Сообщив эти сведения, верблюд в шарфике поднялся и потянулся.

— Ты говоришь черт… — Тамино смотрел на верблюда испуганными глазами. — Значит, здесь у вас живет черт?

— У черта, да будет тебе известно, нет конкретного местожительства. Его можно встретить повсюду. Правда, считается, что наш остров он любит особенно. Но меня, честно говоря, это нисколько не беспокоит, — невозмутимо сказал Хосе Гомес Фернандо Луис Диего Хоакин де Ланселот. — Потому что даже если бы старик Эль Дьяболо, как его называют испанцы, и объявился здесь, то ко мне ему ни на какой козе не подъехать. Я служу добру и красоте. И это ему прекрасно известно, нот почему он и не трогает меня. Так что, если ты ищешь черта, я тебе не товарищ! Разбирайся с ним сам! — С этими словами верблюд гордо развернулся, плюнул на прощание и неспешно двинулся прочь.

Тамино успел прошмыгнуть у него под брюхом и уцепиться за кончик его длинного шарфа в зеленый горошек, который болтался на шее верблюда как поводок.

— Постойте! — крикнул Тамино, стараясь притормозить упрямого испанца. — Господин Хосе Гомес… Ой, простите, забыл ваше полное имя! Господин Хосе, не уходите! Вы не поняли меня! — В голосе Тамино слышалось отчаяние. — Ну куда же вы? Не нужен мне никакой черт! С чего вы взяли?! Я ищу любовь! Любовь, понимаете?!

— Любовь? — переспросил верблюд и тут же остановился как вкопанный. — А почему ты именно здесь решил искать любовь?

Тамино отпустил шарф и, выбравшись из-под верблюжьего луза, встал так, чтобы в случае чего успеть задержать строптивого жителя черного острова. Тамино попытался в двух словах объяснить верблюду, каким образом он оказался на Лансароте и что ему здесь надо. Но верблюд слушал его как-то недоверчиво и, судя по всему, не очень-то понимал, что к чему. Тогда Тамино решил рассказать ему всё по порядку. О том, как он жил себе на Южном полюсе, об императорских пингвинах, о понедельничном плаче, о принцессе Нануме, о ките Эфраиме, о морском слоне по имени Харальд, о Фредерике и Фредерико, о Фите, маленьком большелапом, о том, как ему, Тамино, хочется поскорее найти любовь, хотя он толком и не знает, что же это такое — любовь.

На этом месте верблюд в белом шарфике необычайно оживился и неожиданно запел.

— Лалалалалалалала, — пропел он целую гамму, сначала вверх, а потом вниз. — Лалалалалалалала.

— Лалалалалалалала? — повторил за ним удивленный пингвин. — Что значит «лалалалалалала»?

— Та-ми-но, Та-ми-но! — продолжал распевать верблюд, радостно пританцовывая на месте. — Тааааа-миииииии-но!

Пингвин, ничего не понимая, смотрел на странного верблюда.

— Та-ми-но! Знаешь, каааак тебеееее повезлоооооооооо! — заливался трелями верблюд. — Яааааааааа скажуууууууу тебеее…

— Что вы мне скажете? — перебил его пингвин.

— Всё-всё-всё-всё… — снова затянул верблюд свою арию.

— Ну что всё-то? — нетерпеливо спросил его Тамино.

— Яааааааааа скажуууууууу тебеееее, что такое любооооооооооовь…

Казалось, верблюд никогда не остановится.

Тамино совсем разнервничался. Этот верблюд, кажется, знает ответ на его вопрос, но поди добейся от него толкового объяснения, если он все время голосит. Тамино решил не отступаться от своего и сохранять самообладание.

— И что такое любовь? — строго спросил он.

Верблюд на какое-то мгновение умолк. Он отступил чуть-чуть назад, приосанился и придал своей физиономии самое торжественное выражение. Именно с таким выражением лица бабушка-пингвиниха открывала обычно дверь в комнату, в которой лежали приготовленные заранее рождественские подарки.

— Музыка! — важно изрек верблюд и снова замолчал.

— Музыка? — Тамино уже совсем ничего не понимал. — При чем здесь музыка?

— При том! — односложно ответил верблюд, все еще сохраняя торжественное выражение на своей добродушной физиономии. — Любовь, мой друг, это музыка! — снова перешел на пение верблюд, вложивший в свою музыкальную фразу столько чувства, что у Тамино даже мурашки пробежали по спине — так это получилось красиво. Гораздо красивее, чем пение ветра на Южном полюсе, которое так любил, бывало, слушать пингвин, предвкушая наступление долгожданной зимы.

Но песни песнями, а дело делом. Тамино пока еще так ничего и не понял из объяснений певучего верблюда. Значит, нужно было запастись терпением и попытаться все-таки разобраться в интересовавшем его вопросе. По опыту он уже знал, что за всякими непонятностями могут скрываться очень даже полезные сведения. Ведь каждый раз, когда он чего-то не понимал, потом оказывалось, что именно это каким-то образом приближает его к разгадке тайны любви и, следовательно, к принцессе Нануме. За время своего путешествия Тамино уже научился: если тебе что-то неясно, всегда надо спрашивать. Вот и сейчас он выдержал небольшую паузу, а потом поинтересовался:

— Не могли бы вы мне сказать, глубокоуважаемый господин Гомес, что вы имеете в виду, когда говорите, что любовь — это музыка?

— Могу, — ответил верблюд и с величественным видом опустился на землю. — Музыка — это самое прекрасное, что есть на свете. Ничто так не волнует душу и не радует сердце, как музыка. И даже если начнется извержение вулкана и лава зальет весь остров, и даже если все люди передерутся в своих войнах, и даже если нам станет грустно, или мы заболеем, или потеряем кого-то, кто нам очень дорог, и даже если все провалится в тартарары — все равно музыка окажется сильнее всех бед. Потому что ее нельзя разрушить, ее нельзя присвоить, ее нельзя запереть или посадить в тюрьму. Она существует сама по себе. Существует всегда и везде. Но особенно ее много в Милане.

— О, Милаааан… — пропел напоследок верблюд, и взгляд его затуманился от нахлынувших чувств.

— Милан? А где это — Милан? — поспешил спросить пингвин, видя, что верблюд, кажется, снова собирается перейти к пению.

Хосе Гомес Фернандо Луис Диего Хоакин де Ланселот лукаво посмотрел на дотошного пингвина. Ему нравился этот новый знакомец, который с таким интересом слушал его объяснения про музыку.

— Милан, Тамино, находится в Италии, — сказал он, расплываясь в мечтательной улыбке. — А Италия… О bella Italia! — пропел верблюд, но тут же спохватился: — Да, так вот… Милан находится в Италии, а Италия, соответственно, в Европе.

«Европа! — мелькнуло у Тамино в голове. — Ведь Фредерик с Фредерико тоже говорили о Европе. Они сказали, что любовь нужно искать в Европе! Точно! Значит, я на правильном пути, раз и верблюд говорит то же самое. Только нужно у него как следует разузнать, где в этом Милане искать любовь».

— А когда я доберусь до Милана, то куда мне там идти? — спросил Тамино и незаметно взялся за кончик шарфа, чтобы верблюд не удрал от него в самый ответственный момент.

— Сейчас я тебе всё объясню. Это очень просто, — радостно ответил верблюд. — В Милане есть один такой большой дом, называется «Опера» или еще «Оперный театр". И вот представь себе, Тамино, в этом доме люди целый день поют. И утром, и днем, и вечером. И как ты думаешь, о чем они поют? О любви!

В этом месте верблюд вдруг всхлипнул и залился горючими слезами. Он плакал и плакал, и слезы толстыми каплями падали на горячую землю. Тамино совершенно растерялся.

— Господин Хосе! Что с вами? — спросил он, теребя белый шарфик в зеленый горошек, который уже весь промок от верблюжьих слез.

— Ах, Тамино! — продолжая отчаянно рыдать, ответил верблюд. — Ах, Тамино! Если бы ты только знал, как мне хотелось бы пойти с тобой! Всю свою жизнь я мечтаю о том, чтобы хоть разочек выступить в Миланской опере. Я даже написал как-то директору. А он… А он… — Тут верблюд уже заплакал навзрыд.

— Ну не надо, господин Хосе, не надо, не плачьте, — попытался утешить несчастного верблюда Тамино. — Бог с ним, с директором…

— Знаешь, что он мне ответил, этот директор? — продолжал верблюд. — Он ответил, что они верблюдов, видите ли, не берут! Правда, он написал еще, что я должен постоянно работать над собой. Не исключено, что они откроют в Каире филиал Миланской оперы для верблюдов, и тогда он обязательно свяжется со мной. А чтобы я пока не расстраивался, он прислал мне в подарок вот этот белый шарфик в зеленый горошек. Потому что все оперные певцы носят шарфики. Горло берегут. Вот и я теперь берегу… И работаю над собой…