— Вы настоящая Цирцея, — сказал однажды Угарин баронессе.
Тамара с улыбкой покачала головой.
— Увы, князь! Мне недостает самого драгоценного дара Цирцеи: обращать встречающихся мне распущенных людей в мирных и полезных четвероногих.
Пораженный ответом князь с минуту смотрел на нее пылающим взором.
— Успокойтесь, кузина! Вы вполне владеете этим чудным даром. Вы ясно даете чувствовать людям их сходство с теми милыми животными, которых вы называете полезными. О! Вы обладаете необыкновенной способностью подмечать людские слабости и с утонченной жестокостью осмеивать их. Я до тонкости изучил вас и по выражению ваших глаз узнаю, что вы нашли слабую сторону человека. Тогда вы бросаетесь в атаку… и горе несчастным! Вы очень напоминаете сирен. Они тоже обольстительными чарами привлекали неосторожных и затем губили их.
— Постойте, постойте, кузен!.. В настоящую минуту вы с редким ожесточением преследуете и обвиняете меня. Хоть я и сирена, я еще не погубила ни одной жертвы. В наш практический век честной женщине нельзя заняться ремеслом сирен, так как она сама не отдается страсти и не может внушить ее другим. В наше время мужчины разоряются, кончают жизнь самоубийством и спускаются до самой низшей ступени социальной лестницы исключительно благодаря куртизанкам. Среди женщин этой категории следует искать современных сирен. Я же не больше как безвредный блуждающий огонек, пугающий запоздавших путников, но никому не делающий зла.
Несмотря на подобные горячие стычки, Арсений Борисович не прекращал своих частых визитов. Общество Тамары сделалось для него необходимым. Если он долго не видал ее, ему чего-то недоставало. В тот день, когда он застал Тамару с мужем в ателье, князь был в каком-то особенно хорошем расположении духа. Передав молодой женщине роскошную бонбоньерку — проигранное пари, князь сел рядом с ней у венецианского окна.
— Взгляните! Вот проезжает в коляске Нина Александровна с каким-то господином в гражданском платье. Кто это такой? — спросила Тамара, смотревшая в эту минуту в окно.
— Это доктор Виндельбаум. Право, удивляюсь, как Эмилий Феликсович позволяет своей жене повсюду таскать с собой этого господина. Если не из ревности, то оберегая свою честь он должен был бы запретить ей это, — сказал Угарин, взглянув на улицу.
При имени князя Флуреско перед глазами молодой женщины встала сцена, рассказанная вчера Фанни.
— Трудно оберегать то, чего нет! — сказала она, и в ее голосе звучало отвращение, смешанное с презрением.
Арсений Борисович с удивлением посмотрел на нее.
— Как жестоко, кузина, ваше лаконичное осуждение! Бедный Эмилий! Если бы только он знал, как беспощадно вы судите его — он, который всегда так высокомерно и презрительно относится ко всем, что даже товарищи обвиняют его за подобное обращение!
— Вероятно, чтобы избежать этого обвинения, он и дает такую свободу Нине, — возразила Тамара.
Угарин весело рассмеялся, а Магнус, молча работавший над гравюрой, заметил:
— Оставь в покое Флуреско и не раздражайся при виде чужих отношений. Какое нам дело до них!
— Конечно, конечно, кузина, оставим в покое бедного Флуреско! Лучше скажите, что вы хотите нарисовать на громадном полотне, стоящем на мольберте, и с какой целью так старательно изучаете бесчисленные эскизы, разложенные на столе.
— Я хочу написать картину распятия Спасителя для алтаря одной бедной финской церкви. Сначала я думала просто скопировать чью-нибудь, но затем решила сама попытаться скомпоновать картину. Если мне это не удастся, я всегда могу вернуться к своему первому решению.
— Это очень большая работа, сопряженная с многочисленными затруднениями, — улыбнулся князь. — Вам нужны будут модели. Для Спасителя вы еще найдете; но кто пожелает позировать в качестве разбойников?
На очаровательном личике Тамары появилось выражение детского лукавства.
— Разбойники уже найдены. Для них моделями будете служить вы и Флуреско. Я рисовала ваши портреты, и мне хорошо известна каждая черта ваших лиц, что наполовину сократит работу. Между вами я помешу своего бедного Магнуса. Он много страдал в жизни, благодаря чему его лицо приобрело выражение тихой покорности, что так идет к образу Спасителя.
— Это уже чересчур, кузина. Вы хотите осмеять меня и Флуреско! Я торжественно протестую против этого и предсказываю, что ваша картина не будет иметь ни малейшего успеха. Ваши разбойники будут иметь вид слишком честных и изысканных людей, а Спаситель — в дурном расположении духа! Вы только взгляните!.. — С этими словами он подмигнул Магнусу, который с озабоченным видом усердно гравировал на дереве. — По крайней мере, в данную минуту ваша будущая модель вовсе не имеет выражения тихой покорности.
— Не беспокойтесь, кузен, об участи моей картины! Чтобы нарисовать Магнуса, я выберу удобную минуту, а аристократическое изящество разбойников объясню тем, что это ex voto[2], — ответила со смехом Тамара, усаживаясь за мольберт.
Был конец декабря, когда Тамара однажды вечером отправилась на Николаевский вокзал, чтобы встретить баронессу Рабен. Вера Николаевна уезжала в Москву, чтобы присутствовать на крестинах внука, а кстати, пользуясь случаем, повидаться с больной своей родственницей, которую не видала около двадцати лет.
Молодая женщина немного опоздала. Когда она вышла на платформу, поезд уже пришел. Тихо продвигаясь вперед навстречу толпе, она искала глазами пожилую даму. Вдруг ее поразил какой-то знакомый голос, отдававший раздраженным тоном различные приказания. Обернувшись, Тамара лицом к лицу столкнулась с Тарусовым. Офицер побледнел, и его взгляд скользнул по изящной фигуре молодой женщины, смотревшей на него с нескрываемым презрением. Затем Тамара равнодушно окинула взглядом группу, окружавшую Анатолия Павловича. Бледная некрасивая женщина стояла у вагона и наблюдала за появлением из купе второго класса многочисленного семейства и не менее многочисленных пакетов. Эта дама была очень занята, из-под старой черной шляпы выбивались плохо причесанные волосы. Картавя так, что ее трудно было понять, она отдавала какие-то приказания двум служанкам, у каждой из них было по ребенку на руках; две другие девочки, от трех до четырех лет, вертелись около самой дамы. В ту минуту как взгляд Тамары упал на нее, дама нетерпеливо кричала Тарусову, чтобы он взял одну из девочек, так как сама хочет позаботиться о багаже.
Тамара с улыбкой отвернулась. Итак, для приобретения подобной красоты ее бывший жених так поспешно женился в Москве два месяца спустя после разрыва с ней!
Голос баронессы Рабен оторвал ее от этих мыслей. Тамара проводила Веру Петровну, не говоря ей ни слова о своей встрече. Возвратясь домой, она застала адмирала и Угарина. Пока Магнус с гостями обсуждал какой-то политический вопрос, Тамара облокотилась на стол и задумалась о Тарусове. Неожиданная встреча с ним пробудила ее воспоминания о прошлом. Сравнивая себя с малопривлекательной женой Тарусова, она весело улыбалась.
— О чем веселом ты думаешь? — спросил внезапно Магнус, который, продолжая разговаривать, внимательно наблюдал за женой и Угариным, не сводившим глаз с молодой женщины.
Ничего не заметившая Тамара, смеясь, отвечала:
— Я думала о Тарусове, которого сегодня встретила.
— Где? Когда? — в один голос спросили мужчины.
Тамара в юмористическом тоне рассказала про свою встречу на вокзале.
— Бедный Анатолий Павлович, должно быть, сделался очень скромным, так как я сомневаюсь, чтобы его жена могла удовлетворить той требовательности, которую он всегда предъявлял по отношению ко мне. Никогда я не была одета и причесана по его вкусу, недостаточно ухаживала за своими руками и прочее. Одним словом, он осуждал во мне все, до зубов включительно. И что же в результате! Насколько я могу судить по внешности, туалет и манеры госпожи Тарусовой доказывают, что он значительно понизил свои требования. О зубах я уже ничего не говорю. Слыша разговор этой дамы, можно подумать, что их совсем нет, — насмешливо закончила она.
