– Значит, вы живете неподалеку, мисс Маунтфорд? – заметил Эдвард мягким голосом.

– Да, совсем рядом. В Бингем-холле.

– Я этого не знал. Что до меня, то я по преимуществу живу в Мэйфэйре, но у моих родителей есть дом близ Хартфорда.

– Но ведь это совсем недалеко, – отозвалась Люсия, думая о том, что не стала бы возражать против новой встречи с Эдвардом де Редклиффом. – Вы должны приехать в Бингем-холл вместе с Эммелин, чтобы выпить с нами чаю.

При этих словах она покраснела, надеясь, что не производит впечатления слишком уж прямолинейной и развязной особы.

Они еще немного поболтали, и она обратила внимание на то, что Эдвард предпочитает больше слушать, чем говорить. Хотя, учитывая то, что тон разговору задавали Тристрам и Сесилия, понадобились бы нешуточные усилия с его стороны, дабы заявить о себе.

– Ну, мне пора, – сказала наконец Люсия, когда часы в холле пробили полдень. – Теперь, когда мамы и отчима нет дома, вся ответственность за поместье легла на меня, а там, как всегда, очень много дел.

Перед уходом она попрощалась с каждым из гостей за руку.

– Было очень приятно познакомиться с вами, – решительно заявила она Эдварду, когда подошла его очередь.

– Позвольте мне проводить вас до авто, – предложил он.

Во дворе он захлопнул за ней дверцу и выразил восхищение «Серебряным призраком».

– Отличный автомобиль. Говорят, один из лучших.

Люсия коротко рассмеялась.

– Мне трудно судить, поскольку он единственный, внутри которого мне довелось побывать.

– Мисс Маунтфорд, я могу увидеться с вами завтра?

Люсия зарделась от удовольствия. Ее вдруг охватило радостное волнение, будто в предвкушении чего-то хорошего.

– Да, я была бы очень рада. Приходите на чай к трем часам пополудни. А я попрошу кухарку приготовить торт с кокосовыми орехами, который ей особенно удается.

– Итак, до завтра! – крикнул он ей вслед, когда она покатила вниз по подъездной аллее.

Вернувшись в Бингем-холл, Люсия заметила каблограмму в кипе писем на столе в кабинете. Она повертела ее в руках, боясь, что та предназначена ей, но потом увидела имя адресата: это был ее отчим.

Люсия тут же вернула ее на место, поскольку слишком хорошо помнила тот день, когда прибыла та страшная каблограмма от мистера Урвина.

«Надеюсь, она не принесет дурных известий», – подумала она, чувствуя, как ее охватывает внезапное желание подняться наверх, на антресоли, где она устроила небольшой алтарь в память об отце.

Выйдя из кабинета, она взбежала по лестнице в крошечный альков, где рядом с фотографией лорда Маунтфорда всегда горела свеча.

«А не прикажет ли отчим убрать все это, когда вернется?» – спросила она, ласково проводя ладонью по лицу отца.

«Говорят, что свой прежний дом в Манчестере он приказал сровнять с землей и выстроить на его месте новый, прежде чем поселиться в нем. Если у него такая страсть к переменам, не попытается ли он проделать то же самое и с Бингем-холлом?»

Люсия зажгла еще одну свечу и, установив ее в пустой подсвечник, принялась горячо молиться отцу:

– Если ты обладаешь каким-либо влиянием в раю, папа, не позволяй сэру Артуру изменить Бингем-холл хотя бы в самой малости.

Запрокинув лицо к небесам, она молилась истово и долго, пока у нее не заболели колени.

«Если я смогу помешать любым изменениям в Бингем-холле, то непременно сделаю это, – решила она, поднимаясь на ноги. – Папа, клянусь тебе в этом!»

На следующий день, как и обещал, Эдвард де Редклифф верхом пожаловал в Бингем-холл.

Они отправились на прогулку, и вскоре Люсия поняла, что их разговор состоит из вопросов, ответы на которые должны удостоверить его, получится ли из нее достойная жена.

По возвращении у нее сложилось впечатление, что она провалила испытание и уронила себя в его глазах, выразив чувства и взгляды, которые он мог счесть суфражистскими.

Но Люсия, хотя и сочувствовала представительницам этого течения, негодовала, если ее саму причисляли к ним.

Она решила, что больше не увидит его, но несколько дней спустя прибыла записка с приглашением посетить большой бал, который должен был состояться в доме одной общей знакомой на будущей неделе.

Она ответила, что принимает приглашение, после чего с головой окунулась в подготовку Бингем-холла к возвращению матери в грядущий уикенд. Она получила от нее несколько открыток, в которых мать писала, что чудесно проводит время, но при этом сильно скучает по ней.

Возвращение Мак-Аллистеров в Бингем-холл сопровождалось бурной деятельностью. Слуги, все до единого, выстроились снаружи, когда «роллс-ройс» подкатил к главному входу.

Мостон несмело приветствовал сэра Артура, вылезающего из авто, в то время как остальные, похоже, были искренне рады вновь увидеть ее мать.

Люсия подбежала к ней и заключила в объятия.

– Мама, ты прекрасно выглядишь!

– Я очень хорошо себя чувствую, родная. Венеция произвела на меня поистине тонизирующее действие, хотя, должна признаться, там у меня появился небольшой кашель. Впрочем, доктор заверил меня, что в этом нет ничего страшного.

Взявшись за руки, Люсия с матерью вошли в особняк.

– Мостон распорядился подать чай в гостиной, и я хочу, чтобы ты во всех подробностях рассказала мне о своей поездке.

Люсия обратила внимание на то, что сэр Артур прямиком отправился к себе в кабинет. Девушке стало интересно, как он отреагирует на ожидавшую его каблограмму и какие новости она ему принесла.

В гостиной Люсия с матерью пробыли совсем недолго, когда туда вошел отчим, и, глядя на него, девушка поняла, что худшие ее опасения подтверждаются.

– Серена, – заговорил он, и лицо его было чернее тучи. – Мне нужно немедленно поговорить с вами наедине. Люсия, пожалуйста, оставь нас.

Чувствуя себя уязвленной, Люсия встала и вышла из комнаты.

«Почему он не пожелал начинать разговор в моем присутствии? Я уже давно не ребенок».

Но апрельский солнечный день выдался таким чудесным, что оставаться взаперти было бы глупо, и потому она вышла в сад, чтобы размять ноги. Из конюшни до нее доносилось ржание лошадей, крики конюхов и мальчишек-подручных, занимавшихся своими делами.

Прошло совсем немного времени, и она поняла, что любопытство сильнее ее. Тем более что она находилась неподалеку от французских окон гостиной и, подойдя чуточку ближе, могла наблюдать за тем, что происходит внутри.

Но все ее уловки не принесли ей удовлетворения.

«Мама. Она плачет! Должно быть, известия оказались крайне дурными, поскольку по возвращении она пребывала в прекрасном настроении. Ах, остается только надеяться, что от перенапряжения она опять не заболеет».

Промаявшись в тревожном ожидании еще полчаса, Люсия поняла, что не может и далее пребывать в неведении.

«Я не желаю дожидаться, пока кто-нибудь не соизволит рассказать мне о том, что происходит», – сказала она себе, уязвленная и огорченная тем, как отчим обращается с ней.

Но едва она переступила порог, как увидела спешащего ей навстречу Мостона.

– А, мисс Люсия, я как раз собрался искать вас. Хозяин желает немедленно видеть вас у себя в кабинете.

Не теряя времени, она направилась в кабинет.

Было странно и непривычно стучать в дверь, сознавая, что сейчас там находится сэр Артур, а не отец.

– Войдите!

По его сухому отрывистому тону Люсия сразу поняла, что он пребывает в далеко не благодушном настроении.

– Люсия, присядь, пожалуйста.

Она огляделась по сторонам в поисках глубокого кожаного кресла, в котором сидела еще ребенком, и устроилась прямо напротив него.

Сэр Артур избегал смотреть ей в глаза. Стоя за большим столом дубового дерева, он обращался к груде бумаг, стопкой сложенных перед ним.

– Люсия, ты, без сомнения, видела каблограмму, которая пришла во время нашего отсутствия. Она принесла мне неприятные известия. Если коротко, то американская фабрика, в которую я вложил деньги, перешла в стадию ликвидации, оставив после себя внушительные долги. Если я не смогу самым срочным образом изыскать двадцать пять тысяч фунтов, то потеряю все – фабрику в Манчестере и, скорее всего, нам придется продать Бингем-холл.