— Какая жалость, что у нас нет фотоаппарата, — крикнул он. — Вот удивились бы все в Веддингене, увидев фотографию герра Йозефа Порты в наряде штурмфюрера сталинских СС.

Малыш тоже хотел надеть русскую форму, но не нашел подходящей по размеру. И был вынужден удовольствоваться фуражкой с зеленым околышем.

Мы продолжали свой прерванный марш колонной по одному Пройдя полтора километра, обнаружили тела ста пяти человек, расстрелянных энкаведистами. Все были убиты пистолетными выстрелами в затылок.

По скрюченным телам ползали мухи и муравьи.

Одна из освобожденных женщин с плачем повалилась и отказывалась встать. Показала дырявые валенки, едва покрывавшие окровавленные ступни.

Мы, равнодушно пожав плечами, пошли дальше. Какое-то время слышали ее рыдания, похожие на вопли раненого животного. Потом лес сомкнулся вокруг нее. Тени удлинялись. Ночь скрыла живых и мертвых, забытых и брошенных.

Один из русских с разбитой головой метался туда-сюда. Спотыкался, взывал к Богу, клял свою страну и прерывисто звал друзей. Другой, всхлипывая, без конца обшаривал свои карманы. Третий, умирая, сжимал мягкую моховую кочку и негромко плакал по оставшейся в Грузии матери. Украинская девушка-крестьянка в панике бестолково суетилась, пытаясь спастись от мрака, угрожавшего ее рассудку. Двадцать восемь немецких пехотинцев и танкистов и четырнадцать русских мужчин и женщин устало пробирались по темному лесу.

На рассвете мы вышли к новой линии фронта. И весь день оставались на месте. Усталые, измотанные, лежали в полузабытьи под кустами, подложив под себя оружие. Все мышцы и сухожилия ныли.

Кое-кто из штатских отстал от прошедших суровую школу солдат, лежавших теперь на опушке в ожидании темноты.

Порта снял сапоги. Ступни его были окровавлены. Он стал осторожно срезать отставшие лоскутки кожи боевым ножом. С любопытством нюхал их, удовлетворенно кивал и продолжал резать.

— Больно? — спросил Малыш; он сидел, вытянув ноги, и жевал веточку.

Легионер крепко спал на спине, подложив руки под голову.

Штеге с эсэсовцем сидели на дереве, укрывшись среди ветвей. Видны были только стволы автоматов, угрожающе торчавшие из листвы.

Когда стемнело, мы снялись с места и пошли по узкой тропинке. Впереди шел Порта в русском обмундировании. Длинный русский китель морщился складками на его тощем теле. Цилиндр свой он сменил на русскую папаху. Автомат держал наготове.

Чуть сзади него по бокам шли Плутон и Легионер.

Чей-то громкий кашель заставил нас остановиться, словно пораженных молнией. Порта опомнился первым. Он вытолкнул вперед Штеге и крикнул:

— Кто там?

Появился рослый русский. Обругал Порту за крик, но голос его смягчился, когда Порта прокричал:

— Я поймал немца!

Часовой предложил расстрелять Штеге на месте. Упер ему в спину ствол автомата и заставил его опуститься на колени. Потом принялся наклонять ему голову, чтобы выстрелить в затылок.

Внезапно русский взмахнул руками. Выронил автомат и повалился навзничь, хрипло булькая горлом. Порта поднял его и достал проволочную удавку. Зашел сзади и обмотал проволоку ему вокруг шеи. Через две минуты русский был задушен.

Штеге издал сдавленный смешок.

— Больше не устраивай таких фокусов, скотина.

Порта лишь усмехнулся.

Над линией фронта в небо беззвучно взлетали ракеты. С обеих сторон велся пулеметный огонь. В небе слышался гул летящих на запад бомбардировщиков. К ним взлетали очереди трассирующих пуль и гасли.

Порта поднял руку. Мы бесшумно остановились и стояли древесными стволами среди деревьев. Прямо перед нами тянулась траншея русских. Мы явственно видели их блиндажи. Кто-то прошел по траншее и скрылся.

Порта махнул рукой, приказывая идти вперед. С негромким шорохом мы перемахнули через бруствер, через траншею, через какие-то холмики, падали, поднимались, падали снова, скользили по мокрой земле и скатывались по склону. Застучал пулемет. Засвистели пули. Гулко выстрелили два миномета. Мины прожужжали мимо нас, словно разъяренные осы. Мы лежали, прижавшись к земле, на дне снарядной воронки.

Немецкий пулемет стал выпускать над воронкой длинные очереди. Одна из русских женщин закричала и прежде, чем мы смогли удержать ее, вылезла. Качнулась назад и согнулась пополам с предсмертным нечленораздельным криком. Весь ее живот был продырявлен пулями.

Старик выругался.

— Теперь русские знают, что здесь что-то происходит. Не удивлюсь, если нас начнут обстреливать из тяжелых орудий.

Едва он договорил, воздух задрожал от разрывов мин и 75-миллиметровых снарядов. В небе вспыхнули осветительные снаряды, и тут огонь открыли русские.

Одному из пленных осколком снесло лицо. Еще трое погибли, пытаясь вылезти из воронки.

На рассвете огонь прекратился, но чтобы вылезти, нужно было дождаться темноты.

Малыш уставился на убитых. Указал на человека с оторванным лицом.

— Что это у него там серое?

Штеге наклонился над ним.

— Мозг и раздробленные кости. Смотри, глаз свисает до того места, где был рот. Какими большими кажутся зубы, когда оторвана нижняя челюсть. Черт возьми, ну и зрелище. — Повернулся к Малышу. — Какого черта таращишься на это, любопытный скот?

— Тихо ты, Штеге, — вмешался Порта. — Оставь Малыша в покое. Вечно ты придираешься к нему.

Малыш расчувствовался.

— Вот-вот. Вы все постоянно обижаете Малыша. Я никому не делаю ничего дурного.

Легионер похлопал его по плечу.

— Не плачь, Малыш, а то я тоже заплачу. Мы будем добры к тебе и прогоним это привидение.

Фельдфебель из освобожденных немецких пленников раздраженно выкрикнул:

— Неужели нужно из всего устраивать потеху? Вы не в своем уме, бандиты!

Порта приподнялся.

— Сбавь слегка тон. Ты наш гость. Если тебе это не нравится, проваливай. Два шага вверх и прямо вперед. Если б не мы, ты держал бы путь на Колыму, и готов держать пари, двух лет не протянул бы в Дальстрое.

— Что ты себе позволяешь? — возмутился тот. — С каких это пор обер-ефрейтор разговаривает с фельдфебелем подобным образом?

Порта изумленно покачал головой.

— Господи, приятель, ты что, лишился рассудка? Думаешь, это все еще старое время, когда ты раскрывал пасть, а бедняги-солдаты лизали тебе сапоги?

— Я поговорю с тобой, когда вернемся! — рявкнул фельдфебель.

— Черт возьми, — сказал Бауэр, — это похоже на угрозу. Трибуналом, тюрьмой, особым нарядом из двенадцати человек. Смелый тип этот пехотинец. Настоящий герой. Как его зовут?

— Я поговорю с тобой, когда вернемся, — рявкнул фельдфебель.

Плутон подался к нему и взглянул на его погоны.

— Судя по этим белым нашивкам, ты действительно пехотинец.

— Молчать! — взъярился фельдфебель. — Я еще с тобой разберусь.

— Мы сами со всем разберемся. Приказы здесь отдаю я, — спокойно сказал Старик.

Фельдфебель повернулся и уставился на Старика. Старик лежал с закрытыми глазами на дне воронки.

— До русских сорок метров, до наших — семьдесят, и земля между ними не особенно изрыта. Смелый человек этот пехотинчик, — язвительно усмехнулся Бауэр.

Через два часа после наступления темноты Легионер бесшумно вылез из воронки и пополз к немецким позициям предупредить артиллеристов, чтобы не стреляли по нам.

Прошло три часа, потом в небо взлетели две долгожданные ракеты.

Мы поползли один за другим и наконец спрыгнули в свои траншеи. Последним появился Порта. Тот фельдфебель исчез. Что с ним сталось, никто не знал.

За обедом исполнились наши самые фантастические желания. Мы стали сами не свои от важности. Порта даже приказал Штеге начистить сапоги.

Мы высокомерно выбрасывали недокуренные сигары. Малыш утверждал, что всегда поступал так.

Старик потребовал к кофе салфетку. Мы были очень важными. Порта был важнее всех — но недолго.