От правительства Елизаветы Петровны Франция ожидала уступок Швеции, заключения такого мира,

но которому побежденной стороне возвращались бы земли в Финляндии, занятые русскими войсками… Об этом хлопотал Шетарди, повинуясь инструкциям, полученным из Парижа. Он объявил условия окончания войны, намеченные кардиналом Флери: Швеция никогда не согласится на безвыгодный для себя мир. Король французский может умерить шведские претензии, но, как надеется он, Россия также должна чем-нибудь пожертвовать, если захочет привести дела к скорому примирению.

Елизавета Петровна ответила отказом.

— Уступки противны моей чести, — сказала она Шетарди. — Пусть ваш король судит, что может думать народ, увидя, что принцесса Анна Леопольдовна, случайно ставшая правительницей, предпочла войну с наглым неприятелем, а я, дочь Петра I, для прекращения этой войны соглашаюсь на условия, противоречащие благу России, славе моего отца и всему, что было добыто кровью моих подданных.

Шетарди, который был обижен на Елизавету за то, что она без его помощи справилась с Анной Леопольдовной, причем ей не понадобились и шведы, именно их привлек в качестве аргумента для возражения.

— Ваше величество! — воскликнул он. — Вы не можете не знать, что именно французский король дал денег и поднял шведов, чтобы вам доставить престол. Они проиграли войну, — в каком положении Людовик XV? Ему невозможно выглядеть обманщиком целого народа. Помогите нашему королю. Ведь он из-за вас попал в затруднительное положение.

— Я рада, что король хочет помочь своим союзникам-шведам составить условия мира. Но если б ему предложили оставить то, чего достиг его родитель, я уверена, что поступил бы, как поступаю я, — не согласился пренебречь уважением к памяти отца.

"Вот не ждал! Какой крепкий орешек!" — подумал Шетарди, а вслух произнес:

— Верность завету — прекрасно! Но я все же прошу разрешения переговорить о мире с вице-канцлером Бестужевым.

— Извольте, — милостиво согласилась Елизавета Петровна.

Шетарди не замедлил обратиться к Бестужеву, надеясь достичь успеха — вице-канцлер на его памяти

не высказывался против Франции и, вероятно, будет не против учинить что-либо против намерений великого канцлера, князя Черкасского, испытанного друга австрийских политиков. Начал разговор он с прямого предложения:

— Его величество король Франции очень доволен, что вы расположены к его стране, и, надеясь, что дружеское отношение ваше будет укрепляться, рад был бы предложить вам ежегодную пенсию.

— Велика ли пенсия? — спросил Бестужев.

— Пятнадцать тысяч ливров. На первое время.

— По русскому счету три тысячи рублей… — Бестужев помолчал. — Благодарю. По притом объявить должен, что мне покамест не довелось ничего сделать, чтобы заслужить такую благосклонность королевскую. Да и к чему особые награждения? Я и без всяких ливров готов служить интересам короля, когда они согласуются с пользой для нашей империи.

— Иначе и быть не может! — с жаром подхватил Шетарди. — Король будет счастлив помочь вашим действиям. Но он знает, что без уступок вами территории, пусть небольших, шведы не подпишут мирного договора.

Бестужев успел оценить ситуацию, понял, что услуги Франции к добру его не приведут, и сумел твердо заявить:

— Мы полагаем, что переговоры с Швецией могут вестись только па основе Ништадтского мира, не иначе, и я бы заслуживал смертной казни, если предложил отдать хоть один вершок возвращенной России земли. Мы желаем Швеции добра. Посоветуйте ей не требовать того, что отдано никогда не будет. А если шведы станут продолжать войну, с ними будем поступать по правилам и обычаям воинским.

— Но как быть королю Франции? Ведь начнутся разговоры, что будто он обманул шведов, не выполнил обещаний, данных им союзной стране, — растерянно спрашивал Шетарди.

— Ваш вопрос оставляем без внимания, — сухо ответил Бестужев, — как нам не принадлежащий. Решать его Франции придется со Швецией, и больше ни с кем.

Мнение Бестужева было одобрено императрицей.

Охлаждение русско-французских отношений повело к тому, что Англия нашла своевременным усилить свои связи с Россией. Торговля между обеими странами велась со взаимной выгодой, а ныне стало возможным подойти к заключению союзного договора, о котором добрых десять лет назад вел переговоры Кантемир. Новый английский посол в Петербурге Вейч дал понять, что Англия готова к соглашению с Россией, ему ответили, что такое доброжелательное намерение короля приятно императрице. Условия выработали быстро, и 11 декабря 1741 года союзный договор подписали в Петербурге Бестужев и Вейч.

В статьях нового документа было установлено, что в случае нападения на Англию какого-либо государства Россия пошлет ей на помощь 10 000 солдат пехоты и 2000 конницы, а если нападению подвергнется Россия, то ей на помощь придет английский флот — 12 кораблей при 700 пушках. Посылка войск и кораблей может быть заменена финансовой поддержкой на сумму 500 тысяч рублей в год.

Сферой действия договора ограничивалась только территория Центральной Европы. Россия не будет помогать союзнице воевать в ее колониях, Англия не станет участвовать в войне русских с турками и восточными народами. Кроме того, Россия не пошлет своих солдат, если англичане будут воевать в Италии, Испании, Португалии.

После отъезда из России маркиза Шетарди, Чрезвычайного посла, экономный кардинал Флери не пожелал тратиться на снаряжение взамен ему дипломата столь же высокого ранга и назначил представителем Франции чиновника посольства д’Альона, который жил в Петербурге и помогал Шетарди в его интригах и переговорах. Дать ему посольский характер в Париже сочли неприличным, и это решение неприятно отразилось на службе Кантемира.

Дипломатические представители должны быть равны по категории, и вот рескриптом 27 сентября 1742 года Кантемиру было приказано сложить с себя посольское звание и принять характер полномочного министра, о чем уже послана грамота французскому королю. Одновременно понижалось на семь тысяч рублей в год и жалованье — вместо пятнадцати восемь тысяч…

На эти деньги жить в Париже, вести дом, платить служителям, помогать молодым людям, приезжавшим на ученье, было невозможно. Своих денег, кроме государева жалованья, у Кантемира не было. Что делать? Кого можно вразумить письменным объяснением, присланным из-за тысячи верст?

Кантемир написал прошение императрице. Обиженным он себя не чувствует — таков общий порядок, это не персональный штраф. "Но если после этого понижения характера я должен будут распустить большую половину прислуги, распродать половину лошадей, нанять малый дом и, словом, поставить себя наряду с последними министрами малейших дворов, то как при здешнем дворе, так и в народе имеет произойти от того мне крайняя остуда. Я бы это терпеливо снес, если б с этим не было, некоторым образом, соединено в ущербление самой высочайшей славы вашего императорского величества.

На этом основании я прошу выдавать мне посольское жалованье, или, если я здесь не нужен, повелеть отозвать меня, заплатив долги мои — я должен банкиру и разным купцам 15 тысяч рублей, а мои доходы не таковы, чтоб на них можно было полагаться".

О том же Кантемир писал Михаилу Ларионовичу Воронцову, близкому к императрице человеку, и Бестужев, несмотря на свою неприязнь к Кантемиру, должен был отменить решение Коллегии иностранных дел и сохранить полномочному министру при французском дворе посольское жалованье.

Во Франции, приняв первые впечатления от Парижа, от дипломатов и чиновников, рядом с которыми предстояло ему работать, Кантемир охотно вспоминал свой кабинет в Лондоне, где провел он столько дней и ночей в неустанных трудах. Многое передумал он теперь, многое вспомнил…

Наверное, шесть лет дипломатической службы неузнаваемо изменили его со времени приезда в Лондон. Сколько умных, коварных, опасных, добрых, благородных людей повидал он, исполняя круг своих обязанностей, сколько хороших книг успел прочитать, как развилось его уменье излагать на бумаге мысли и факты, передавать речи собеседников, вникать в политические интересы европейских стран, добиваясь выгод и преимуществ для страны, которую он имел честь представлять за границей, — России.