, Лев Николаевич неоднократно прибегал к услугам замечательного философа, порой спрашивая его и о твоих недостатках. Николай Николаевич Страхов ответил: «Вы у меня спрашиваете о ваших недостатках, в самом деле, я их вижу, но вместе вижу, что ведь это и ваши достоинства, так что я теряю всякую охоту вас упрекать. Когда, бывало, вы при мне спорите и сыплете парадоксы и крайности (как это было целый день с Петром Федоровичем Самариным), мне бывало ужасно досадно за вас… Ваш главный недостаток в том, что вы живете чувством настоящего дня, все, все вы готовы отвергнуть, кроме этого чувства, и вы забываете то, чем прежде жили с таким же увлечением… Кто не с нами, тот против I iac — это правда. Но еще не значит: мы против всякого, кто не с нами. Я больше всего осуждаю вас: за забвение, ia то, что вы забываете прежнюю жизнь своей души». Вот такой взаимообмен мыслями происходил между двумя замечательными людьми.
И. С. Тургенев приезжал в яснополянскую усадьбу четыре раза: в августе и сентябре 1878 года, 2 мая 1880 года и в конце августа 1888 года. Домочадцам Толстого он представлялся великаном. Несмотря на свои 60 лет, он был бодр и подвижен. Около яснополянского дома стояли самодельные качели — длинная доска на перекладине. Подобные качели англичане называют «си- со». Однажды Толстой и Тургенев, встав на концы доски, начали качаться и подпрыгивать, чем уморили всех от смеха. Так беззаботно Тургенев проводил свои дни в Ясной Поляне. Он рассказывал Толстому о купленной им вилле Бужеваль под Парижем, про ее удобства, про прелестную оранжерею, которая обошлась ему в 10 тысяч франков. «Отчего вы не курите? — спросил Тургенева Толстой. — Вы ведь прежде курили». «Да, — ответил Иван Сергеевич, — но в Париже есть две хорошенькие барышни, которые мне объявили, что если от меня будет пахнуть табаком, то они не позволят пх целовать, и я бросил курить». Сам же Лев Николаевич в это время продолжал курить, но сократил количество папирос до 12 в день. Но когда горячился, всегда выкуривал по лишней папироске, чтобы, как он выражался, «отдохнуть».
