Холодная волна ужаса вновь сковала тело и мозг девушки. Она в руках насильника и грабителя, и спасения нет.

Фиона, как и все обитатели острова Мэн, была христианкой — эта религия пришла сюда вместе с посетившим эти края апостолом Петром. К ужасу перед насильником примешивалось отвращение, которое испытывают христиане к язычникам, не знающим единого бога.

Она яростно извивалась, шипела и царапалась, но викинг продолжал жадно целовать ее губы. Он прижимал к себе девушку все сильней, сминая ее груди о железо своей кольчуги, оставляя синяки от пальцев, впившихся в ее обнаженные плечи. На секунду ей удалось оторваться от его неистовых губ, и тогда она, выдохнув, выкрикнула:

— Нет!

Новая волна желания пробежала по телу Торна, когда он услышал голос своей пленницы.

— А, так ты умеешь говорить! — пробормотал он. — Тогда отвечай: кто ты?

Он крепко обхватил талию девушки одной рукой, а другой принялся сжимать ее груди.

Она гневно мотнула головой. Не станет она говорить с грубым, сгорающим от похоти варваром. Неожиданная мысль обожгла ее. Боже, ведь этот викинг может оказаться тем самым человеком, встречу с которым ей предсказал несколько лет тому назад колдун Бренн. Если верить пророчеству, жизнь Фионы будет неразрывно связана с норманном. Но неужели же господь так жесток к ней, что вот этот викинг и есть ее судьба?!

— Впрочем, мне все равно, кто ты, — по-прежнему хрипло сказал Торн. — Я возьму тебя, будь ты хоть сама Хель — хозяйка царства мертвых.

Он легко поднял Фиону и опустил на землю, припечатав к песку.

Она заглянула в его прозрачные, горящие похотью глаза, и мысль о побеге подстреленной птицей забилась в ее голове. То, что он хочет сделать с нею, — грешно и страшно. Нельзя позволить ему этого.

Девушка улучила момент, когда викинг на секунду ослабил хватку, задирая свою кольчуг, мешающую ему овладеть своей добычей. Фиона сильно толкнула викинга ногами в грудь. От неожиданности Торн опрокинулся на спину. Затем, не теряя ни секунды, Фиона вскочила и бросилась в лес. Застонав от обиды, сгорая от неудовлетворенного желания, Торн рванулся было следом. Но куда ему, увешанному оружием, тягаться с быстроногой девушкой! Несколько секунд — и его недавняя пленница бесследно исчезла.

— Порази тебя молния! — крикнул он, и голос его раскатился по ночному лесу словно рык разъяренного зверя.

Торн корчился от неудовлетворенной страсти, а мозг его терзала мысль о том, что встреча с этой девушкой может стать роковой в его судьбе. Наконец из глубины сознания выплыло слово — ужасное, но единственно верное в эту минуту: колдовство!

Эта девушка околдовала его. Наложила на него свое заклятие. Взяла в плен его душу.

Спустя немного времени пять острогрудых норманнских ладей поспешно отчалили от пустынного берега и исчезли в густом тумане, опустившемся в эту ночь над морем.

Кепинг, торговый порт на норвежском побережье. 851 г . от Рождества Христова.

— Разрази тебя молния, Торн! Ты сам не свой с тех пор, как вернулся прошлым летом из похода. Скажи, что случилось в том плавании?

Торн окинул брата подозрительным взглядом и оглянулся, желая убедиться в том, что их никто не подслушивает. Опасения его были напрасны. Огромный, продуваемый ветрами каменный зал был пуст. Воины, жившие в замке, уже давно разбрелись по своим лежанкам.

Торн прекрасно знал, что брат не поймет его. Еще бы — Торн Безжалостный не спит с женщинами! Неслыханно! Разве такое объяснишь?

— Ничего не случилось, Торольф. Все просто. Нет женщины, которая сумела бы разжечь меня.

— Ну да! — усмехнулся Торольф. — Ульм говорит, что ты стал таким после той странной высадки на побережье Мэна. Он думает, что именно там с тобой что-то произошло. Да я и сам знаю, что ты стал плохо спать по ночам. Все время не в духе и на руку несдержан. Что, или Тира разучилась дарить тебе наслаждение? Не похоже все это на тебя, брат.

— Ничего не случилось, — упрямо повторил Торн, словно пытаясь убедить в этом самого себя.

— Скажи это тому, кто знает тебя хуже, чем я. Раньше ты никогда не обходился без женщин, когда был дома, и уж точно никогда не упускал возможности уйти поскорее в море. А теперь? Торчишь на берегу и спишь один в холодной постели.

— У меня теперь есть невеста, — вяло огрызнулся Торн.

Торольф расхохотался, запрокинув свою лохматую голову.

— Брось, братец! Это не повод для того, чтобы отказаться от старых привычек! Я не раз сражался с тобой рука об руку, Торн Безжалостный, и я-то знаю: нет на свете второго такого же свирепого воителя. Видел тебя в деле собственными глазами. Беспощаден в бою, неутомим в любви. Ладно, давай выкладывай правду. Пора.

— Я согласен, пора, — раздался голос их отца. Ярл неслышно широкими шагами приближался к сыновьям. Он встал рядом с ними, гора горой, подбоченившись и широко расставив ноги. В лохматых соломенных волосах и бороде ярла Олафа уже поблескивала седина, огромное мускулистое тело его было покрыто шрамами — следами былых сражений. На левой руке Олафа не хватало двух пальцев.

— Думаешь, никто не замечает, как странно ты ведешь себя в последнее время? — сказал он, обращаясь к Торну. — Тебя словно околдовали.

Торн вздрогнул. Он знал, что Олаф сказал о колдовстве в шутку, но как же близко он при этом подошел к правде! Сам-то Торн давно все понял. Ведь с той самой ночи на побережье Мэна Торн не может забыть прекрасную и загадочную девушку. Она приходит в его сны каждую ночь, и в ожидании этих снов дневные часы кажутся вечностью. Торн с нетерпением ждет ночи — он, воин, которому совсем недавно сон казался просто излишеством!

Да, та девушка была колдуньей, ведьмой, и другого объяснения тому, что происходит с Торном, просто не может быть. А раз так, значит, Торн обречен оставаться несчастным до самого конца своих дней.

Олаф с подозрением нахмурил брови:

— Клянусь молниями Одина! Так и есть! Ты околдован!

Торн взглянул на свои руки. Сильные, привыкшие крепко сжимать оружие, захватывать в плен врагов, они бессильно лежали сейчас у него на коленях. Такой могучий и решительный воин просто обязан был справиться со своей слабостью.

Эти проклятые, мучительные сны! Он ничего не мог поделать — Та темноволосая девушка с фиалковыми глазами взяла в плен его душу и теперь медленно сводила с ума, являясь каждую ночь в томительных любовных сновидениях.

— Ты прав, отец, — мрачно признал Торн. — Я действительно околдован.

— Разрази тебя молния! Да что ты мелешь? — зарычал Торольф. — По башке тебя нужно огреть как следует, чтобы выбить из нее эту дурь!

— Я встретил колдунью на острове Мэн, — начал свой рассказ Торн. — Она заманила меня на свой берег, готов поклясться! Она говорила со мной голосом ветра, шумом волн, обещая мне все наслаждения Валгаллы, Она прекраснее Фрейи — у нее черные, как ночь, волосы, а глаза похожи на фиалки, что распускаются летом на склонах холмов. Когда я увидел ее, она купалась в реке совершенно нагая. В лунном свете тело ее светилось. И я захотел ее — так, как никогда еще не хотел ни одну женщину в мире.

Рассказ Торна произвел огромное впечатление на Торольфа, на всякий случай он отодвинулся от заколдованного брата подальше, на самый конец скамьи.

— Клянусь бородой Одина! — воскликнул Торольф. — Если та женщина именно такая, как ты говоришь, она просто не может не быть ведьмой. Но как она сумела заколдовать тебя? Она выкрикивала какие-нибудь заклинания? Да, брат, твоя история достойна того, чтобы скальды сложили песни о тебе и о речной колдунье и разнесли их по всей земле.

— Я заговорил с нею по-гэльски, но она не ответила, — медленно произнес Торн, все глубже погружаясь в свои воспоминания. — За все время она произнесла только одно слово.

— Какое слово? — спросил Олаф. Он, похоже, был весьма огорчен тем, что старший из его сыновей, наследник, оказался бессилен перед чарами какой-то колдуньи с острова Мэн.