Из нас, во всяком случае, никто. Мы кивнули с полным сочувствием и пониманием.

— А эти девочки, — продолжал Барселона, — они юные, одинокие, им начхать на все; ты отлично проводишь время и напрочь забываешь о старой корове, которая ждет тебя дома с папильотками в волосах, стонет, чтобы ты замолчал, а то дети проснутся, пилит тебя за то, что пьяный, отталкивает в постели, потому что, по ее словам, от тебя разит, закатывает сцены, так как думает, что ты трахался на стороне… — Глубоко вздохнул. — Нельзя все-таки винить ее, правда? Хоть она и старая корова… Но поверьте, когда она доймет тебя окончательно, ты только рад снова вернуться на эту треклятую войну!

Мы молча посидели в задумчивости.

— Дело в том, — сказал Малыш с проницательным видом, — что дома нас не понимают. Думаю, мы слишком долго там не были.

Легионер раскрыл рот, чтобы высказать свое мнение, но мы его так и не узнали: внезапный громкий взрыв где-то в разрушенной деревне заставил всех броситься в укрытие. За ним быстро последовало еще несколько. Остатки стен нашего убежища рухнули грудой пыли и камней. Земля перед нами взлетела в воздух громадным фонтаном грязи. Противник, очевидно, засек нас. Обстрел был сильным и длился два часа без перерыва. Едва он начал стихать, мы выползли из укрытий и стали лихорадочно готовить гранаты и пулеметы. То была артподготовка: теперь нужно было ждать атаки.

Она, разумеется, последовала. На развалины надвигались восемь «черчиллей», за ними следовала масса пехотинцев. Я увидел, как Грегор и Барселона с гранатометами перебежали улицу. Барселона спокойно опустился на колени за грудой кирпичей и прицелился: ближайший «черчилль» пошатнулся, остановился и взорвался. Грегор попал в башню следующего. Танк остался цел, но я сомневаюсь, что кто-то из экипажа выжил. Чуть дальше на улице один из «черчиллей» остановился. Хайде спокойно, уверенно подошел к нему, приложил к башне магнитную мину и бросился в воронку за несколько секунд до взрыва. Мы прикрывали его возвращение огнем из пулеметов.

Остальные экипажи, казалось, пришли в нерешительность. Танки развернулись и стали возвращаться тем же путем. Малыш с яростным ревом пустился за ними, бросая на бегу гранаты. Один из «черчиллей» взорвался у нас на глазах. Это был двадцать девятый танк, который Малыш лично уничтожил ручными гранатами или «коктейлем Молотова»[70] — поразительный рекорд. Собственно говоря, это было безрассудством: большинство солдат считали себя удачливыми, если уничтожили хотя бы один или от силы три танка и уцелели. Малышу дьявольски везло, хотя он приписывал это талисману, который носил на шее. То была шкура кошки, которую он поймал в Варшаве и приготовил из нее вполне съедобную тушенку. Вера Малыша в талисман была так сильна, что, потеряй он его, думаю, лег бы и умер, дабы доказать свою правоту.

Наступила краткая передышка, потом появилась новая волна пехоты. Англичане явно решили завладеть деревней, хоть она и представляла собой груду мусора. Почти сразу же три наших пулемета вышли из строя, но рядом с Малышом лежала куча гранат, его пулемет был надежно замаскирован и все еще находился в превосходном состоянии.

— Подожди, не стреляй, — негромко сказал Легионер. — Пусть подойдут немного поближе.

И замурлыкал под нос знаменитую песню Иностранного легиона: «Приди, приди, приди, о, Смерть…» И противник подходил, ближе, ближе, пока мы не смогли узнать в наступавших один из знаменитых полков генерала Монтгомери, Девятый Гренадерский гвардейский.

— Подожди, подожди, — прошептал Легионер, удерживая меня за руку. — Всему свое время… Пусть подойдут вплотную.

Мы ждали. Слышали, как англичане смеются и перекликаются, пробираясь через руины. Они казались очень уверенными в себе.

— Здесь полно мертвых фрицев! — крикнул один из них. — Видимо, уже не осталось ничего живого!

— Ошибаешься, — пробормотал я, и мой палец нетерпеливо задрожал на спусковом крючке.

Я крепко прижал приклад к плечу. Стальные пальцы Легионера все еще сжимали мое запястье. Малыш связал гранаты по две. Передние англичане находились не больше чем в тридцати метрах от нас.

— Огонь! — прошипел Легионер.

Вокруг ничего не подозревавших англичан разверзся ад. Те, кто уцелел после первой очереди, тут же рассыпались по воронкам, за кучи мусора и открыли яростный ответный огонь. Мой пулемет извергал непрерывные потоки пуль, и я подумал, что, если он вдруг откажет, нам конец.

На улице громоздились трупы — один на другом. Большинство убитых были молодыми ребятами, зелеными новичками, не имевшими боевого опыта. В живых оставались только старые солдаты вроде нас, научившиеся автоматически и мгновенно пользоваться всеми чувствами, способные ощутить опасность за несколько секунд до того, как она заявит о себе, способные читать мысли противника и предвидеть его очередной ход. То была коварная, жестокая игра не для новичков. Мы косили их, хоть вместе с тем и жалели.

От постоянной отдачи тяжелого МГ-42 у меня сильно болело плечо. Я сунул под рубашку кепи, но оно почти не смягчало ударов. Глаза у меня горели и слезились, горло пересохло, когда я сглатывал, его словно бы резало ножом. Но хуже всего было то, что патроны подходили к концу.

Краткая передышка продолжалась минута за минутой, пока не растянулась в целый час. Потом англичане появились снова, теперь уже крупными силами. Началось с рева самолетов над нашими головами и падения зажигательных бомб. Потом заработала артиллерия, затем появились танки. Малыш схватил противотанковую мину и бросился к приближавшемуся «черчиллю». На сей раз ему не повезло. Мина взорвалась, не причинив танку вреда, и Малыша самого швырнуло взрывом наземь. В бешенстве он вскочил и огляделся. Неповрежденный «черчилль» с лязгом шел по улице через груды трупов. Малыш с диким воплем бросился за ним, влез на башню и разрядил в люк весь автоматный рожок. Не удовольствуясь этим, бросил туда две гранаты, спрыгнул на дорогу и скатился в ближайшую воронку. Тяжелый «черчилль» грузно свернул в сторону, подскочил в воздух, описал полукруг, раздавив при этом нескольких пехотинцев, уткнулся задом в два крепких дуба и наконец вспыхнул.

Лейтенант Лёве с залитым кровью лицом выкрикнул приказ отходить. Маленькими группами и поодиночке рота отошла. Настал наш черед, и я в возбуждении и смятении, начал стрелять с бедра, совершенно забыв, что с МГ-42 этого нельзя делать. Барселона с Портой едва избежали гибели, а меня сильная отдача сбила на землю. Пулемет лежал рядом и вовсю палил сам по себе, я оказался в нелепом положении, так как был вынужден прятаться от своего же оружия. К несчастью, одна из пуль задела Малышу икру. Надо же, именно ему. Личных оскорблений такого рода Малыш не прощал. Он пришел в бешенство, изо всей силы пнул пулемет, повредил большой палец, громко взвыл и вдруг пришел в полное неистовство.

— Тупой кровожадный скот, ты мне за это ответишь!

Обращался Малыш не к пулемету, а ко мне. В подтверждение своих намерений он швырнул в мою сторону последнюю гранату и выстрелил несколько раз из нагана. Поверьте, когда эта не способная думать громада костей и мышц выходила из себя, оправдываться не стоило. Я повернулся, побежал, но поскользнулся на масляном пятне и растянулся. Через секунду Малыш навалился на меня, я ощущал на лице его горячее дыхание, громадные пальцы обхватывали мне шею. Я был не ровня ему ни по весу, ни по силе, но полнейший страх выпростал мое тело из-под него. Ступив в снарядную воронку, я вывихнул лодыжку, споткнулся о груду кирпичей, полез на четвереньках вверх по склону и оказался перед «черчиллем», который остановился возле двух раненых солдат. Следом за мной появился взбешенный Малыш. Обезумев от страха, я выхватил револьвер и выпустил две пули; обе прошли мимо цели. Сделал шаг вперед и тут же полетел в канаву с грязной водой. Где-то поблизости послышался голос лейтенанта Лёве, яростно выкрикивающего команды, но в ту минуту мне было не до него. Даже сам фельдмаршал не смог бы остановить меня. Мокрый, я, шатаясь, вылез из канавы, побежал по открытому полю и присел, тяжело дыша, за кустами.