Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Мы пристально посмотрели друг на друга, стоя над пустым саквояжем, и вдруг одновременно потянулись к нему. Фрейд, однако, догадался чуть раньше меня. Он взял саквояж и взвесил в руке, покачав головой.

— Тяжеловат, — пробормотал он, передавая саквояж мне. Я сунул руку внутрь и постучал по дну. Звук был глухим и гулким. — Двойное дно! — воскликнул я и попытался вытащить его. Через несколько мгновений мы увидели заботливо упакованный и переложенный газетными страницами с объявлениями о розыске пропавших родственников настоящий склад склянок с кокаином, а также шприц в маленькой черной шкатулке на красном бархате.

Ни слова не говоря мы изъяли все запасы, включая пузырьки с водой, поставили на место второе дно и вместе спустились вниз. Фрейд проводил меня в умывальную на первом этаже, и там мы вылили в раковину все, что нашли. Потом он положил шприц в карман и отвел меня на кухню, где служанка по имени Паула вернула мне Тоби, и я поехал в гостиницу к профессору Мориарти.

Здесь я должен ненадолго прервать рассказ, чтобы описать город, в котором мне суждено было оказаться и где я провел некоторое время.

В 1891 году Вена была столицей империи в последние десятилетия ее расцвета. Город совершенно не походил на Лондон тех дней, как океан не похож на пустыню. Лондон, обычно влажный, туманный, зловонный и большей частью населенный людьми, говорящими на одном языке, не шел ни в какое сравнение с солнечной и декаденствующей столицей империи Габсбургов. Ее обитатели общались на смеси четырех языков, происходивших, как и они сами, из разных уголков Австро-Венгрии. Хотя каждый из народов и стремился жить отдельно в своем районе города, большей частью кварталы накладывались один на другой. В то время как словацкие уличные торговцы расхваливали на все лады свой товар, главным образом ручную резьбу, перед разодетыми домохозяйками, рота боснийских пехотинцев маршировала, направляясь к Пратеру на смотр императорских войск, а продавцы лимонов из Черногории, точильщики из Сербии, тирольцы, моравцы, хорваты, евреи, венгры и чехи спешили по своим каждодневным делам.

Сам город застраивался концентрическими кольцами, в самой середине которых находился собор Св. Стефана. Это был модный и самый старый квартал, известный улицей Грабен, оживленной и заполненной магазинами и кафе. К северу от нее, по адресу Бергассе, 19, и жил доктор Фрейд. Левее располагались дворец Хофбург, музеи и роскошные парки. «Внутренний город» кончался сразу за ними. Стены, когда-то защищавшие средневековую Вену, давно снесли, к удовольствию императора, и город ступил далеко за их пределы. И все же старинный контур сохранился в виде широкого бульвара, который в тех или иных частях города носил разные названия, однако был больше всего известен как Кольцо. Оно опоясывало старый квартал и упиралось в Дунайский канал к северо-востоку от собора Св. Стефана.

Как я уже заметил, город давно перерос свои средневековые границы, обозначенные Кольцом, и в 1891 году даже распространился за Гюртель — внешний бульвар, отдельные участки которого, когда я был там, еще застраивались или перестраивались. На юго-западе Гюртель, повторявший малое (внутреннее) Кольцо, проходил между собором Св. Стефана и дворцом Шенбрунн Марии-Терезии — габсбургским вариантом Версаля.

К северо-востоку от дворца Шенбрунн, в пятнадцатом округе, находился вокзал Банхоф, куда прибыли мы с Холмсом. В противоположной части города, во втором округе, по другую сторону Дунайского канала, располагался еще больший вокзал, построенный в центре еврейского квартала — Леопольдштадта. Там-то, как сказал мне доктор Фрейд, он и жил в детстве, когда его семья переехала в этот город.

Местоположение его нынешнего дома имело гораздо большие преимущества с профессиональной точки зрения (ибо одно из предположений Холмса оказалось ошибочным: Фрейд по-прежнему имел медицинскую практику). Он находился рядом с Аллгемайнес Кранкенхаус, огромным больничным и учебным заведением Вены, где Фрейд когда-то работал в психиатрическом отделении под началом доктора Теодора Мейнерта, которым так восторгался.

Как и Фрейд, Мейнерт был евреем, однако это не было чем-то необычным для венских медицинских кругов, в значительной степени состоявших из евреев. Мне особенно не приходилось общаться с евреями, знал я о них очень мало и, смею утверждать, не имею по отношению к ним обычных предрассудков, связанных с невежеством. Я убедился в том, что Фрейд был не только умнейшим и образованнейшим врачом, но и хорошим человеком (хотя и не согласен с некоторыми его теориями, которые, откровенно говоря, считаю шокирующими). Для меня эти качества были гораздо важнее, нежели его вера, в которой, кстати, он был не очень крепок. Не будучи сам по натуре религиозным человеком, я не мог вызвать в своей душе ни гнева, ни страсти к догматическим спорам с предполагаемым язычником...

Я отдаю себе отчет в том, что слегка отошел от описания города и вернулся к своему повествованию. Что ж, так оно, видимо, и к лучшему. Вену я узнал не за один день, и нет необходимости заставлять читателя знакомиться с подробными записками путешественника, когда и беглых заметок довольно. Тем более что вскоре станет ясно, какие части и места города обратили на себя мое внимание.

Оставив Тоби с его несговорчивым провожатым, я отправился вдоль по Грабен в кафе Гринштайдля. Оно занимало приметное место в середине улицы, так что пройти мимо было невозможно. Там я должен был встретиться с доктором Фрейдом при условии, если Холмс еще спит.

Называть заведение Гринштайдля «кафе» значило бы допустить по отношению к нему вопиющую несправедливость, ибо оно ни в малейшей степени не соответствовало тому, что под этим словом подразумевают англичане. Венские кафе скорее походили на лондонские клубы. Они были центрами интеллектуальной и культурной жизни, куда погожим днем мог зайти любой и даже не выпить и капли кофе. Гринштайдль славился бильярдными столами, закутками для игры в шахматы, газетами и книгами. Его официанты охотно выполняли различные поручения и каждый час ставили перед вами стакан свежей воды вне зависимости от того, заказывали вы что-нибудь или нет. Кафе были тем местом, где люди встречались, чтобы обменяться мыслями, поговорить, почитать или просто побыть наедине. Они были также отличным местом, где можно было прибавить в весе, так как в списке подаваемых блюд значились самые необычные виды выпечки, и лишь человек с сильной волей мог противостоять их благоухающим соблазнам.

Фрейд уже был у Гринштайдля (кафе, между прочим, претендовало на то, чтобы считаться самым изысканным венским заведением такого рода), и официант провел меня прямо к столику. Я заказал пиво и стал слушать. Он сообщил мне, что Холмс все еще спит, однако нам вскоре надо будет вернуться на Бергассе, 19. Поскольку нам обоим не хотелось сразу погружаться в море вопросов, связанных с лечением, Фрейд рассказал мне кое-что о себе и о своем нынешнем роде занятий. Он объяснил, что кокаин не является непосредственным предметом его исследований, занимается он им постольку-поскольку. Его и еще двух врачей наркотик заинтересовал тем, что обладает неоценимым обезболивающим свойством в глазной хирургии. По образованию Фрейд невропатолог; ему также приходится заниматься местной диагностикой и электропрогностикой — оба термина для меня, обыкновенного практикующего врача, были китайской грамотой.

— Как видите, я прошел длинный путь, еще и извилистый к тому же, — улыбнулся он, — от составления карты нервной системы до того, что я есть теперь.

— Вы психиатр?

Он пожал плечами.

— Тому, кем я стал, нет общепринятого названия, — ответил он. — Как заключил герр Холмс, меня интересуют случаи истерии; большей частью больные приходят ко мне по настоянию своих семей, или же я навещаю их, сохраняя дело в секрете. Куда ведут мои исследования, не могу сказать точно, однако мне многое удалось узнать об истерии, точнее сказать, неврозах.

Я собирался спросить его, что он вкладывает в это понятие и прав ли Холмс, предполагая, что некоторые из его теорий оказались неудобоваримыми для медицинского сообщества, как вдруг он тихонько остановил меня и предложил вернуться в нашему пациенту. Пока мы пробирались между столиками и тесными группками поглощенных разговором художников и писателей, он, обернувшись через плечо, предложил взять меня с собой, когда пойдет проведать своих пациентов. Так что я смогу сам посмотреть на людей, которых ему приходится лечить, и на симптомы их болезней. Я с удовольствием принял приглашение, и мы направились по людной Грабен и вскоре сели в конку.

21
{"b":"19468","o":1}