9 октября в четвертый раз была назначена делегация для мирных переговоров с шотландцами. Роберт Брюс умирал и знал об этом. Его наследнику было всего три года, и Брюс опасался, что королевство впадет в анархию после его смерти. Поэтому ему нужно было заключить мир с Англией на условиях, выгодных для Шотландии, и 18 октября он дал положительный ответ на предложения Изабеллы и Мортимера, но оговорил, что договор невозможен, пока английская сторона не признает его королем Шотландии «без всяких оговорок». Он также потребовал дочь Изабеллы Джоан в жены своему наследнику Дэвиду. Другие требования заключались в том, чтобы ни один англичанин не заявлял прав на какие-либо земли в Шотландии, и чтобы Англия оказала Шотландии военную помощь в случае, если другое государство нападет на нее. В обмен на это он предлагал 20 000 фунтов в возмещение убытков, причиненных его набегами на северные графства, и помощь с шотландской стороны против любого врага Англии, за исключением Франции, его союзницы.{1499}
Условия эти были воистину драконовские и совершенно неприемлемые для Ланкастера, Генри де Бомонта, лорда Уэйка и многих других из антишотландской ланкастеровской клики; они восприняли их как бесчестие и унижение для английской короны. Изабеллу больше всего заботила лояльность этих и других лордов, которым угрожала потеря земель на территории Шотландии, а молодой король был огорчен подрывом своего суверенитета; однако он одобрил предложение денежной компенсации и брак своей сестры, и 20 октября королева санкционировала продолжение переговоров с шотландцами в Ньюкасле. Между ноябрем и февралем следующего года обе стороны тяжело трудились, сколачивая договор, который был бы взаимоприемлемым.
Мы можем заглянуть во внутренний мир Изабеллы того времени благодаря письму, которое она написала 10 октября Джону Бохуну (оно сохранилось в архиве общественных документов). Бохун, видимо, откликнулся на послание короля о событиях 21 сентября, изъявляя соболезнование как Эдуарду, так и Изабелле. Ответ королевы показывает, что смерть мужа сильно удручила ее:
«Дорогой и любимый племянник,
мы получили и прочли присланное вами письмо и благодарим за все, что там написано. Что же касается нашего состояния, то знайте, что нас угнетает глубокая сердечная тоска, хотя здоровье наше, несмотря на это состояние духа, хорошее на момент, когда мы отправляем это письмо, чего желаем всегда и вам, Господь вас храни.
Дражайший племянник, мы молим вас, отложив все дела, прибыть к королю, нашему сыну, и лучшего нельзя будет вам сделать, тем более, что это велит вам также и сам король в своем письме. Ибо вы хорошо понимаете, дражайший племяннику что если не приедете, несмотря на настоятельную необходимость, об этом будут много говорить, и это не послужит к вашей чести.
Посему постарайтесь приехать как можно скорее, немедленно, и вы хорошо знаете, дражайший племянник, что мы всегда готовы по мере своих сил наставлять вас и поддерживать во всем, что послужит к вашей чести и пользе. Дано в Ноттингеме, в 10-й день октября».
Если бы Изабелла была в какой-то мере ответственна за смерть Эдуарда II, вряд ли она призналась бы в своей «глубокой сердечной тоске» его племяннику. Любой человек, не лишенный хотя бы капельки понятливости, сообразил бы, что королева, которая возглавила мятеж против мужа, свергла его, сделала пленником, лишила общения с собой и с детьми, какими бы здравыми мотивами ни руководствовалась, имела все основания для «глубокой сердечной тоски», узнав о его смерти. Кроме того, есть основания полагать, как мы увидим ниже, что Изабелла сама что-то заподозрила насчет судьбы Эдуарда и возможной причастности к этому ее любовника. Не удивительно, что она испытывала беспокойство.
В письме сквозит также ее забота о сыне, который, очевидно, сильно горевал по отцу и позвал двоюродного брата Джона к себе. Изабелла, осознавая «необходимость» поддержать дух сына и развлечь его, по сути, умоляла Бохуна составить компанию ее сыну — зная, что Бохун, имея в целом лучшие намерения, своеволен и не вполне надежен (например, незадолго до того он нарушил королевский запрет на проведение турниров). Потому она просит его приехать не только ради блага короля, но и ради его собственной чести.
* * *
Несколько аббатств в окрестностях Беркли, а именно святого Августина в Бристоле, святой Марии в Кингсвуде и святого Адельгейма в Малмсбери, отказались принять тело, покоящееся в замке Беркли, для погребения «из страха перед Роджером Мортимером и королевой Изабеллой, а также их сообщниками»{1500}, то есть премудрые главы монашеских обителей опасались, как бы их согласие принять тело не восприняли как преданность свергнутому режиму. Но королева отказала также монахам из Вестминстера в их просьбе похоронить Эдуарда рядом с его предками в Вестминстерском аббатстве, потому что он этого не заслужил, совершив на протяжении своего правления слишком много ошибок.{1501} Возможно, на самом деле она подумала о том, что Вестминстер слишком близко от Лондона, а в Лондоне все еще тлело недовольство, и погребение могло возбудить слишком пристальный интерес.
В конце концов родич Мортимера, аббат Токи из бенедиктинского аббатства святого Петра в Глостере (в настоящее время — собор в Глостере), основанного в 1070 году, предложил похоронить короля в своей церкви.{1502} Согласно местной традиции, Эдуард при жизни высказывал желание быть похороненным там. Изабелла проявила большую твердость в отстаивании этого решения; по ее мнению, Эдуард не заслуживал погребения в Вестминстере, и его захоронение в отдаленном Глостере подчеркивало, что он отрекся от престола.{1503}
21 октября Беркли и Малтреверс выдали тело аббату из Глостера, который с несколькими монахами явился в тот день за ним. Тело облекли в коронационные одежды покойного короля, включая рубашку, головной убор и перчатки{1504}, и, видимо, сразу уложили в оба гроба. Монахи накинули на верхний гроб богатый покров, установили его на повозке, задрапированной черным полотном, и торжественной процессией доставили его в Глостер. Официальный эскорт возглавлял королевский служащий Хьюго де Гланвиль{1505}, а Беркли, Малтреверс и их домочадцы ехали за повозкой, которую у ворот города встретил мэр и горожане, проводившие ее до главного алтаря аббатства.{1506}
Здесь, в торжественной обстановке, у тела стоял в карауле уже не один Уильям Бокер, но также четверо «рыцарей почетной стражи», духовники покойного короля и сержанты, Эндрю — мастер, изготовлявший для него свечи, и Джон Иглсклиф, епископ Лландафский.{1507} Последний был избран Изабеллой, поскольку он принадлежал к доминиканскому ордену, которому Эдуард так покровительствовал; этот жест, наряду с подарками, которые она посылала Эдуарду, и отказом позвать францисканцев на церемонию его отречения, показывает, что у нее еще сохранились какие-то остатки былого чувства к мужу.
21 октября Хьюго де Гланвиль присоединился к рыцарям, стоявшим на страже у гроба; он оставался с ними до 20 декабря.
Ему поручили оплачивать счета охраны, а также расходы на похороны; помимо прочего, он купил покровы из дорогой турецкой ткани (шелковой) и парчи, вышитой леопардами — гербовым знаком Англии, которыми задрапировали гроб.{1508}
