— Все мы трудимся во славу Господа. Суора Вероника не исключение, скоро убедитесь. Идите, дорогая, передайте, что вас прислала я. — Монахиня слегка подтолкнула Аннетту в нужном направлении.

Келья суоры Вероники отделялась от гербария небольшой крытой верандой. Девушка прошла сквозь раздвижные двери в большую комнату с высоким потолком. «Наверно, раньше тут был амбар». Деревянная галерея. Три стены, где только можно, завешаны полками с книгами. Четвертая — почти целиком окно. По танцующим на потолке солнечным зайчикам Аннетта догадалась, что оно выходит на лагуну. На другом конце — миниатюрная винтовая лестница. В центре — странная деревянная конструкция, слегка похожая на кафедру. Непонятный резкий запах.

За кафедрой, спиной к окну, сидела искомая суора. Вытянутое лошадиное лицо, римский нос. Женщина без возраста. На переносице — очки, в одной руке чернильная ручка, в другой — что-то вроде стеклянной сферы. Так погрузилась в работу, что не заметила гостью.

— Да-да, в чем дело? — спросила Вероника, не отрываясь от занятия.

— Простите, что беспокою… Меня прислала суора Аннунчиата.

— А зачем?

Монахиня окунула перо в чернильницу и начала аккуратно выводить крошечные буквы на бумаге.

— Ее преподобие приказала мне работать в саду. — Аннетта не знала, как реагировать на странное поведение собеседницы.

— Бонифация? Но здесь не сад.

Суора Вероника говорила задумчиво, будто мысли ее витали далеко отсюда. Монахиня продолжала сосредоточенно писать. Девушка даже подумала, что о ней забыли. Ученая сестра подняла глаза и крайне удивилась, обнаружив, что непрошеная гостья еще не ушла.

— Прошу прощения, но вы заблудились. Это не сад, — терпеливо повторила монахиня тихим и приятным, хоть и немного шуршащим голосом.

Аннетта тоже так думала. Комната похожа на библиотеку или скрипторий. При чем тут овощи, травы и цветы? Но, хоть желание работать и не появилось, девушке стало любопытно, чем занимается Вероника.

— Аннунчиата сказала, вам нужна помощь.

Суора отложила перо и внимательно посмотрела на сестру поверх очков.

— Вы были у нас послушницей и скоро примете постриг. Выжили после кораблекрушения и несколько лет провели в оттоманских землях.

Обычно Аннетта не любила вспоминать о своих приключениях, но прямота суоры Вероники застала ее врасплох.

— Да, — недолго думая, ответила она. — А можно посмотреть, что вы делаете?

— Конечно. Многие из этих цветов попали сюда из Порты.

Младшая монахиня подошла к кафедре. На самом деле женщина не писала, а рисовала. «Чернильная ручка» при ближайшем рассмотрении оказалась кисточкой. На наклонной столешнице — две одинаковые бумаги. На каждой изображены цветы. Длинные, тонкие стебли, похожие на веретено, занимали почти весь лист. Головки цветов — размокшие под дождем тюрбаны. Освещенные солнцем лепестки переливались малиновым и багряным, оранжевым и фиолетовым, ярко-розовым и нежно-коралловым.

Аннетта внимательнее рассмотрела каждый цветок. Один — почти круглый, как чаша; бутон раскрылся, обнажив нежные тычинки. Тончайшие, почти невесомые лепестки другого по форме напоминали мандолину. Его будто сорвали на заре: лепестки слегка загибались, прикрывая друг друга.

— Какая красота! — воскликнула девушка.

— Узнаете? — довольно взглянула на нее суора Вероника.

— Конечно, — кивнула молодая монахиня, — в садах султана росло множество таких цветов. Вот только названия я так и не узнала.

— Это тюльпаны. — Суоре польстила любознательность Аннетты. — Из Оттоманской империи, как и другие прекраснейшие растения нашего сада.

— Аббатиса сказала, что первым их привез ее брат.

— Да, но уже много лет наши торговцы продолжают дело. Сюда попадают самые красивые растения из Оттоманской империи: гиацинты, анемоны, фритилярии империалис; а еще из Индии, Китая, с островов, из Нового Света — со всех уголков мира. Сначала мы считали их просто диковинками, но теперь они пользуются спросом. Богатые любят красивые сады: одним они добавляют престижа, другие, как наш благодетель, брат Бонифации, хотят создать ботанический сад, как в Пизе и Падуе.

Аннетта вновь посмотрела на рисунки.

— Этот нравится мне больше всего. — Она указала на бело-розовый тюльпан, нижние стороны лепестков которого ближе к стеблю окрашивались в нежнейший серебристо-зеленый цвет.

— Все они стоят немалых денег. Но пестрые — самые дорогие. Посмотри через это, — Вероника протянула Аннетте стеклянную сферу, — сможешь разглядеть детали. Такими стеклами пользуются наши кружевницы.

Молодая клирошанка взглянула на рисунок через лупу.

— Ой, смотрите! — радостно вскрикнула она. — Муравьи!

По стеблю карабкались два крошечных труженика.

Девушка осторожно передвигала устройство по картинкам, восхищаясь мельчайшими деталями. На одном — капли росы сияют на «корне» листа. На другом — над нежными лепестками кружится маленькая бабочка, будто собранная из драгоценных камней. На третьем по цветку, изгибаясь, ползет мохнатая гусеница.

— Они как живые! Кажется, протяни руку — и сорвешь! — восхищенно сказала Аннетта, оторвавшись от рисунков. — Но разве это не весенние цветы?

— Да, рисункам уже много месяцев. Заказал торговец-коллекционер из Англии. Его агент приезжал несколько лет назад, а теперь он снова в Венеции. Недавно пришел снова и заказал еще один рисунок. Сегодня забирает. Когда ты появилась, я наносила заключительные мазки. — Суора Вероника сняла очки и потерла переносицу.

Несмотря на строгий взгляд, так она будто помолодела.

— Воистину права Аннунчиата: вы занимаетесь богоугодным делом. — Аннетта говорила искренне, но художница зыркнула так яростно, словно ее ужалила пчела.

— Мы делаем все, что можем, — сухо ответила она, водрузив очки обратно на нос, — и я действительно считаю свою работу богоугодной, что бы некоторые там ни говорили.

— Простите, я вовсе не хотела…

— Кто-то выращивает растения в саду, кто-то сортирует и высушивает цветы в гербарии, а я… их рисую. И это не тщеславие, — добавила Вероника, сверкнув глазами.

— Кто осмеливается говорить такое? — ужаснулась девушка.

Но Вероника не слушала ее.

— Это богоугодное дело, и я никому не позволю смеяться.

— Конечно, конечно, — попыталась заверить се Аннетта, но старшая монахиня не собиралась менять гнев на милость.

У края кафедры выстроились крошечные горшочки и склянки с минеральными пигментами, из которых мастерица делала краски. Аннетта потянулась за одной и случайно уронила на пол. Стеклянная бутылочка разбилась, и молотая киноварь превратилась в кровавое пятно на полу.

— Что ты наделала! — закричала суора Вероника, отталкивая Аннетту. — Уходи, уходи немедленно!

— Но меня прислали помогать вам!

— Ты ничем не сможешь помочь. Никто не может! — Монахиня встала на четвереньки и попыталась собрать осколки стекла.

— Пожалуйста, позвольте. — Девушка опустилась рядом с ней на колени. — Вы можете порезаться!

— Нет! — Суора Вероника села на пол, вытерла лоб и махнула рукой в сторону винтовой лестницы. — Поднимись туда. Скоро придет посетитель. Я постараюсь навести порядок, а ты подай знак, если кого-нибудь заметишь, — сказала она, как и раньше, бесстрастно.

Аннетта поднялась по винтовой лестнице. В конвенте запрещалось держать при себе книги, но здесь их было просто море. Девушка подумала, что никогда не видела столько томов в одном месте. Некоторые были старыми, другие, казалось, только что переплели в светлую телячью кожу с золотым тиснением на корешках.

Наклонив голову, молодая клирошанка с трудом разбирала иностранные названия: «De Historia Stirpium»[16], «Der Gart der Gesundheit»[17], «Herbarum vivae eicones»[18]. Как эти книги попали сюда? Может, их подарили богатые заказчики? Наверное, дорого стоят. Аннетта никогда не питала к чтению особой склонности, хоть и умела, а немногие научные труды, которые ей доводилось держать в руках, были написаны на непонятной латыни.