Над ухом раздался игривый голос немца.

– Каракурт! – хохотнул он. – Недурно придумано, а? Мы, немцы, любим символику. Это говорит о высокой культуре нации. Говорят, укус каракурта, этого невзрачного на вид паука, сражает наповал даже верблюда. Колоссально! Каракурт, каракурт… Прелестно, мой эфенди! – Мадер потирал длинные костяшки пальцев. – Не довелось мне пока увидеть это экзотичное насекомое. Разве только в музее. Не бывал я в Туркмении, не приводилось…

– А может, махнем, мой тагсыр? – В глазах Курреева мелькнули чертики. – Я покажу вам и каракуртов. Поведу такими тропами, что ни одна собака не сыщет. На Каракумы поглядели бы и этому голодранцу Аширу Таганову кишки заодно выпустили бы…

– А вы, мой эфенди, сорвиголова! – Мадер с восхищением оглядел своего новоиспеченного агента. – Увидеть Туркмению – моя голубая мечта. Надеюсь, мой эфенди, что в один прекрасный день вы пригласите меня в свой дом. Не украдкой мы с вами туда войдем, а открыто. Разумеется, это будет возможно, когда изгоним оттуда большевиков. И приблизить этот час – в наших с вами руках!

В дверях снова бесшумно возник Шырдыкули с ворохом одежды и обуви. Каракурт облачился в темный персидский костюм, обмотал вокруг головы белоснежную чалму, обул мягкие с загнутыми носками ичиги и стал похож на шиитского богомольца.

– Колоссально, мой эфенди! – Мадер оглядывал Курреева со всех сторон. – Говорят, в крови у предгорных туркмен немало персидского. Как же, веками обменивались визитами, набегами, наложницами… Любой перс заглядится на ваш горбатый нос. А теперь выслушайте меня внимательно. – Лицо немца еще больше заострилось. – Вы отправитесь в Мешхед, к реке Кешефруд, что пересекает город, затем по территории мавзолея имама Резы или, как называют его туркмены, Кизыл имама. На втором мосту, за мавзолеем, вверх по реке, каждый четверг после полудня вас будет ждать мой человек. Встретитесь с ним и станете его тенью. Запоминайте всех, с кем он встретится, их имена, приметы. Запоминайте все, о чем они будут говорить. Вас поведут на сборище, где будут люди, которые нас интересуют. Запоминайте их имена, где живут. В Советском Союзе ли, в Иране, Англии, Афганистане, Германии, Турции, хоть в преисподней. Пароль для связи: «Скажите, верно ли, что для получения сана хаджи достаточно побывать у святого Кизыл имама?» Отзыв: «Святая святых мусульман – Кааба в Мекке, но страждущему правоверному и посещение Кизыл имама дает право на такой священный сан». Знайте – всякий, кто придет с таким паролем, мой человек, и вы обязаны ему повиноваться.

Лицо Курреева поскучнело; эмиссар довольно отметил: «Шельмец! И тщеславен. Кажется, я не прогадал…» – и фамильярно похлопал по плечу Нуры:

– Не огорчайтесь, мой эфенди. Это ваше первое задание. Придет время, будете сами людьми повелевать. Но сначала докажите, что и как вы умеете делать. А пока возьмите вот это, – Мадер протянул Нуры два тугих мешочка с иранскими кранами и туманами[8].

Долго еще наставлял эмиссар своего нового агента. «Мы, немцы, рационалисты, – говорил он. – Мы экономим на всем. Особенно не следует расточительствовать самым драгоценным – временем, нельзя охотиться только за чем-то одним – материалом ли, человеком ли, сведением ли: так можно себя легко разоблачить. Надо уподобиться пчеле, которая летает повсюду, не пропускает ни одного цветка, собирая медоносный нектар. Так и агент не должен гнушаться любой полезной информацией, даже самой мелкой. Проявляй интерес ко всему, но так, чтобы со стороны никто не заметил. В этом мастерство агента!..»

Убедившись, что агент внял всем его советам, Мадер процедил сквозь зубы:

– Как видите, мой эфенди, мы вам доверяем. Теперь надо оправдать это делами! Предупреждаю, не вздумайте сбежать. За вами однажды такое замечалось… У нас руки длинные и беспощадные. Мы отыщем вас даже на дне хазарском. И еще один совет: не пытайтесь ухватиться за две лодки. Мы это разгадаем сразу. Утонете иначе, мой эфенди!..

Спустя недели полторы, по дороге из Астрабада в Мешхед, в толпе богомольных паломников, с нищенской сумой на шее шагал Нуры Курреев. Его губы что-то бормотали. Но не молитву, которую должен творить странствующий дервиш, направляющий свои стопы к святой гробнице, а советы и наставления Мадера, известного в кругу коммерсантов под именем Вели-хана Кысмата, турецкого коммивояжера, представителя одной солидной берлино-стамбульской торговой компании.

Отпрыск древнего рода, барон, он гордился тем, что его предки, рыцари-крестоносцы, присягали Тевтонскому ордену, ходили крестовыми походами на Русь. В роду Мадера не было ни по отцовской линии, ни по материнской даже худородных французов и испанцев. Его далекие пращуры, огнем и мечом прокладывавшие путь «воинству Христа», брали себе жен лишь из родовитых кланов. Да, Мадер мог поручиться за чистоту генеалогии. Людям, впервые встречавшимся с ним, он не упускал добавить, что весь его род издревле исповедует католицизм.

Спустя несколько лет Вилли Мадер сочтет за благоразумие не заикаться о своей приверженности к католической вере. Почему? Фюрер был против католицизма, так как ревновал людей к Богу, не хотел делить с ним их любовь, считая, что в Германии, а затем и во всем мире должно быть только одно божество – он, Адольф Гитлер. Об этом Мадер знал давно. Но пока Гитлер, ходивший под своей фамилией – Шикльгрубер, выкрикивал бредовые лозунги в мюнхенском пивном погребке «Мюнхенбрауэнкеллер», барон не обращал внимания на истеричные речи какого-то там безвестного ефрейтора. Когда же Германию стала захлестывать ядовитая волна фашизма, то в ее мутной пене Мадер разглядел неряшливую, засаленную челку фюрера. И барон сказал в кругу военных на дипломатической службе: «Немцам нужен такой пророк. Каждый народ достоин иметь своего вождя. Само небо послало его Германии…»

Изрекая это, обер-лейтенант Мадер был не очень-то искренен: им руководил голый расчет, надежда, что сказанное им дойдет до Гитлера и его заметят. Но, видно, Гитлеру доносили только крамольное. А ведь Мадер, ходивший в любимчиках Вальтера Николаи, шефа разведывательной службы рейхсвера, привык быть всегда на виду. Какой теперь прок из того, что Николаи некогда прочил Мадеру блестящую карьеру разведчика, – имя этого грозного шефа разведки теперь называли не иначе, как с приставкой «бывший». Того же, кто составил Мадеру протекцию, уже давно не было в живых. Близкий родич Вилли Мадера – белогвардейский генерал, барон Роман Унгерн фон Штернберг, один из злейших ненавистников советской власти в Забайкалье, почил в бозе.

О родственнике своем Мадер мог говорить лишь высокими словами. Это его идеал, кумир, которому он подражал, по стопам которого следовал. Барон Унгерн, заглядывая в будущее Германии, лелеял голубую мечту о создании Срединной Азиатской империи. Авантюрист до мозга костей, он верил, что сильная личность сможет своей властной рукой объединить территории Китая, Маньчжурии, Монголии, Тибета и Туркестана.

Вилли Мадер бредил идеями своего родича, но ему казалось, что границы будущей «империи» тесноваты и их надобно расширить. А что, если взять на вооружение девиз старого феодального права – где прошел мой конь, там моя земля?

В родовом имении Аренсдорф, что под Берлином, в семейном архиве барона хранился как дорогая реликвия черновик письма Унгерна одному влиятельному китайскому генералу: «Смысл своей жизни вижу в цели “Азия для азиатов”, в неустанной организаторской работе по образованию Срединного Монгольского царства… Сейчас пока возможно только начать восстановление такой империи и возрождение народов, населяющих территории от Тихого и Индийского океанов до Каспийского моря, то бишь Хазарского… Спасение Китая от революционной смерти вижу в восстановлении династии Цинов, которая способна задушить и мировую революцию, тлетворный дух которой зародился в Европе. Вашему превосходительству необходимо действовать из Пекина в направлении на Тибет, Китайский Туркестан. Пора покончить с английским влиянием в Индии. В этом плане я уже начал сноситься с киргизами, туркестанцами, с их влиятельными деятелями, послал им подарки, серебряное оружие, дорогие халаты…»