Что творится?! Тонрад зажмурился. Не суд, а какой-то фарс. Зал обезумел…

— Вам следует подкрепиться, — заботливо сказал бармен, ставя перед Тонрадом коньяк, и, замявшись, печально произнес: — Значит, война…

Коллинс разглагольствовал о родственных связях англичан с американцами. К чему бы это? — мучительно обдумывал Тонрад. И слово, сказанное барменом, не сразу вошло в его сознание.

— Война? Что — война? — машинально спросил он бармена.

— Выходит, наша война с Германией…

Наконец, смысл сказанного барменом пронзил Тонрада громом. Он встрепенулся, повернулся всем телом к бармену:

— Что?! Где ты это слышал, Джордж?

— У бармена слух должен быть отменным, — подмигнул ему бармен. — Мало ли что? Может пригодиться. — И пояснил: — Вчера Большой мистер беседовал с генералом, — кивнул он на Обаза.

Зал снова зааплодировал Коллинсу. Воспользовавшись паузой, Тонрад вскочил, резко замахал рукой:

— Я протестую! Я заявляю, что существует заговор против мира! Мистер Притл, для чего здесь находится мистер Коллинс? Не желаете ли вы воспользоваться этим процессом для разжигания военного психоза?

В зале поднялся гвалт. Публика угрожала Тонраду, она обвиняла его в зазнайстве, в вызывающем поведении, в отсутствии гостеприимства… Но Тонрад потребовал, чтобы суд его выслушал.

— В то время, когда в Европе идет война, здесь, в Соединенных Штатах Америки, за тысячи километров от мест сражений, тоже появились два лагеря: германский, в лице трех батраков-немцев, и российский, представленный горцем. Не надо быть особенно проницательным человеком, чтобы сделать вывод: ссора произошла из-за военного психоза, из-за этой дрянной болезни…

— О моем ученике рассказывают анекдоты, — деланно засмеялся Притл. — Всерьез уверяют, что когда Мистер Тонрад лежит с женщиной в кровати, то и тогда он ищет связи между борьбой полов и войной в Европе.

Генерал Обаз вдруг шагнул вперед и развел руками:

— А зачем вы возмущаетесь, мистер Притл? Молодой защитник совершенно прав! И я так думаю, что, не будь войны в Европе, — не было бы и этого процесса, потому что не было бы и боя на ферме. Об этом же и письмо в конверте с вензелями. Видимо, и у мистера Тонрада есть факты весомые…

— У меня есть свидетель, — подтолкнул вперед бармена Тонрад. — Он подтвердит, что определенным кругам нашего общества хочется, чтобы наша страна… вступила в войну!

Бармен побледнел, попытался спрятаться за спину Тонрада. Но тот упорно подталкивал его к трибуне, прося:

— Джордж, поведайте всем, что вы слышали вчера в баре. О вступлении США в войну.

Публика замерла. Неужели сейчас выяснятся новые странные подробности? Но бармен загнанно оглянулся, отрицательно покачал головой:

— Я ничего не слышал.

— Джордж, надо остановить преступную руку, ввязывающую нас в бойню, — взмолился Тонрад. — Вы не были на войне?

— Слава богу, нет.

— А я две недели находился на передовой. И я скажу вам — это ужасно! Миллионы людей стреляют друг в друга. За что? Омерзительно. Посмотрите в зал, Джордж, здесь не знают, что такое война, они смотрят на нее, как на забаву. Там льется кровь, гибнут люди, а нам кажется, что мы в стороне, что это нас не касается, и мы с той же энергией кутим, пьем, флиртуем! Опасное заблуждение! Эхо войны отзывается и в наших краях! Так помогите же мне, бармен, рассказать людям о той опасности, что подстерегает нас. Еще можно остановить войну.

— Я ничего не знаю! — в отчаянии закричал бармен и взмолился: — Мистер Тонрад, за что вы ко мне так несправедливы? Хотите, чтоб мою фамилию склоняли в газетах? Хотите меня разорить? Чтоб я закрыл бар? Я не самоубийца! — Джордж решительно направился к выходу.

Зал опять зашумел…

— Все! Я смят! — усаживаясь, сказал Тонрад Караеву. — Меня больше не существует…

— Простите за откровенность, мистер Тонрад, но я рад за земляка. Притл спасет его.

— Они даруют жизнь одному, но отнимут ее у тысяч, десятков тысяч! — простонал Тонрад.

Коллинс, четко чеканя шаг, приблизился к Таймуразу, с умилением оглядел его с ног до головы и закричал в восторге:

— Силен! Именно таким я представлял себе тебя: высоким, широкоплечим, отчаянным!

— Дамы и господа! — восторгнулся генерал. — Смотрите на них! Как они похожи друг на друга! Два победителя! Два героя!

Зал вновь поднялся на ноги, приветствуя Коллинса и Таймураза. Горец с удивлением оглядывался по сторонам. Он давно уже не понимал, о чем идет речь на суде. Он думал о том, как далеко забросила его судьба от дома, как все нескладно получилось. И в этом никто, кроме его самого, не виноват. Давно уже его тяготит совесть. Он сам задумал похищение. А потом сам же решил бежать от девушки, которая его любила. И с Муратом распрощался, не поняв, что в этом мире нельзя одному. Много было в его жизни ошибок. И за них надо платить. Старый Асланбек так и говорил: сколько ни петляет ложь, а все равно дорожка ведет к правде. И он, Таймураз, петлял, а теперь пришла пора держать ответ. Как много говорят эти люди, кричат друг на друга, по всему видно, тоже стараются петлять, чтоб скрыть свои грязные мысли. Зачем этот военный здесь? Почему так смотрит на него? Герой, — сказал о нем Караев — Четырнадцать немцев убил…

— Герой на скамье подсудимых! — воскликнул Коллинс, театрально воздев кверху руки. — Что может быть более прискорбным?! — и резко обратился к судьям: — Я знаю, — вы не посмеете взять на себя большой грех. Вы обязаны сохранить ему жизнь! Вы слышите? Обязаны! — он опять повернулся к Таймуразу: — Я не могу себе отказать в удовольствии пожать тебе, герой, руку!

Коллинс протянул руку Таймуразу, вызвав восторг зала. Фотокорреспонденты заторопились, раздались вспышки магния. В зале оставался спокоен только один человек — подсудимый. Он угрюмо смотрел на полковника и упорно не замечал его протянутой руки.

— Пожми же ему руку, — наклонился к Таймуразу Караев. В ответ горец произнес несколько фраз, удивив переводчика.

— Что он сказал? Что он сказал? — закричали из зала.

— Он спросил, за что мистер Коллинс убил четырнадцать немцев? — пожав плечами, перевел Караев.

— Они наши враги, — широко улыбнулся в ответ Коллинс.

— Что они тебе сделали? — не успокоился Таймураз.

— Мне? — удивился Коллинс. — Я служу в королевской армии Великобритании, а между Англией и Германией, как мне кажется, идет война! — засмеялся он, но на сей раз в зале его никто не поддержал.

Все ждали, что еще выкинет этот странный убийца, упорно допытывавшийся у полковника:

— Или ты не знаешь, за что лишил жизни четырнадцать человек? За что стрелял в них?

Он говорил тихо, но от этого голос его звучал еще внушительнее. Его простые, незатейливые вопросы вдруг заставили задуматься всех присутствовавших. То, что не удалось добиться Тонраду, этот дикарь достиг с невероятной легкостью. Коллинс растерянно умолк, не зная, как ответить горцу.

— Ты принес страдания четырнадцати матерям и не знаешь почему, — укоризненно покачал головой Таймураз.

Это был приговор. И его фразу все так и восприняли. В звенящей тишине раздался смех Обаза. Он ткнул пальцем в сторону подсудимого, раздраженно сказал:

— Эта дикая душа заражена пацифизмом. Он уже забыл, что сам погубил троих. Бывают же чудеса!

— Я их убил потому, что они делали зло. Я убил зло!

— Ты всовываешь свою голову в петлю, — вонзился глазами в Таймураза Притл. — Добровольно!

Горец попросил Караева перевести Притлу:

— Мой дед, послушав тебя, сказал бы: человек, который с детства оседлал ложь, никогда не сможет смотреть правде в глаза. Стыдно обманывать других. Но обманывать, как ты, самого себя? Зачем? Ты правильно говорил, что я убийца. А потом стал хвалить меня?! Знаю, чего ты хочешь. Чтоб все люди были злы друг на друга. Чтоб несли один другому недоброе. Этот, что убил четырнадцать человек и ходит гордый, — дурак, но ты же умный. Зачем хитришь?

— Он хотел спасти тебя, — пояснил Караев.