Пришлось рассказать о документах, присланных из Мурманска.

— Вот сволочи, — горько выдохнула Маша. — Ты — наркоманка? И я это подтверждаю… Лелька! — в глазах подруги полыхнул злой огонь. — Да я приеду в Мурманск, такое устрою! Мало не покажется!

— Ну и станешь еще одной жертвой.

— Жертвой? С чего бы это? — набычилась подруга. — Я не понимаю, почему из тебя козла отпущения сделали. Это что, из-за ребят? И программу поэтому же зарубили?

— Нет, Маш, — Ольга грустно вздохнула. — Я не рассказала всего тебе там, в Мурманске, потому что не хотела тебя впутывать. Выходит, оказалась права.

— Чего не рассказала? Я и так все знаю!

— Нет, главное тебе как раз неизвестно. То самое, что вошло в программу, и из-за чего ее запретили, а меня выгнали.

— Лель, ты о чем? — насторожилась подруга. — У вас там что-то еще произошло? Кроме всех тех ужасов с близнецами и гибелью семьи Шубиных?

— Да, — кивнула Ольга. — Знаешь, давай я тебе лучше куски программы покажу, они здесь, в компьютере Макса остались, я ведь тут работала, когда увидела, что в моей квартире без меня кто-то побывал…

— У тебя в квартире? — подруга и вовсе оторопела. — Господи, Лелька… А тебе не показалось?

— Нет, Маш. А еще меня пытались утопить в море. И шантажировали… — Славина коротко и, насколько возможно, без эмоций рассказала гостье обо всем, что с ней произошло после отъезда Макса.

— Так, — мрачно выслушала ее подруга. — Врубай комп, показывай, из-за чего вся эта свистопляска…

Материал, сохраненный в компьютере, Маша смотрела долго, прогоняя некоторые куски по несколько раз. Ольга уныло слонялась из угла в угол, не вслушиваясь в собственный, доносящийся из динамиков голос. Наконец, откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза.

— Знаешь, Лелька, странно, что ты еще жива. Это же не просто бомба, это — ядерный взрыв…

— Поэтому, наверное, хорошо, что программу украли, — равнодушно сказала Ольга. — Хоть Шульгин не пострадает.

— Что? — вскочила Машка. — Ты что, вообще больная? Что у тебя с головой? Да если это все не обнародовать, причем срочно, тебя точно убьют! Неужели не понимаешь? — Она резко остановилась перед скукожившейся в уголке дивана Ольгой. — Ну, сперли они программу, подсуетились, чтобы ничего по федеральному каналу не прошло, а с твоей головой как быть? И с этим? — Маша показала на экран монитора. — Они же не идиоты! Раз так далеко зашли, уже не остановятся.

— Маш, не сгущай, — болезненно поморщилась Ольга. — Хотели б убить, уже б убили. Возможностей было — навалом!

— Нет, милая, — серьезно сказала Маша, — они все правильно рассчитали: а вдруг ты кому-то копию оставила? Да еще какую-нибудь видео-приписку сделала? Типа, если со мной что-нибудь случится… А сейчас, когда ты объявлена наркоманкой, да еще угробившей собственных практикантов… Сейчас, дорогая, с тобой можно делать все, что угодно. Найдут в канаве с проломленной башкой, а экспертиза покажет, что ты скончалась от передозы! Господи, да что ты на меня так смотришь! — вскрикнула Маша, поймав затравленный, полный слез взгляд подруги, в котором если и распознавались какие-то эмоции, то определить их можно было одним словом — полная безнадежность. — Лелька, неужели они тебя сломали?

— Сломали? — Ольга задумалась. — Нет, пожалуй. Тут — другое. Я просто боюсь за всех, кто как-то с этим связан. Вот и тебе, наверное, зря все рассказала.

— Славина, ты дура, — спокойно вынесла приговор подруга. — Ты делаешь именно то, что эти подонки от тебя ждут. То есть сложила лапки, ушла в себя и трясешься от страха…

— Да ничего я не трясусь! — слабо возмутилась Ольга. — Просто устала очень и… растерялась, наверное… Потому что все время — одна.

— Здрасьте! — Маша усмехнулась. — А я? А Макс? Ты, кстати, еще об одном не подумала, если Макс — тоже свидетель, то, покончив с тобой, они возьмутся за него.

— Ох, Маш, как хорошо, что он далеко, в Мали они не дотянутся…

— Нет, Славина, ты точно — того! Он что, навсегда в Африку уехал?

— Маш, но я, правда, не знаю, что делать. Ты что, правда думаешь, что я лапки сложила? Нет! И программу сделала за три дня, и отстаивала ее до последнего, но, знаешь, когда ты лежишь на рельсах, а на тебя несется трамвай, глупо думать, что ты сумеешь его остановить. Лучше отползти. Вот я и отползла.

— Значит так. — Маша снова запустила видео. — Я, конечно, не телезвезда Ольга Славина, но тоже журналист не из последних. Если я хоть что-то смыслю, то из того кина, которое я тут увидела, можно собрать программу. Причем довольно быстро.

— Машка… — растерянно и восторженно протянула Ольга. — А у меня ведь, и правда, что-то с головой! Я-то об этом даже не подумала! Тут, в компе — все-все! Даже сценарий! Собрать — раз плюнуть! Ну, только закадровый текст заново озвучить придется. А это — полчаса! Машка, ты — гений!

— Я не гений, я — подруга, — проворчала Маша. — Ну? Чего расселась? Живо к станку! — и она шутливо сдернула Ольгу с дивана.

Через минуту Славина с головой погрузилась в материал, не замечая ничего вокруг, а Маша тихонько стянула телефонную трубку и шмыгнула с ней на кухню, тщательно притворив дверь.

— Шульгин, тут такие дела…

Времени, за которое однокурсник домчался через неизменные пробки от набережной Карповки до Васильевского, Ольге вполне хватило на то, чтобы вчерне сложить куски. Она так увлеклась, что лишь рассеянно кивнула гостю, которого не видела больше года, словно они расстались вчера. Виктор вознамерился было кинуться с объятиями и расспросами, но Машка, не дав вымолвить ни слова, уволокла его на кухню.

Когда часа через три Славина вошла к друзьям, довольно и сыто потягиваясь, словно придремала часок после плотного обеда, то застала вполне идиллическую картину.

В клубах ароматного, пахнущего вишневыми косточками трубочного дыма сидел Шульгин, напротив мусолила тонкую сигарету некурящая Машка. Рядом валялась уже пустая пачка, в глубокой суповой тарелке, приспособленной под пепельницу, между горками черного трубочного табака застенчиво белели тоненькие пальчики дамских окурков. Раковина была заставлена чашками с остатками кофейной гущи, а на столе, опустошенная уже на треть, высилась банка с растворимым кофе. То есть заварной, натуральный закончился, перешли на суррогат.

— Лельчик! — обрадовался Шульгин. — Ну, дай я тебя чмокну, сокровище мое. Натерпелась от чокнутых эзотериков?

— Лель, ну, конечно, я Витьке все рассказала, — объяснила Машка, уловив недоумевающий взгляд Славиной. — Как у тебя? Много сделала?

— Все! — радостно сообщила Ольга. — Осталось переозвучить.

— Покажи! — одновременно вскочили однокурсники.

— Щелкните мышкой, — попросила Славина, — там все на начале стоит. А я пока кофе выпью. Маш, сигаретки не осталось?

— Ты же не куришь! — удивленно притормозила уже выскакивающая из кухни подруга.

— А ты? — засмеялась Ольга.

— Лель, у меня на всякий пожарный «Кент» есть, только крепкий, будешь? — поинтересовался Шульгин.

— Давай! — тряхнула головой девушка.

От первой же глубокой затяжки густо зашумело в висках. Ничего удивительного: последний раз Славина курила лет пять назад. Она сделала себе крепкий очень сладкий кофе, села на табуретку, подобрав ноги.

Почему-то было страшно, что Шульгин забракует программу. Подобного страха Ольга тоже не испытывала очень давно. Волновалась — да, всегда, когда сдавала новую передачу. Ждала замечаний или одобрений, как правило, получала второе. И не удивлялась, потому что всегда знала цену тому, что делает. Но вот чтобы бояться… Как неопытный новичок…

Кофе, сигарета, еще кофе, еще сигарета…

Не то от того, не то от другого, а скорее, от всего сразу и, главным образом, вот от этого необъяснимого страха ее начало подташнивать. А потом неожиданно зубы сами по себе начали выстукивать неудержимую дробь. Ольга сжала челюсти ладонями и тут же ощутила, что дрожь от зубов спускается вниз. На плечи, внутрь груди, к пупку. И вот уже плотно прижатые к сиденью колени стали дергаться, приподнимая над жестким сиденьем все ее хрупкое тело.