— Люблю.

— Ну что же делать?Я же не сволочь какая-нибудь. Как мне с двумя, да еще одинаковыми?

— Ты про меня забудь. Сам говоришь, честным надо быть. А если я тебя у подруги, даже на вечер украду, снова все предам, во что недавно поверила.

— Ты поверила в приметы войны?

— Да. Нельзя у подруги парня забирать, тем более мне.

— Ну и что ты думаешь?

— А ты не обращай на меня внимания. Я буду рядом улыбаться, а ты не обращай. Сможешь?

— Придется.

— Гриш, но если честно…

— Я устал от твоей честности. Все у тебя честно! Хочу — вот, твое честно! Даже если с Танькой что-то случиться — на меня не рассчитывай.

— Почему?

— На войне может быть только одна фронтовая подруга. Погибнет, я до конца войны больше ни с кем. Ее душа будет рядом со мной. Если надо защитит, а если что спасет — подскажет — знак даст.

— Вот ты какой?

— Да.

Титова резко повернулась и, закрыв ладонями лицо, убежала в землянку. Гриша окликнул двух Федоров и с ними пошел к штабу.

— Михайлов, — услышал он голос ротного Вани. — Погодь.

Старший лейтенант подбежал к нему, хотел что-то спросить, но, увидев злое лицо солдата, передумал. Немного помялся, но потом вышел из положения и спросил:

— Какой связист наш? В первую роту кого пришлют?

— Федора, — ответил Григорий и, отдав честь, вернулся к ребятам и повел их в штаб.

Около штаба комбат и старшина построили прибывшее пополнение.

— Давай, своих ставь в строй, — крикнул Киселев. — Пионерский отряд еще не в сборе.

Два Федора встали в строй.

— Да, — подумал Григорий, — совсем дети. А я еще стеснялся, что молодой. А там что?

Он прошел за строем к последним, обошел их и, увидев, удивился. В строю стояли четыре дряхлых деда и несколько мужиков. Они никак не вписывались в общий пионерский отряд.

— А эти, откуда? — спросил он старшину.

— Два деда вроде с партизанского отряда, он вошел в нашу часть, а остальные из госпиталя.

— Так, солдаты! Вы попали в Отдельный Штурмовой батальон. Мы везде впереди: в атаке, в разведке и в общем наступлении, — громко произнес комбат.

— Все разместились?

Солдаты загудели.

— Вопросы есть?

— Когда в бой пойдем? — крикнул кто-то из молодых.

— Успеете еще навоеваться. Впереди город-крепость Кенигсберг. Пока не возьмем его, не уйдем.

Пополнение вновь загудело.

— Сейчас мы ждем подхода основных сил. Командование понимает, что несколькими дивизиями город не взять. Поэтому скоро здесь сформируется мощный кулак. Почти весь Третий Белорусский фронт. Хочу сразу пояснить. На Берлин идут другие армии и фронты. Если мы силами фронта возьмем город, то приблизим нашу победу. Он ударит по Берлину. Нам, можно сказать, немного не повезло. Скорее всего, Берлин возьмут без нас. Наша задача — город-крепость! Все, если у кого есть вопросы, обращайтесь или к старшине Савчуку, или ко мне. Я всех выслушаю. Есть вопросы? — громко спросил комбат.

Солдаты стали переговариваться, но никто ничего громко не спросил. Комбат немного подождал и скомандовал: «Разойдись».

— Если у кого портянки или обувка плохая, ко мне. Склад у того дома, в сарае, — крикнул старшина и показал пальцем на один из домов.

Бойцы быстро разошлись. Некоторые подошли к складу, двое худых мужчин направились к штабу. Они о чем-то спросили комбата и тот, размахивая руками, начал что-то объяснять. Григорий подошел ближе и услышал разговор о разведке.

— Представляешь, Гринь — разведчики. После ранения к нам. Ты как относишься к этому?

— Так он же со связистами? — с удивлением спросил один из солдат.

— Михайлов у нас и связист и разведчик. Вы что в разведку без рации ходили?

— С рацией, — ответил второй. — Но у нас специального радиста не было. В нашей группе все рацией пользоваться умели. Доложить и связаться каждый мог.

Комбат немного замялся, но тут же ответил:

— У нас тоже все с разведкой в порядке, — и спросил, — а что у вас, выбирали лучших?

— Да, — ответили оба солдата.

— Ну, вот он такой, а то, иногда, еще и связь тянет. Ясно!

— Так точно, товарищ капитан, — ответили солдаты.

— Все идите, я решу, что с вами делать. Вы где приютились?

— В первой роте.

— Ну и хорошо. Доложите Ивану — ротному, что вы разведчики.

— Есть, — ответили бойцы и, развернувшись кругом, пошли в свою землянку.

К вечеру все поужинали, после этого старшина построил солдат. Комбат, чтобы никто не расхолаживался, стал говорить перед батальоном громким голосом:

— Если немца не видим, это не значит, что его нет. Он вон рядом стоит, ждет, силы набирает. Туда разрозненные части стекаются. Они могут и напасть неожиданно, а потом назад уйти. Всем ротным следить за караулами, часовых менять во время и если кого поймаю спящим — отдам под трибунал. «Боевые» пока выдавать не будем, всем готовиться к зиме — холодает с каждым днем.

— Здесь зимы теплые, как наша осень, — крикнул кто-то из строя.

— Это хорошо, я тоже слышал, местные говорили среднюю температуру, но все равно, чтоб никто не болел, следите друг за другом и не стесняйтесь отправить товарища в санчасть. Или позовите медсестру Березкину, она решит что делать.

— Что это он сегодня не в духе? — спросил Григория стоящий рядом Яшка.

— Нормально все. Надо поорать, чтобы бардака не было, — ответил ему рядовой Паров.

— Да какой там, удержишь! — вступил в разговор солдат сзади. — У немцев все погреба винищем забиты. Спроси шнапсу, сразу бутылку дают.

— А ты пей, но не напивайся, — ответил ему Яшка.

— Лучше, не попадайся, а напиваться можно. Вот если застукают — попадет, — поправил его высокий парень из первого ряда.

Григорий еще не всех знал по именам. Он повоевал-то совсем ничего, но его, после разведки знали все. И иногда подходили, спрашивали, как настроение у комбата, где он, и когда прибудет.

Со временем так получилось, что Григорий стал негласным адъютантом комбата. Он кого-то вызывал, искал, докладывал кто приходил, но главное, выполнял все, даже тайные просьбы командира: приносил спирт от старшины и ходил к местным жителям менять тушенку на что-нибудь вкусное и необычное.

Постепенно жизнь стала налаживаться. К холодам все немцы, живущие в поселке, знали солдат батальона, если не по именам, то в лица точно. Они сами потеснились и освободили несколько домов. Штаб из сарая переехал в дом из четырех комнат, остальные бойцы так же переехали из землянок в дома. Взвод связисток перебрался к одинокой старушке, у которой сын был полковником СС. Григорий установил в одной из комнат нужную аппаратуру, все подключил и даже по-своему расставил мебель: перетащил поближе кровать, а напротив двух мягких кресел поставил небольшой столик. В большой комнате, на столе всегда лежала карта, и комбат с офицерами до поздней ночи засиживались над ней. Но иногда, Киселев приходил в комнату Гриши, и удобно усевшись в кресле, отдыхал: пил чай и курил трофейные сигарки.

— Эх, если бы не война, остался бы здесь навсегда, — часто повторял он.

В пьянках командиров Гриша участвовал редко, он все время был в ожидании записки от Тани, но она редко вырывалась. До декабря пришла всего два раза в тот сарай, где раньше был их штаб. Гриша так и не смог разглядеть ее. А в последний раз не очень-то и старался. Между ними ничего не происходило: разговоры и совместные мечтания о послевоенной жизни. На последнем свидании Таня все же решилась на легкий дружеский поцелуй, а Григорий мечтал вернуть именно ту — первую встречу.

Титова несколько раз пыталась с ним поговорить, но у нее ничего не получалось. Рядовой Михайлов сухо, не нарушая устава, отвечал на ее вопросы.

В начале декабря Киселеву присвоили майора. Это было грандиозное событие для всего батальона. Получить звание для бывшего штрафника дело сложное, но комдив Палыч, все же сумел доказать, что он заслужил его.

На поселок выпал первый декабрьский снег. Он немного присыпал сухую листву, но холода за собой не принес. Бойцы батальона по-прежнему ходили в шинелях и телогрейках, лишь часовые надевали на ночь тулупы.