Что же такое личное счастье? Это дом, семья, дети, достаток, покой, здоровье… Тотырбек представил себя в окружении детей: крепких, здоровых, сытых, веселых, детей и его и Заремы. Да, это счастье… И человек уже всем доволен в жизни? Думай, думай же! — скомандовал сам себе Тотырбек. — Отчего ты хмуришься? Неожиданная мысль потрясла Тотырбека: сегодня счастье выглядит иначе, чем в понятии прежних поколений. Да, да, сегодня уже недостаточно только дома и семьи. Я хочу приложить свои руки, умение, сердце к чему-то большому и важному, хочу быть полезным аулу, людям. Отними у меня те большие цели и заботы, которые не дают мне спокойно спать, не позволь мне общаться с народом, решать вопросы жизни Хохкау, ущелья, — и я буду страдать. Я терплю невзгоды, потому что полностью отдаюсь тому, что сделает жизнь всех богаче. Я живу этим, хотя я и горемыка в семейной жизни, а счастье немыслимо без семьи. Значит, родилось нечто важное, что заставило людей по-иному понимать счастье, что примеряет их с нехваткой продуктов, жилья, товаров. Не есть ли это то, что они стали властелинами своих судеб? Что зарядило их верой в будущее, в котором всего будет вволю и для всех!.. Значит, освобожденный дух — тоже счастье? Значит, вера в будущее — тоже счастье?.. Значит, призвание человека — тоже счастье? Любимая работа — тоже счастье?.. Открыть новые возможности человеческого мозга и тем самым дать людям дополнительные силы, — не в этом ли видит счастье Зарема? А он оторвал ее от любимого дела, от мечты. Он думал, что, женившись, осчастливит ее любовью и лаской. Получилось, что лишил крыльев. Но что делать? Ведь он тоже не может без нее? Ехать в Ленинград? Там найдет ли он свое место, почувствует ли, что он нужен окружающим? Нет, он никуда не поедет.

Тотырбек глубоко вздохнул оттого, что пришла ясность. Теперь он знал, как поступить. И он, не глядя ни на Хамата, ни на отца, ни на мать, ни на жену, произнес:

— Профессор прав — место Заремы там, в институте…

До них не сразу дошел смысл сказанного, но когда горцы осознали, что предлагает Тотырбек, это вызвало у каждого из них бурную реакцию.

— Ты разрешаешь жене уехать? — спросил Хамат, гневно сверля племянника глазами.

— Так нужно, — сказал Тотырбек…

Оставшись наедине, Зарема напрямик спросила мужа, что заставило его прийти к такому решению.

— В чувствах моих ты можешь не сомневаться, — ответил Тотырбек и, отвернувшись, добавил: — Прошлое стоит между на ми. Прошлое и… будущее…

Осенью, сдав больницу молоденькой выпускнице института, которая чуть ли не кощунством посчитала, что на дверях медицинского заведения нет замка, Зарема уехала в Ленинград. Во время прощания, видя изумленные и негодующие взгляды аульчан, Тотырбек повторил запавшую ему в душу поговорку:

— Мы с ней, как птица и рыба: мне до нее не взлететь, ей до меня не доплыть, — и чтоб больше не было никаких кривотолков, сообщил: — Разошлись мы с Заремой, разошлись…

Поразительно! — этот неторопливый рассказ о невзгодах и трудностях жизни Заремы удивительнейшим образом успокаивающе подействовал на Майрама. Его сегодняшние огорчения стали казаться мелкими… Он шел домой, думая о том, как судьба несправедлива к одним, заставляя их полной чашей испить горести, и как легко дает другим радости… Он невольно поежился — какой-то она окажется к нему, Майраму?..

… Легко сказать — забудь. Но как, если вокруг тебя везде и на автобазе, и на улице, и дома — только и разговоров, что о кино, когда каждый улыбается тебе и непременно подробно рассказывает, как обрадовался, когда услышал по радио, прочел в газете о твоих актерских успехах. Как забыть, если Мурат вошел в тебя, если нет тебе покоя от него? Если ты сам уже не знаешь, кто ты: Майрам или Мурат? Но надо забыть! Надо!

…Забыть! Забыться! «Крошка», скрипя тормозами, свернула с главной магистрали города в переулок и углубилась в узкую улицу, пугая прохожих, оттесняя их к стенам зданий.

Забыть все! Изгнать из памяти!.. Накренившись до предела на повороте, «Крошка» устояла на колесах, промчалась мимо стадиона и застыла возле пятиэтажного серого дома…

Забыться! Не думать о кино! Не думать о Мурате! Не слышать команды «Мотор!», «Метраж!», «Стоп!». К черту все! Мелькали лестничные пролеты. Лихорадочно считая этажи — первый, второй, третий, Майрам оказался на лестничной площадке… Он не сразу нажал на кнопку звонка. Оглядев себя, свою неизменную куртку и видавшие виды брюки — замусоленные, топорщившиеся на коленях, он заколебался: не удалиться ли? Но тут же рассердился на себя. Чего это он станет наряжаться? В театр он с ней не пойдет. А таким она его не раз видала. И тогда, в первую встречу, он был в этом же одеянии…

Майрам замялся. На площадке было три двери. Но какая из них та самая? Он забыл, куда заходил к Валентине: направо или налево. А может быть, в ту, что прямо напротив лестницы? Если не считать случая, когда он приезжал по вызову, был Майрам здесь всего раз. Она вперед прошла, а дверь оставила открытой, чтоб он не плутал. Кажется, вот эта. Примерился позвонить, но тут же отдернул руку. Нет, дверь была оббита дерматином. Значит та, что слева… Как узнать, одна она или дома муж? Майрам прислушался. За дверью не было слышно ни звука. Он нажал на звонок. Раздалась нежная мелодия. Конечно, это ее квартира. Ей все подавай пооригинальнее. Не просто звонок, а чтоб музыку выдавливал… И когда с Майрамом бывает, старается каждый поцелуй музыкой окружить.

Представив себе, как она обрадуется нежданному гостю, он небрежно облокотился о стенку, загадочно улыбнулся, стал крутить а пальце ключ от машины. Вытянув руку, опять нажал на кнопки звонка. Послышались шаги. Она! Дверь открылась.

Улыбку с его лица мгновенно смахнул этот всклокоченный, сонный старичок, удивленно окинувший взглядом красочную позу Майрама, приготовленную для других глаз. Майрам оторвался от стены, лихорадочно прикинул: ее отец, что ли? Так он не то в Донбассе, не то в Кузбассе…

— Это вы звонили? — рассердился старичок.

— Точно, — Майрам старался ему понравиться и для этого широко улыбался…

Он озадаченно посмотрел на вертящийся на пальце парня ключ, строго поинтересовался:

— Ну и что?

Майрам вкрадчиво спросил:

— Здесь живет Валентина Сергеевна?

— Здесь?! — оскорбился старичок и простер палец в противоположную дверь. — Это туда! — и ворча себе под нос не очень вразумительные слова, захлопнул дверь…

Майрам услышал, как за дверью женский голос спросил:

— Кто?

— Принцессу ищут, — раздраженно ответил старичок.

Майрам облегченно вздохнул, — прекрасно, что старичок к ней не имеет никакого отношения. С ним было бы не легко поладить. Такому ни до чего нет дела, лишь бы его не беспокоили. Майрам направился к ее двери. Звонок был так резок, что он вздрогнул. Опять принял свою небрежную позу. И ключ завертелся на указательном пальце. Валентина растерянно заморгала в ответ на его улыбку.

— Принимаешь гостя, принцесса? — довольный произведенным эффектом спросил он и тут же осекся, — за спиной ее показался высокий тощий мужчина…

В ее глазах мелькнули испуганные искорки.

— Вы к кому? — отодвинув плечом супругу, обратился к Майраму мужчина. Руки у него были заняты — в одной кисть, в другой банка с краской.

Валентина в ужасе закрыла глаза. Майрам оторвался от стены и, бросив быстрый взгляд на нее, строго спросил:

— Такси вызывали? — его голос прозвучал громче, чем полагается при вызовах такси.

Мужчина оскорбился.

— Сроду не ездили, — заявил он и оглянулся на жену. Она уже открыла глаза, несколько отошла от испуга.

— Ну, как же? — рявкнул Майрам, наглея. — Это двадцать третья квартира? — и хотя ему был виден номер, прибитый сверху двери, Майрам чуть прикрыл дверь, чтоб взглянуть на него.

— Да! — притронулся для большей убедительности к номеру кисточкой мужчина и прямо посмотрел ему в глаза: — Но… не вызывали! — Он зло засмеялся: — Разыграли! Ну, молодцы! По делом вам!