Эвмен замешкался. Мелеагр окружен, куда бежать? Вперед, к Кратеру? Или назад? Кратер имеет больше шансов прорваться, но отход следует начинать прямо сейчас, промедление смерти подобно.

Эвмен оглянулся: за спиной никакого строя, свалка, повсюду мелькают плетеные щиты.

Кратер. Предупредить Кратера. Сражение проиграно.

Эвмен бросился бежать.

Андроклид вновь шел в первом ряду, подхватив сариссу из рук павшего товарища. Он, конечно, понятия не имел, что творится вокруг, но нутром чуял – в сражении наступил перелом. И явно не в пользу союзников: строй этолийцев трещал по швам, прогибаясь под напором македонской фаланги. Продвижение вперед заметно усилилось. Ряды этолийцев смешались, гоплиты и пельтасты, все вместе, а воины Кратера сохранили порядок и теперь их глаза горели, предвкушая восторг резни показавшего спину врага. Ну, еще не показал, но скоро уже. Совсем скоро...

"Пешие друзья" рвались вперед, но их командир сохранял трезвость, не позволял себе без памяти погрузиться в танец смерти. Он не видел, что твориться на левом краю своего монолита, но чувство, более надежное, чем зрение, подсказывало ему:

"Не торопись!"

– А ну пыл умерить! Кто вырвется вперед, накажу! Ровнее строй!

– Сейчас, сейчас драпанут, – в возбуждении приговаривал Неандр, работавший слева от таксиарха, – навались, ребята!

– Сохранять спокойствие! – скосил глаза на торопыгу Кратер.

Неандр заткнулся, но губы все равно шевелились:

"Сейчас, вот сейчас..."

Ну и случилось.

– А-а-а!

– На, жри!

– Бегут!

– Ар-ре-е-ес!

– Б-е-е-е-е-г-у-у-у-у-т!

– Стоять! – взревел Кратер, как сто быков, – сохранять строй!

Неандр дернулся было вперед, но таксиарх, повернувшись и перехватив сариссу одной рукой, отвесил неслуху оплеуху.

– Шкуру спущу!

Подействовало, горячие головы малость охолонули.

– Кратер! Кратер! Пустите меня, да пустите же! Ну, раздайтесь!

– Кто там орет? – повернулся таксиарх, – Эвмен? Зачем ты тут? Что случилось? Ты в крови?!

– Не моя, – кардиец запыхался, – нужно отходить!

– Отходить? Но почему? Эллины показали спину, смотри!

– Это неважно! Мы разбиты! Ты слышишь, разбиты!

– А ну успокойся! – рявкнул стратег, – не части! Объясни толком!

– Нет времени, ты единственный сохранил порядок. Мелеагр окружен, и таксис Антипатра, похоже. Асандр бежит. С тыла подходят фессалийцы.

– Как это могло... – начал Танай.

– Подожди! – резко прервал его таксиарх, – а регент? Что с Антипатром?

– Я не знаю, – устало опустил руки Эвмен, – нужно уходить, Кратер, сражение проиграно. Мы разбиты. Наголову. Гелланик погиб. Линкестиец, похоже, угодил прямиком в засаду.

– Проклятье! – прорычал Кратер, – проклятье!

– Если повернемся спиной, догонят, – покачал головой Танай.

– Нужно уходить бегом, – твердил свое Эвмен.

– Ударят в спину.

– Значит нужно оставить заслон... – уверенно сказал Танай.

– ...из смертников, – закончил за него Кратер.

Повисла пауза. Недолгая. Танай, выпрямившись во весь рост, шагнул вперед.

– Я останусь! – он посмотрел вокруг, – кто со мной?

– Я с тобой, Танай, – шагнул вперед Андроклид.

– И я, – поспешил за другом Неандр.

– Нет, – отрезал лохаг, – если остается декадарх, уходит димойрит. И наоборот. Ты уходишь, Неандр.

– Но...

– Никаких "но", – негромко, но так, что у всех мурашки по спине пробежали, сказал Кратер, – оставим один лох, составной. Из разных отрядов. Только добровольцы. Те, у кого есть сыновья. А сами пойдем быстро. Очень быстро. Нужно сохранить армию, то, что осталось. Спасти Македонию! Эти шакалы теперь накинутся...

– У Андроклида нет сыновей! – голос Неандра дрогнул.

– Успокойся, брат, – Андроклид положил руку ему на плечо, – так надо. Я ведь гол, как сокол, а у тебя семья. Так нужно.

– Один лох, – задумчиво проговорил Эвмен, – почти триста.

– А как иначе, кардиец, – сверкнул зубами в улыбке Танай, – это же Фермопилы!

Линкестиец стоял на коленях, уткнувшись носом в землю. Руки связаны за спиной, ремнями стянуты у локтей. Ноги свободны, ну и что с того? Не убежишь... Некуда бежать.

Союзники ликовали, шум стоял нисколько не меньше, чем в битве.

Чья-то нога ткнулась в бок.

– Вставай.

Линкестиец не без труда поднялся на ноги. Он не был ранен, но помят изрядно.

– Не бей его, Харидем.

Два человека. В доспехах, без шлемов. Один худой, высоколобый, чуть лысоватый. Светлые кустистые усы и борода скрывают рот. Другой покрепче, кудрявый, чернобородый, загорелый, как эфиоп, золотая серьга в правом ухе.

– Ну что, Линкестиец, не узнаешь меня? – спросил чернобородый.

Александр медленно покачал головой, чуть наклонился в сторону и сплюнул кровь.

– А я тебя помню. Видел при дворе Филиппа, когда с ним еще можно было разговаривать. Только ты тогда совсем сопляк был.

– Повежливее, Харидем, – поморщился худой.

– С какой стати?

– Ты забыл, о чем мы договорились?

– Ну, дай мне насладиться моментом! Ведь ни одного больше пса из верхушки не осталось! А тут целый князь Линкестиды!

– Уважаю твое желание отомстить, но лучше направь гнев на других. Например, на Антипатра.

– Еще бы нашли его...

– Харидем?! – раздался чей-то крик, – стратег?

– Здесь! – обернулся чернобородый.

К ним спешил какой-то воин с небольшим кожаным мешком в руках.

– Нашли!

Харидем принял мешок, осторожно заглянул внутрь, словно опасаясь увидеть гадюку. Расплылся в злорадной ухмылке.

– Легок на помине! Вот такого тебя я люблю! – он сунул руку внутрь и вытащил... – смотри, Линкестиец. Смотрите все!

Александра передернуло. Харидем держал за жидкие волосы голову его тестя.

– Какое варварство, – поморщился худой, – что, нельзя было иначе?

– Не-ет! – прошипел стратег, слизнул кровь с бледной холодной щеки своего врага.

Худой даже чуть отошел в сторону, скривившись от отвращения.

– Убери, прошу тебя.

– Ладно, – послушался стратег, сунул голову в мешок и протянул воину, – отнеси в мой шатер и охраняй, как свою.

Худой повернулся к Линкестийцу.

– Боишься? Не бойся. Для тебя время страхов прошло, Александр из Линкестиды, царь македонский!

Посреди улицы, заваленной мусором, растащенным из полуразрушенной баррикады, на бурых от засохшей крови булыжниках мостовой, лежала голова. Она таращилась единственным глазом на ворону, что нетерпеливо подпрыгивала поблизости, подозрительно косясь на свою более наглую товарку, сидевшую на голове, и суетливо ковырявшую клювом пустую глазницу.

– А ну пошла прочь, поганая тварь!

Ворона так увлеклась, что едва не проворонила прилетевшую палку, от которой смогла увернуться в самый последний момент. Обе падальщицы, громко хлопая крыльями поспешили убраться, но не слишком далеко. Уселись на крышу соседнего дома и сердитым карканьем выразили свое отношение к отогнавшему их от трапезы человеку.

Голова, которой давно уже безразлично, что с ней происходит, взлетела с мостовой, подхваченная на жесткие, свалявшиеся на затылке волосы.

– Так и есть, это Варахран. Вчера в спешке забыли... – произнес поднявший голову.

– Бедняга, совсем не узнать, – сочувственно протянул другой голос, – у-у, нечисть!

Последние слова относились к воронам, одна из которых, подпрыгнув разок на козырьке крыши, поспешила ретироваться, а вторая, склонив голову набок, следила за двумя щитоносцами-такабара, одетыми в одинаковые голубые рубахи и красные фригийские колпаки. Их щиты, выполненные в форме полумесяца, закинуты за спины. Один из воинов положил отрубленную голову в мешок, второй выдернул из борта перевернутой телеги застрявший топор. Еще несколько их товарищей подбирали с мостовой оружие, как целое, так и поломанное, несшее на себе бурые запекшиеся пятна, растаскивали к стенам телеги и бочки, перегораживавшие улицу. Большую часть трупов уже убрали.