— Ты ведь так на самом деле не думаешь, — ответила Элизабет. — Я знаю, что мои взгляды устарели, но все-таки я полагаю, что Искусство должно служить добру.

— Доминик. Ты вывел формулу добра. Если добро принять за x, а y за… Ну же. Не так уж много существует слов, способных определить доброту. Правда, Чарльз?

Я с улыбкой обернулась к нему. Его невидящий взгляд был устремлен в пространство.

— Мужество? — решился Стефан.

— Молодчина, Стефан. — Он благодарно улыбнулся своему пасынку.

— Но злые люди тоже часто бывают мужественными.

— Справедливость?

— Ага. Языческие добродетели взывают к тебе.

Слушай меня, Чарльз.

— Языческие добродетели, тетя Рут? — Стефан удивленно посмотрел на меня.

— Да. Добродетели, существовавшие до Христа. Незыблемые добродетели. Удел мужчин.

Я говорила резко. Слова требовали такого тона.

— Ну, мам, — перебил меня Вильям, — а мы, Стефан и я, каких должны придерживаться добродетелей — языческих или христианских?

Мне нравилась манера Вильяма говорить. Без нажима. Второй Доминик. Доминик преобладал в нем.

Стефан повернулся к Элизабет.

— Вы славные мальчики.

— А-а. О Боже, мам. Никогда не говори этого в обществе.

Стефан выглядел обиженным.

— Извини. Извини, Стефан. Извини, Вильям.

Элизабет рассмеялась.

— Ты допустила ошибку, Элизабет. — Доминик улыбнулся ей.

— Я знаю, Доминик. Я знаю.

— Наверное, Христос был сыт по горло этим варварством, и поэтому он начал проповедовать кротость, терпение и прочее. Любовь с большой буквы. Как ты думаешь, мам, можно его назвать мужчиной «новой формации»?

— Стефан, по-моему, ты кощунствуешь.

Она ласково улыбнулась. Она всегда улыбалась ласково.

— Никому еще не удавалось продемонстрировать сразу все свои добродетели.

Чарльз говорил, глядя на мальчиков:

— Понятие о добродетели у язычников и христиан не совпадает. Кроткое мужество? Покорная справедливость? Судьба решает, какие добродетели определяют нашу жизнь. Например, ты, Стефан, можешь обнаружить, что только мужество способно спасти твою душу. Пусть ты добр, кроток, любишь всех… но христианские добродетели тебе чужды. Главной добродетелью ты сочтешь мужество.

Посмотри на меня, Чарльз. Чарльз. Посмотри на меня. Хотя бы один взгляд. Я была мужественна. Почему же ты не последовал моему примеру?

— Элизабет, какая, по-твоему, главная добродетель? — Доминик повернулся к ней.

Расскажи мне о добродетели, Элизабет.

— О, дорогой, на этот вопрос ответить очень трудно…

— Ну же, мама, давай, — вмешался Стефан.

— Одно качество не может совершенно вытеснить другие. Как сказал Чарльз, можно быть жестоким и мужественным, искренним и надменным. Извините, я несильна в подобного рода вопросах.

О, что ты, Элизабет. Не надо оправдываться. Ты все делаешь прекрасно.

— Мальчикам было бы полезно услышать… это очень важно.

Мой горящий взгляд был прикован к ней.

— Все зависит от отношения к миру. К людям. К себе. Это отношение… Это вера, которая основывается на решении поступать правильно в любых обстоятельствах. Моя философия жизни такова: поступок… определяется мыслью. Дурной поступок порождается злыми мыслями. Поэтому необходимо развивать в себе способность мыслить добродетельно. И это позволит избежать зла. Я… Не имеет значения, что этот механизм не всегда срабатывает. Ведь обычно все гораздо сложнее.

Чарльз подошел к ней.

— Конечно, Элизабет, все гораздо сложнее.

Он подсел к ней.

— Так что же решает… душа, сердце или разум? — спросила я. Заинтересованно.

Продемонстрируй свое уважение, Рут. Будь искренней, Рут.

— И то, и другое, и третье, — кивнула она.

Он смотрел на нее как на воплощенную добродетель. Здесь мне ее не победить. Но я выиграю.

— Мам. Ты ангел. Я всегда знал об этом. — Стефан вскочил со стула — Но когда ты говоришь о том, что надо быть хорошим, мне всегда хочется быть плохим. Пробежимся к озеру? Вильям? Тетя Рут? Пожалуйста. Я покажу вам, какую я могу развить скорость.

Он протянул мне руку.

— Я догоню вас, — сказал Вильям — Пойду в сарай, посмотрю, как там мой велик.

Вильям любил побыть один. Мой независимый серьезный мальчик.

— А ты пойдешь со мной прогуляться, тетя Рут? — спросил Стефан.

Я не знала, на что решиться. Не могла же я сказать: «Я хочу остаться с Чарльзом. С твоим отчимом. Чтобы узнать, смогу ли я сломить его волю. Убедиться в его желании любить меня».

— Ладно, Стефан. Беги, я тебя догоню.

— Отлично. До скорой встречи, тетя Рут.

Мальчики стремительно вылетели из комнаты. У каждого была своя цель. Казалось, от их энергии задрожали окна. Юность упорхнула из комнаты. Некоторое время мы сидели, молча глядя друг на друга. Как и положено взрослым. Снисходительным взрослым.

— Чарльз, пожалуйста, — заговорила мама, — вы не могли бы отвезти меня в Бэрнхам? Это вас не затруднит? Всего десять минут езды. Я обещала Клод привезти помидоров к ленчу. Бен собрал их утром. Мне хотелось бы самой преподнести их ей.

— Я к вашим услугам, Эйлин.

— О, я сто лет не видела Клод. Я поеду с вами, — решилась я.

В присутствии двух дам преклонного возраста, немного глуховатых и нерасторопных, я смогу улучить время… для нескольких слов. Может быть.

— Но, Рут. Ты всегда не любила Клод.

Матери! Они столько знают о нас. Они все помнят. Даже то, что мы не помним. Неудивительно, что мы стремимся ускользнуть от них. Будь их воля, они сожрали бы нас.

— Не имеет значения, мама.

— Вы поедете через деревню? — спросил Доминик.

— Доминик, сколько уже лет ты ездишь в Лексингтон? Ты совершенно не ориентируешься в пространстве.

— Спасибо, Рут. Но мы почти не бывали за пределами Лексингтона. Я никогда не был у Клод, откуда же мне знать, где она живет?

Шумливая семейная ссора. Только и всего, Чарльз. Не смотри так обеспокоенно.

— В таком случае не стоит откладывать экскурсию. Поедем с нами. Клод — удивительная женщина. Она была разведчицей во время войны.

Чарльз. Великий примиритель.

— Добавь к ее военным подвигам еще трех мужей — все они вовремя умерли — и солидный список любовников.

— Рут, дорогая, «вовремя умерли» — не совсем уместная характеристика для трех мужчин, которых я знала и к которым относилась с симпатией.

— Шучу, мама. Шучу.

Это не входило в мои планы.

— Честно говоря, кроме желания увидеть удивительную Клод, мною движет необходимость раздобыть горючего для машины. Позвольте мне отвезти вас туда, — оживился Доминик.

— Но, Чарльз, раз уж Доминик собрался ехать, вряд ли твое участие в этом предприятии так уж необходимо.

— Рут. Мне хотелось бы повидаться с Клод. И я покажу дорогу Доминику.

Он ускользнул от меня.

Они вышли. Элизабет отправилась на кухню, чтобы распорядиться насчет ленча. Я отправилась на озеро.

— Привет, тетя Рут.

Пауза.

— Знаешь, в школе я прочел «Мадам Бовари».

Он хотел поразить меня.

— И что ты о ней думаешь? — спросила я.

— По-моему, она попалась в ловушку… ну… свою собственную. И никто не освободил ее.

— Неплохо, Стефан.

Он посмотрел на меня. Меня забавляло выражение его глаз.

— Иногда мне кажется, что я в ловушке… из-за астмы.

И, уже бодро, не желая, чтобы я подумала, что он жалуется:

— Знаешь, что Флобер сказал перед смертью, тетя Рут?

Я знала. Но решила не разочаровывать его.

— Что он сказал, Стефан?

— Он сказал: «Я умираю, а эта стерва Бовари будет жить вечно».

Он нервно засмеялся.

— Прости за слово «стерва», тетя Рут. Я услышал его от учителя французского языка.

Он снова засмеялся. Взрыв смеха. У Стефана был особенный смех.

Он коснулся моей руки.

— Ты странная, тетя Рут.

Он помолчал, глядя в землю.

— Ты очень… очень славная. Это звучит как-то… нехорошо. Извини. Извини, тетя Рут.

Неожиданно он подпрыгнул.