Молчал лишь Эвмен. И Александр.

– Довольно, – негромко сказал царь.

Его не услышали.

– Хватит!

Шум прекратился. Воины повернулись к царю.

– Ты сказал, Филота, что вам стало известно о планах Линкестийца и афинян в тот день, когда их войско ушло от стен Амфиполя?

– Да.

– И ты сразу поскакал сюда?

– Именно так.

– Я полагаю, что войско, особенно уставшее от многомесячной осады, идет гораздо медленнее, чем одинокий всадник.

Александр замолчал.

– Продолжай, государь, – попросил Кратер.

– Если мы вернемся, другого шанса уже не будет. Потеряем Македонию на долгие годы. Может быть, навсегда. Я думаю, у нас еще есть время. Впереди Гераклея. Филипп, держа Линкестиду в узде, ставил в этот город сильный гарнизон, но сейчас, при власти самозванца, в этом нет необходимости. Думаю, воинов там почти нет. Мы возьмем Гераклею. Захватим заложников из числа знатных родов Линкестиды. Укрепимся. Оценим войско Линкестийца. Если оно слабо, ударим. Если сильно, продержимся в Гераклее до зимы. Афиняне зимовать не будут, обязательно уйдут. Самозванец останется с нами один на один, вот тогда и посмотрим, кто кого. Безо всяких одрисов.

Филота усмехнулся. Кратер кинул на него косой взгляд.

– Ты говоришь верно, Александр, – сказал Полисперхонт после минутного молчания, – поступим так.

На том и порешили.

В темноте негромко ухал филин. Смеялся.

Войско Линкестийца действительно не успевало к Гераклее раньше эпиротов. Самозванец шел очень быстро, но еще не пересек западную границу Эмафии, Внутренней Македонии, однако, как верно заметил эпирский царь, всадники действительно скачут быстрее многотысячных армий.

Линкестиец не мог самолично отразить удар, направленный в самое сердце его родного края, но делать это ему и не пришлось. Много веков горцы северных окраин Македонии прожили бок о бок с фракийскими племенами. Воевали, мирились, роднились. Им было, что сказать друг другу. Иногда для победы в войне достаточно всего пары слов.

Гераклеи-в-Линкестиде царь эпирский так и не достиг.

Войско шло по лесной дороге, растянувшись в длинную колонну. Щиты подвешены на плечах, за спинами нехитрый скарб в плетеных корзинах и мешках, панцири, шлемы. Сариссы разобраны на две половинки и связаны между собой. Впереди сотня продромов, разведчиков, столько же замыкали колонну, пеструю змею, длиной в сорок стадий, опасную, когда она собрана и напряжена, но совершенно беззащитную сейчас, когда петляет в отрогах гор, густо поросших лесом.

Александр ехал верхом во главе гетайров (все эпирское войско царь организовал по македонскому образцу) ближе к голове колонны. Рядом с ним держался Эвмен и Кратер, а впереди шел Полисперхонт.

Дорога забиралась вверх, приближаясь к северному берегу озера Преспа, которое лежит на триста локтей выше Лихнида. Войско бодро топало, воины переговаривались, не таясь, шутили и пели песни, коротающие путь. И никто не знал, что пеоны и агриане, как раз в этот самый момент дорезают тыловое охранение.

Александр вел приятную беседу с Эвменом, когда сзади раздались неразборчивые крики, нарастающий шум.

– ...а-а-а-ры!

– Что там такое? – повернулся царь.

И в этот момент подлесок по обе стороны дороги взорвался диким ревом и волчьим воем, слившимся в имя фракийского бога войны.

– Кандаон!

Царь вздрогнул, схватился за меч. Телохранитель молниеносно вскинул маленький круглый щит-лазейон, с которым не расставался подле охраняемой персоны. Закрыл царя. В щит впился дротик и две стрелы. Еще один дротик поразил телохранителя в спину, стрела вонзилась в шею лошади Александра. Рана не тяжелая, но кобыла, жалобно заржав, взвилась на дыбы, едва не сбросила царя. Он удержался и даже успел надеть шлем.

Эвмен быстрым движением перебросил щит из-за спины на руку (те, кто знал кардийца лишь, как писаря, поразились бы его проворству), выхватил меч и спрыгнул с коня. В такой свалке лучше уж на земле стоять. Приняв на щит длинный клинок набегающего фракийца, Эвмен всадил широкий копис ему в живот. Вырвал с проворотом. В трех шагах рычащий варвар рубил какому-то гетайру, лежавшему на земле, голову. С третьего удара отсек и, вскинув ее за волосы, по-волчьи завыл. Кардиец прыгнул вперед, пытаясь достать его в длинном выпаде. Фракиец проворно отклонился, но Эвмен все же поймал его на обратном движении и уже красный от крови, изогнутый серпом, меч-копис царского советника нырнул в шею варвара, выскочив из горла.

Стрелы сыпались дождем со всех сторон, и одна из них ударила царя под наплечник, засев в левой ключице. Александр инстинктивно вскинул руку, выпустив поводья и схватившись за древко, и в этот момент вторая стрела ужалила его в бок, пробив льняной панцирь, не защищенный в этом месте бронзовыми пластинками.

На дорогу почти по всей длине колонны высыпали сотни, тысячи варваров в шкурах поверх хитонов и пестрых плащах. Некоторые были, в чем мать родила, разве что островерхие лисьи шапки нахлобучили на головы. Они орали, визжали и улюлюкали, забрасывая эпиротов и македонян дротиками. Многие бросились в ближний бой, размахивая мечами и ромфайями, сбивая ошалевших от неожиданности гоплитов с ног.

Тяжелый свинцовый шар, выпущенный из пращи, ударил Александра в затылок. Размозжил бы череп, если бы не шлем, но и так хватило. У царя потемнело в глазах, и он рухнул на землю.

– Царь мертв! – немедленно раздался вопль какого-то обезумевшего от ужаса дурака.

Весть покатилась по избиваемой колонне.

"Это конец", – вздрогнул Эвмен.

– Царь ранен! – заорал кардиец, что было мочи, даже не зная, так ли это или тень Александра действительно уже покинула тело.

Эвмен подлетел к Александру и прикрыл его щитом, опустившись на одно колено. Почти сразу справа возникла кромка еще одного щита. Эвмен скосил глаза: Кратер.

– Ха! – таксиарх выбросил вперед руку с, только что подобранным, длинным фракийским дротиком, насаживая на острие подбежавшего неосторожного варвара.

Македоняне пришли в себя и вокруг лежащего в беспамятстве царя начала стремительно расти стена щитов. Нечто подобное происходило еще в нескольких местах. Союзники внезапно заметили, что атакующих варваров совсем мало, не больше двух или трех тысяч. Против пятнадцати.

Фракийцы нести потери не пожелали, увидев, что оцепенение врага прошло, откатились обратно в чашу. Еще около двух часов союзники пребывали в напряжении, слушая завывания варваров. Потом все смолкло. Фракийцы ушли. Колонна, как пружина, медленно сжималась, стягивалась в ощетинившийся копьями кулак.

Убитых насчитали почти пятьсот человек. Фракийцев погибло в несколько раз меньше. Тяжелый урок.

Царь пришел в себя, но был очень слаб, потерял много крови. Его положили на одну из немногочисленных телег.

Стрелу, что попала в ключицу, вынули, предварительно протолкнув насквозь и срезав наконечник, но со второй, угодившей в бок, так поступить было нельзя. Когда ее извлекли, царь взглянул на серое лицо Кратера и все понял: наконечник остался в ране.

– Надо вырезать его, государь, – сказал врач, эллин из Аргоса, – иначе он убьет тебя.

– Режьте.

Кратер протянул палку.

– Сожми зубами, царь. Будет легче.

Александр помотал головой. По его лицу градом катился пот, но царь выдержал. Не закричал.

– Смотри, государь.

На ладони Кратера лежал наконечник. Александр, тяжело дыша, кивнул. Ему удалось сохранить сознание.

Дальше войско не шло – ползло. Хотя союзники и жаждали поскорее выбраться из леса, но теперь двигались во всеоружии, держались настороже. В сумерках разбили лагерь со всеми возможными предосторожностями, после чего военачальники собрались в царской палатке на совет.

Князья феспротов и долопов сразу же заявили, что надо возвращаться домой. Хаоны, поколебавшись, примкнули к ним. Молоссы прятали глаза, боясь встречаться взглядами с Александром. И только македоняне пытались возражать, доказывая, что до Гераклеи уже рукой подать и надо сделать последний рывок.