А у нас разве было не то же самое? Разве у нас не было матерей и отцов, с ужасом ожидавших того же, в сущности, сообщения: «Пал за фюрера и отечество…» Словно какая-то нелепая фраза могла утешить мать, которая по-прежнему видела в сыне мальчика, какой бы мундир он ни носил. Сколько матерей получат такие сообщения, пока не кончатся бои под Черкассами? Однако в газетах не упоминалась эта кровавая баня, а в армейских донесениях сообщалось только о «местном оборонительном бое в районе Черкасс».

Мы решили, что на грузовиках размещен полк, направляющийся к тому месту, где мы прорвались. Очевидно, русские не знали о том, что произошло.

Когда мы открыли огонь из автоматического оружия с десятиметрового расстояния, неожиданность была полной. Первые несколько грузовиков накренились и вспыхнули. Кое-кто из сидевших там успел выпустить несколько автоматных очередей, прежде чем они были уничтожены нашим сосредоточенным огнем.

Три грузовика с минометами были уничтожены за несколько секунд. С одного успели выпустить несколько мин, но они взорвались далеко позади нас, не нанеся никакого ущерба. Несколько человек пытались убежать, но их скосили наши пулеметы.

В три часа ночи наша боевая группа снова пошла в атаку, на сей раз на село Нова-Буда. Мы пока что не слышали оттуда ни единого выстрела.

Гауптман фон Барринг решил, что атаковать нужно с двух сторон, с севера и с юга, и опять только штыками.

Мы приблизились, словно призраки, к первым часовым на краю села. Я видел, как Порта и Легионер перерезали одному горло. Малыш и Бауэр разделались с другим. Часовые не издали ни звука. Один из них немного подергал ногами в снегу, кровь била из него фонтаном.

Мы поползли вперед, будто змеи, такие же неслышные и опасные. Во главе с Портой вломились в один из первых домов и обнаружили нескольких русских солдат, спавших на глинобитном полу, завернувшись в длинные шинели. Мы молниеносно набродились на них. Тяжело дыша, яростно кололи длинными боевыми ножами. Мой нож глубоко вошел в грудь одному. Он вскрикнул. Я в отчаянии ударил ногой по его бледному лицу с испуганными глазами. Потом снова и снова бил коваными сапогами по тому, что некогда было лицом.

Другие убивали так же деятельно. Порта всадил нож в пах здоровенному сержанту, который почти успел встать.

Запах горячей крови и дымящихся внутренностей был жутким. Меня вывернуло наизнанку. Один из наших солдат расплакался и был готов завопить, но Порта отправил его в нокаут. Безумный крик в это время был бы роковым для нас.

Мы выбежали и двинулись по длинной улице. Из нескольких домов слышались приглушенные звуки боя и стоны. То было одно из самых крупных массовых убийств, какие мы совершали.

В руке у Малыша была казачья шашка. Я видел, как он одним взмахом обезглавил русского лейтенанта. И отскочил, когда голова покатилась по полу. Она ударилась о ногу Легионера, тот отшвырнул ее пинком.

Мы перебегали от дома к дому и когда выходили, внутри живых не оставалось.

К шести часам село было в наших руках. Мы с лихорадочной поспешностью начали окапываться в снегу. Как только русские поймут, что случилось, они попытаются отбить село. Никто из попавших к ним в руки не останется в живых. Здесь царило только одно правило. То самое, которое так часто выкрикивали Гитлер и Геббельс: «Сражаться до последнего человека, до последнего патрона!»

Только нам было плевать на отечество и военные цели Гитлера. Мы сражались лишь за свои жизни. Может быть, вели свой «местный оборонительный бой».

Вся наша группа расположилась в большой общей снеговой яме. Старик лежал на спине, подложив под голову противогазную коробку и закутавшись в русскую шинель. Порта сидел по-турецки на двух свертках с добычей. В руке он держал ополовиненную бутылку водки, громко рыгал и облизывал губы.

— Черт возьми, что это за война? Сперва противник бежит от нас, потом преследует. И подумать только, что врач запретил мне бегать. Скажу вам по секрету, друзья, у меня слабое сердце, утомляться мне противопоказано. Врач, который мне это сказал, не был, к сожалению, членом партии, поэтому меня посадили в тюрьму и отправили в эту вонючую нацистскую армию. Теперь, конечно, никто не спрашивает меня о сердце и о том, могу ли я выдержать это турне по России. Если не бежать, Иван всадит штык тебе в задницу, а это, говорят, очень больно. Если бы только как-то договориться с этими зверюгами, можно было б немного замедлить темп. Видимо, Сталин пообещал им картофельного пюре со свининой и много масла, когда они дойдут до Курфюрстендам. Что-то должно болтаться у них перед носом, чтобы заставить бежать так быстро.

Он отпил большой глоток из бутылки, выпиравший кадык заходил вверх-вниз. Всегда казалось, что кадык пьянеет раньше него.

Порта передал бутылку Легионеру и сказал Старику:

— Поскольку ты унтер, «серебристый фазан», тебе придется подождать, пока приличные люди не глотнут этого изысканного напитка — так что закуривай трубку!

Потом вырвал бутылку у Легионера.

— Треклятая пустынная крыса, — завопил он с притворной яростью. — Вот как, значит, ты пьешь? Клянусь, тебе нужно было родиться верблюдом!

И сам сделал глоток, потом передал бутылку следующему. Это повторялось каждый раз, поэтому бутылка, когда дошла до Старика, почти опустела. Старик разразился бранью.

Порта приподнял бровь, вставил в глазницу монокль и поправил цилиндр.

— Дорогой Старик, не забывай, серебристый ты фазан, что находишься среди благородных, хорошо воспитанных людей. Поэтому выбирай выражения. Встать, смирно, паршивый унтер! Не видишь Божией милостью обер-ефрейтора? Веди себя прилично, паршивый скот. Мы тебя еще воспитаем.

Он приподнялся и, по своему обыкновению, громко испортил воздух.

— Как только ты не охрипнешь от своей болтовни, — сказал Старик. — Но погоди, как появятся русские, так ты заткнешься. Что-то мне подсказывает, им не терпится добраться до нас.

— Ты удивительно проницателен, — заметил с презрительной улыбкой Порта. — Я-то думал, Иван хочет построить триумфальную арку, чтобы мы прошли через нее гусиным шагом. Потом, может, когда выйдем из котла, парочка комиссаров из Красной армии будет ждать нас с клубникой и мороженым. Ты так себе представляешь это, идиот? Разве не знаешь, что мы воюем за жизненное пространство? Это означает гибель множества людей с обеих сторон, и в последний день войны все вы, золотистые и серебристые фазаны, получите по заслугам, так что манящего нового жизненного пространства вам не захватить. Красивая картина, а, охотник за Железным крестом?

Он развернул один из свертков, нашел еще одну бутылку и ударом основанием ладони о дно выбил пробку.

— Давайте немного согреемся. В этом современном доме очень сквозит. Слава Богу, печка у нас портативная, поэтому мы не зависим от домовладельца.

Водка замечательно согрела нас. Мы смеялись и орали так громко, что, должно быть, было слышно русским.

В нашу яму спрыгнул лейтенант Кёллер, за ним — Хардер. Кёллер стряхнул с себя снег и принялся вертеть из махорки и газетной бумаги самокрутку.

— Брр, до чего холодно…

Он протянул готовую самокрутку Порте и принялся за другую.

Порта усмехнулся ему в лицо.

— Обычно я ничего не принимаю от офицеров.

Кёллер, продолжая свое дело, спокойно сказал:

— Кончай ты, рыжая обезьяна.

— До чего невоспитанны эти большие шишки, — продолжал Порта и сделал непристойный жест, относящийся ко всем офицерам. — Пожалуй, подам в отставку и поеду домой. Раз мои знакомые по учебке выбились в начальство, находиться здесь невыносимо. Не осталось ни одного воспитанного человека.

Не обращая внимания на шутовство Порты, которому водка ударила в голову, Кёлер сказал:

— Русские собирают силы, чтобы атаковать с северной опушки леса. Думаю, вы окажетесь в центре удара, так что будьте начеку.

Порта, у которого был портативный приемник, поймал немецкую радиостанцию, передающую легкую музыку. Мужчина с нежным, приторным голосом блеял популярную песенку.