Аттила лично возглавил армию, разбил наголову акацирских вождей, принявших римское золото, устроил их массовую казнь и разорил земли аланов, последовавших за ними. Потом предложил Куридаку встретиться, «дабы вместе насладиться плодами победы». Куридак опасливо уклонился от встречи. Он боялся, что эти плоды могут оказаться для него горькими, ведь хотя он и разоблачил происки Феодосия, он не мог не понимать, что в глазах Аттилы это разоблачение было вызвано разочарованием, и если бы он получил обещанное золото, то молчал бы как рыба.

Вместо того чтобы принять приглашение императора гуннов, он укрылся в надежном месте и ответил Эсле, передавшему приглашение: «Я уже стар. Глаза мои ослабли и уже не выдерживают света солнечных лучей. Как же они вынесут блеск самого солнца? Я останусь здесь, а что он ни сделает, всё будет хорошо».

Аттила-дипломат удовлетворился этим ответом; Аттила-чаровник послал старику серебряный меч в знак дружбы и обещания защищать его до конца его дней на посту вождя племени. Вероломных акациров присоединили к империи вместе с провинившимися аланами под властью Эллака, его старшего и любимого сына. Мятежников ввели в состав империи. Не стоит этому удивляться: первые состояли в родстве с гуннами, а вторые были столь малочисленны, что растворятся среди них. И те и другие, радуясь тому, что остались живы, были даже польщены тем, что отныне должны повиноваться старшему сыну своего победителя.

Так обозначилась политика этого императора нового типа: создание федеративной империи, объединение союзных царств с сохранением за собой высшей власти.

После того как акациров покарали и поглотили, белые гунны, смущенные инакомыслием, резко поумнели. Продолжая свою поездку, Аттила встречал лишь верных вождей, самые провинившиеся из которых больше всех и каялись. Он не стал их наказывать, продемонстрировав «милосердие Августа» и следя, чтобы у тех из них, кто действительно остался ему верен, было достаточно сил, чтобы поддерживать порядок. Потом он наладил связи между новыми частями империи и правителем, которого он им дал, — своим сыном.

Усмирив восток, Аттила пошел на север. Тут он призвал себе на помощь своего брата Бледу. Поселил его в укрепленном городе на Дунае, выше Вены. Этот город будет носить имя своего обитателя, пока не превратится в Буду, а потом Будапешт — столицу Венгрии… Впрочем, эта версия не доказана, как и многое из того, что касается варваров V века. Современные венгерские историки считают, что Буда — имя средневекового рода, возникшего много позже Аттилы.

Как бы то ни было, Бледа находился там лишь благодаря своему званию «верховного правителя». Брат просил его лишь об одном: олицетворять собой власть без лишнего шума. Бледа, как мы знаем, не хотел быть правителем. Власть несла с собой, на его взгляд, лишь неприятности и заботы. Он хотел охотиться, пить и есть, может, еще любить…

Тем временем Аттила отправил свои войска в германские земли до самой Балтики под командованием трех своих самых верных людей — Онегесия, Ореста и Эдекона.

Грозные германцы всюду были разбиты. Те, кто выжил, с перепугу забились в самую чащу лесов. Конники, победно выскочившие из глубин этих лесов на огромный песчаный берег незнакомого моря, усеянный кусками янтаря, порой соизволяли спешиваться и подбирать их. Весь север Европы между верховьями Рейна, Эльбой и Балтикой вскоре будет колонизирован. Империя гуннов стала обширнее Римской.

В это время Бледа умер. Говорят, его видели, когда он, пошатываясь, ходил по своему городу, веселый между попойками. Протрезвев, он подзывал коня и отправлялся на охоту. Однажды он подозвал его слишком рано и, к несчастью, сумел усесться верхом. Вцепившись в гриву, он забрался в чащу леса, где, как он знал, была медвежья берлога. Увы, запах зверя напугал его коня; тот сбросил всадника, который разбил себе голову о ствол дуба.

Эту версию подвергали сомнению. Она казалась слишком простой. Аттила Кровожадный не мог не быть замешан в смерти брата, к тому же старшего, из опасения, что тот когда-нибудь оттеснит его на второй план.

Первостатейные писатели и историки поддерживали версию об убийстве: Аттила якобы убил своего брата. Сегодня от этой версии не оставили камня на камне. И главная причина такова: эта гипотеза принижает Аттилу. Превращает его в маньяка-убийцу, который бы, как говорится, не пожалел отца с матерью, а уж брата… Аттила мог лить кровь рекой, что он неоднократно доказывал, но не это его главная черта.

Бледа ничем ему не мешал, он не мешал вообще никому. Охотился, пил, ел, счастливый тем, что может жить своей жизнью. Больше всего желавший, чтобы его оставили в покое. Первыми об убийстве завопили Равенна и Константинополь. Они утверждали, что в отсутствие брата Бледа забрал в свои руки власть, которая показалась тому опасной. Но они сами жили в обстановке убийств и двуличия. Их вопли никого не взволновали.

Аттила и ухом не повел в ответ на эти обвинения. Он упрочил свою власть, и удача была на его стороне.

В 439 или 440 году один гунн, пасший свои стада в восточных степях у Дона, примерно в 300 километрах от устья этой реки, увидел, как к нему ковыляет телушка с пораненной ногой. Заинтересовавшись, он прошел по кровавому следу до острия, торчащего из земли, и выкопал оттуда меч.

Очистил: меч оказался золотым. Это был меч Марака! Защитника непобедимых скифов, вышедшего когда-то из Аральского моря по воле богов, чтобы покарать и возглавить разнеженные степные народы. Двигаясь на запад, они вышли за Каспий и уже подступили к Кавказу, но тут их остановили киммерийцы. Они были страшны, и храбрые скифы дрогнули. Тогда Марак, вождь всех скифов, вытащил свой большой золотой меч и велел выкопать яму, положил его туда своими руками, чтобы острие торчало из земли. Затем он велел засыпать яму и, указывая на север, где были киммерийцы, заявил, что ни один скиф не сможет отступить ни на шаг за острие закопанного клинка. Возбужденные скифы ринулись вперед, оробевшие киммерийцы оставили поле боя. Скифы устремились за ними вдогонку, пленили их вождя, смяли войска Медеса, пришедшие им на помощь… В своем порыве они добрались аж до границ Египта, откуда их выпроводил фараон Псамметих I, осыпав подарками.

Дарий I, создатель огромной персидской империи, отказался от мысли их покорить. Полководцы Александра Македонского уступили им Бактриану в Афганистане и северо-запад Индии. Только правитель парфян, Митридат II Великий, сумел уничтожить несколько скифских отрядов. Римляне, достигнув вершины своего могущества, опасались с ними связываться. Скифы держали в страхе весь мир. И всё это благодаря мечу Марака! Который прагматичные римляне называли мечом Марса.

Пастуху, нашедшему священный меч, предложили отнести его Аттиле. Тот так и сделал, надувшись от гордости. Его сопровождал почетный кортеж, состоявший из самых доблестных вождей в империи.

Аттила был агностиком, но как не изобразить восхищение, признательность и почитание перед этим воплощением самых безумных суеверий людей, которые во всех странах подлунного мира считают войну самым достойным из всех людских занятий?

Аттила сыграл ту роль, которую от него ждали. Вручение меча превратило его в избранника Марса, властителя войны и мира.

Находку отпраздновали с большим размахом. Несколько месяцев меч был выставлен в столице империи. Тысячи зевак — или паломников, зачастую приходивших издалека, — шли чередой перед божественным мечом, ибо, в представлениях того времени, он стал чудесным, поскольку им владел бог. Со всего мира поступали поздравления. Равенна и Константинополь тоже включились в игру. Две столицы, называвшие себя христианскими, показывали изо всех сил, подобно язычникам, будто видят в этой находке, обнаруженной в сердце гуннской империи, знак небес. Еще чуть-чуть, и владелец меча сам превратился бы в бога — еще не так давно римские императоры претендовали на это звание. Даже китайцы прислали свои приветствия.