— Там его целый ящик! Это пиво победы, и, поверьте, отличная штука… Я уже выпил литр!

Малыш издал победный клич и побежал вслед за Портой. Они вдвоем принесли этот ящик; однако прежде, чем мы успели насладиться их добычей, какой-то безмозглый любитель пострелять взрыл землю у наших ног пулеметной очередью.

— Гады! — крикнул Малыш, когда мы бросились в укрытие.

Хайде выдернул чеку гранаты и бросил ее через гребень холма в неизвестного стрелка. Почти сразу же после взрыва на гребне появился человек в хаки, помедлил секунду, потом покатился к нам, оказавшись возле нас уже мертвым. Видимо, он был один, потому что нас больше не тревожили. К сожалению, перед смертью он причинил нам максимальный ущерб: драгоценные банки с пивом были продырявлены пулями, и оно у нас на глазах впитывалось в землю. Порта подошел к ящику и злобно пнул его.

— Проклятая война! — прорычал он.

Участники Сопротивления в Кане получили приказ уничтожить начальника милиции Люсьена Бриера: он не только работал в прямом взаимодействии с немецкой полицией, но еще имел наглость быть личным другом местного начальника гестапо, комиссара Гельмута Бернхарда. Бриер был повинен в казни многих французов.

Совершить убийство вызвался человек по имени Арсен. С тремя помощниками он ухитрился войти в дом-контору Бриера на улице Фоссе-дю-Шато и бросить связку гранат в жилую часть здания. К сожалению, эта попытка не причинила особого вреда, и хорошо еще, что этим четверым удалось скрыться неопознанными. После этого дом днем и ночью охраняли солдаты Ваффен СС, делая попытки убить Бриера в своем доме совершенно невозможными.

Тем временем участники Сопротивления без конца обсуждали и отвергали новые способы выполнить задание. В конце концов Арсену это надоело, и он заявил, что сделает дело сам. Когда его спросили, каким образом, он лишь пожал плечами и сказал, что будет полагаться на удачу.

В конце концов Арсен убил Бриера самым простым способом: подошел к нему на улице и дважды выстрелил в голову. Бриер, видимо, почувствовал опасность, увидев, что Арсен приближается к нему, но тот не хотел второй неудачи, и этот тип оказался мертв, едва повернувшись, чтобы убежать. Улица в это время была довольно безлюдной. Те прохожие, что видели убийство, благоразумно попрятались. Среди тех, кто видел случившееся из-за штор спален, подавляющее большинство, видимо, его одобрило. Во всяком случае, Арсену хватило времени достать фотоаппарат, спокойно сфотографировать убитого, а потом неторопливо зайти в переулок и скрыться.

Через три дня друзья-гестаповцы устроили Бриеру пышные похороны. Весь Кан высыпал из домов, издавая язвительные и одобрительные возгласы; люди пели «Марсельезу». Арсен, хотя и оставшись неизвестным, определенно стал героем дня.

В Нормандии не существовало сплошного фронта. Можно было уехать в разведпоиск на несколько часов и не увидеть ни единого следа противника. На этой стадии войны можно даже было обнаружить совершенно нетронутые деревни, жители которых, казалось, едва догадывались, что в нескольких километрах шел ожесточенный бой, хотя там были уничтожены целый населенный пункт и половина армии.

В деревню Монтоден мы въехали ночью. Двигались с опаской: могло статься, что здесь находится осиное гнездо войск противника. Но главная улица была темной, безлюдной, нигде не было видно ни солдата, ни местного жителя.

— Смотрите, забегаловка! — прошипел Порта, взволнованно указывая вперед на единственное освещенное здание. — Давайте остановимся, посмотрим, есть ли там какая-нибудь жратва. У меня совсем живот подвело.

Когда заходила речь о еде, Порта говорил очень убедительно; кроме того, мы были слишком усталыми, чтобы с ним спорить. Остановились посреди деревенской площади, словно туристы в мирное время, потом, изможденные, грязные, в отвратительном расположении духа, размяли затекшие руки и ноги и вылезли на ночной воздух. Мы два дня провели в разведке, а это нудное, утомительное занятие.

— Я совсем измотан, — пробурчал Хайде. Громко зевнул и ударил ногой по гусеничному катку «пантеры». — Эта чертова коробка сводит меня с ума.

— Где мы? — спросил я. — За линией фронта?

— За чьей? — саркастически ответил Порта. — Нашей или противника?

— Той или другой.

Старик почесал затылок, потом задумчиво потер пальцем нос.

— Кто его знает, но на всякий случай оставим в танке свои кепи. Это единственное, что выдает нас.

— Я возьму наган, — объявил Малыш, любовно беря большой русский револьвер, который раздобыл каким-то загадочным образом. — Люди сейчас не особенно дружелюбны.

— Давайте вооружимся все, — предложил я.

Мы наложили гранат в боковые карманы, сунули пистолеты в нагрудные, потом Легионер, держа в руке пистолет, распахнул дверь кафе ногой и впустил нас. Под высоким потолком горела одна тусклая лампочка, и заведение казалось таким же безлюдным, как улица.

— Salut, patron, — крикнул по-французски Легионер. — Y a des clients![53]

Я внезапно осознал, что Хайде сжимает мою руку и указывает вперед дрожащим пальцем. Я взглянул туда И подавил вскрик ужаса. В полумраке был виден толстый человек, привалившийся к стойке; одна его рука лежала на ней, голова покоилась на опрокинутой бутылке виски. Это был, вне всякого сомнения, американец. Пьяный в стельку, но американец. Хайде нервозно дернул меня за руку.

— Давайте уйдем отсюда! — прошипел он.

— Ерунда! — ответил Порта так громко, что мог бы разбудить мертвого.

— Но это янки…

— Плевать, даже если это сам чертов Эйзенхауэр[54]. Я не уйду отсюда, пока не поем.

— Но мы за линией фронта противника…

— Откуда ты знаешь? — спросил с горячностью Порта. — Откуда знаешь, что эта жирная туша — не за нашей? — Схватил Хайде и так затряс, что у него застучали зубы. Порта становился очень раздражительным при мысли, что может остаться без еды. — Может, это не мы, а он сбился с дороги.

Мы посмотрели на американца. Наши голоса слегка потревожили его, и теперь он, с отвисшей челюстью, громко храпел.

— Я намерен поесть, — заявил со всей твердостью Порта.

Легионер кивнул и снова позвал хозяина. Наверху справа под шагами заскрипели половицы. На лестничной площадке появился полный мужчина средних лет, зевающий, с покрасневшими глазами, в грязном халате. Увидев нас, он молитвенно возвел глаза к небу.

— Еще американцы! Господи, пошли мне терпенья!

— Patron, — заговорил успокаивающе Легионер, — excusez le dérangement, mais est-ce qu-on pourrait avoir une soupe genre bouillabaisse? Si vous manquez de personnel on est là pour le coup de main.[55]

Хозяин уставился на него, разинув рот.

— Вы французы? Я принял вас за эти чертовых янки!

— Я француз, — беспечно ответил Легионер. — Мои друзья — немцы из Иностранного легиона. Мы держим путь в Париж.

Хозяин сунул ноги в старые шлепанцы и спустился по скрипучей лестнице, лицо его сияло.

— Vive des Français! — крикнул он тем, кто находился наверху. — Vive la France![56] Спускайтесь все!

Проворными движениями профессионального бармена хозяин выставил ряд старых, покрытых пылью винных бутылок. Спавший американец инстинктивно открыл один глаз и огляделся вокруг, очевидно, унюхав выпивку. Усы его вымокли в виски, а если бы кто-нибудь бросил зажженную спичку в его мундир, он вспыхнул бы скорее, чем цистерна с бензином. Увидев нас, американец вяло поднял руку.

— Эй, Мак! Шотландское есть?

Не дожидаясь ответа, обаятельно улыбнулся и свалился на пол среди лужиц виски.

— Вдрызг пьян, — равнодушно сказал хозяин; — Он здесь с полуночи до позднего вечера пьянствовал с двумя приятелями. Они приехали вчера утром и, по-моему, пили, не переставая.