Тут Антоше ужасно захотелось чихнуть: то ли пылинка в нос попала, то ли еще что. Ведь известно, что чихать хочется именно тогда, когда ни в коем случае нельзя чихнуть. И чесаться хочется, когда нельзя чесаться. Антоша зажал рот и нос руками, надулся пузырем, покраснел, из глаз полились слезы. Ян посмотрел на него без сожаления, с угрозой. Антоша только кивнул понимающе и пополз обратно, отчаянно зажимая рот и нос. И только когда отполз на безопасное расстояние и встал на ноги, собрался наконец чихнуть. Но расхотелось. Всегда так — когда можно, не чихается. Вздохнув, он бросился бежать на ближайший хутор звонить по телефону. Дзинтра помчалась в деревню за Громом. А Ян остался в кустах. Двое неизвестных некоторое время стояли неподвижно. Потом парень взял девушку за руку, и они исчезли в ельнике.

Сердце Яна то билось часто, то замирало, потому что он был рядом с опасностью. Неизвестные, безусловно, под подозрительными плащами прятали ножи и пистолеты. А может быть, автоматы. Яну даже показалось, когда неизвестные переходили полянку, что под плащом у парня топорщится приклад. И лицо какое-то у него — типичный шпион и диверсант! Нахальное, глаза бегают. А девушка ступает, словно кошка. Хитрая. В руки таким попадешь — живому не быть!

И знаете, я понимаю Яна — как часто мы видим не то, что есть на самом деле, а то, что нам хочется увидеть. И я бы на его месте тоже удвоил бдительность, превратился бы в ужа и ждал бы с таким же нетерпением верного Грома и пограничников. Ведь если вдуматься — это удача, невероятная удача, что именно он и его товарищи обнаружили шпионов! И пусть опасность рядом, пусть даже иногда от страха холодеет сердце, он не упустит опасных пришельцев из виду. Он тенью пойдет за ними хоть на край света, хоть до самого города. Пусть даже погибнет в рукопашной схватке, но эти чужие, что крадутся по лесу, будут пойманы. Им не уйти — здесь граница. Так думал Ян, начальник штаба ЮДП.

Пока Ян преследует Лену и Егорушкина, отойдемте в сторонку. Мы с вами не следопыты и не сможем так бесшумно двигаться по лесу, как он, наступим еще ненароком на какую-нибудь паршивую ветку и испортим ему все дело. Ведь у Егорушкина тоже опыт и чуткий слух.

Заглянем-ка на заставу.

Там уже скомандовали «в ружье». Кто не слышал этой команды на заставе, многое потерял. За высоким забором стоят несколько домов, разбит садик, пестреют цветочные клумбы, над которыми лениво жужжат пчелы. Дорожки аккуратно подметены и присыпаны песком. В хлеву коровы пережевывают жвачку. Лошадь мирно трется боком о столбик коновязи. Возле стоит телега, устало опустив оглобли. Из открытого окна кухни тянет чуть пригорелой кашей. Повар что-то напевает тихонько. Спят солдаты, вернувшиеся с ночного наряда, спит начальник в своей маленькой квартирке. Только дежурный сидит за обшарпанным письменным столом и что-то пишет. Да часовой на вышке у ворот старается подставить спину солнцу.

И вдруг — «В ружье!» И в ту же секунду все приходит в движение, еще не проснувшиеся солдаты уже натягивают шаровары, накручивают портянки, суют ноги в сапоги. И вот уже полы гремят. Начальник заставы выскакивает в садик, застегивая на ходу ремень с пистолетом. Песня повара обрывается. Лошадь настороженно прядет ушами. И даже коровы перестают жевать свою жвачку.

Прошла минута — и в длинном коридоре стоит суровый строй, черны стволы автоматов. Радисты проверяют связь. На хозяйственном дворе деловито урчит мотор газика, часовой, словно свалившийся с вышки, открывает ворота.

Застава готова выполнить любой приказ. И пусть слова эти примелькались, стали затертыми — нет слов, более точно передающих состояние людей после команды «в ружье». И если вы — штатский гость на заставе, вы тоже застегнетесь на все пуговицы и будете стоять по стойке «смирно». И если вам прикажут пойти в огонь и в воду — вы пойдете, потому что все здесь пронизано постоянной готовностью к бою. Здесь — граница. И вы просто не сможете стать исключением.

Вот уже принято решение. Поисковой группе и группам перехвата поставлены задачи. Начальник заставы, трое пограничников, радист и служебная собака садятся в газик. Машина срывается с места, по проселку вылетает на урез, круто сворачивает и мчится вдоль моря прямо по песку. Люди молчат. Только собака громко дышит, высунув набок длинный язык. Ей в машине жарко, но она ко всему привыкла и, изредка вздрагивая бровью, посматривает чуть прищуренным понимающим желтым глазом на своего проводника: «Будем работать?» И проводник тихонько похлопывает ее по спине: «Наверно, будем».

Ручей. Начальник заставы быстро подходит к поджидающим его Чурсину и Курилову.

— Товарищ майор, докладывает старший наряда ефрейтор Чурсин. Обнаружены подозрительные ямки в песке возле самого русла. Ямки заполнены водой. Вверх по ручью явных следов человека нет. Плетень не тронут. Но нарушитель мог пройти вверх по воде.

— Почему вы предполагаете, Чурсин, что здесь побывал нарушитель?

— Ямки, товарищ майор. Одна по эту сторону плетня, другая — по ту. Словно бы прыгал кто-то.

Начальник заставы осмотрел ямки. Сдвинул фуражку на затылок.

— Проверить надо. Левченко, проведите Майду вдоль ручья.

Услышав свое имя, овчарка подняла голову и посмотрела сперва на майора, потом на своего хозяина. Проводник подвел ее к плетню:

— След, Майда, след.

Собака беспокойно завертелась на месте, обнюхала ямку, прыжком перемахнула через плетень, обнюхала вторую ямку и снова завертелась, беспокойно глядя на Левченко.

— Интересно, — сказал начальник заставы. — Пойдем вверх.

Левченко, осторожно ступая по воде и немного отпустив поводок, повел Майду рядом с собой по берегу ручья. За Левченко пошли остальные. На том месте, где Лена и Егорушкин перепрыгнули через полосу песка, Майда забеспокоилась, заметалась, обнюхивая укрытую пожухлыми сосновыми иглами землю, и натянула поводок.

— Есть след, — почему-то сдавленным голосом сказал Левченко.

— Передайте на заставу: собака взяла след. Углубляемся в лес. Доложить обстановку оперативному дежурному в отряд. Связь держать постоянно.

— Есть! — Радист, двигаясь вместе с поисковой группой и стараясь не спотыкаться о корни, на ходу связался с заставой.

А Ян все преследовал «диверсантов», но как бы тихо он ни двигался, Егорушкин все-таки его засек. В общем-то, Егорушкина не удивило это преследование. В конце концов, не могли же их не обнаружить! На то она и граиица. Но мальчишка показался ему назойливым, потому что нарушал то, что незримо было рядом с ним и с Леной. При мальчишке он даже поговорить с девушкой не мог. И это было обидно. Егорушкин решил отделаться от доморощенного сыщика, припугнуть его.

— Лена, идите вперед одна. Я вас догоню.

Лена посмотрела на него вопросительно и удивленно, но послушно кивнула и пошла дальше, не таясь. А Егорушкин спрятался за сосну.

Увлеченный погоней, Ян не заметил западни и попался.

Как только он прошел, крадучись, мимо Егорушкина, тот схватил мальчишку за ворот рубашки и спросил:

— Ты чего за нами ходишь? А?

Интересно, что бы вы почувствовали на месте Яна? Испугались бы тоже небось. Ведь мальчик не знал, что за шиворот его держит сержант Егорушкин. Он же еще не читал этой повести. Он побелел, вернее, пожелтел, потому что кровь от лица отлила, а загар-то остался. Шуточное ли дело, попасть в лапы шпиона?! На какое-то мгновение в глазах у мальчика потемнело и ноги стали ватными. Но мгновение не может длиться долго, это общеизвестно. Поэтому, как только оно прошло, Ян рванулся, оставив ворот рубашки в пальцах Егорушкина, потом ударил своего противника головой в живот и бросился бежать. Он бежал сквозь колючий ельник, царапая руки и ноги, внезапно падал, вновь вскакивал, бросался из стороны в сторону. И не от страха. Он петлял, потому что ждал выстрела. Но шпион не стрелял. Видно, боялся себя обнаружить. Наконец Ян остановился, перевел дыхание, сердце яростно билось у самого горла.