— Дорогая девочка, какое счастье, что ты нашлась!

— Могу я узнать, от чего умер ваш муж? — спросил Холмс, не сводя с нее взгляда.

Краска опять бросилась ей в лицо. Баронесса посмотрела сначала на Холмса, а потом на меня в большой растерянности.

— Сердце, — сказала она низким, срывающимся голосом. Я смущенно кашлянул, а Холмс поднялся на ноги.

— Прискорбно, весьма прискорбно. Ну что же, Ватсон, похоже нам здесь больше нечего делать, — сказал он беспечно и, как мне показалось, равнодушно. — Наша маленькая загадка разрешилась. — Он протянул руку Норе Симмонс. — Мадам, прошу простить нас за то, что мы побеспокоили вас в вашем горе и отняли столько времени.

— Но вы, конечно, не заберете у меня Нору! — воскликнула баронесса, поднимаясь следом за нами. — Наконец-то я обрела ее, мистер Холмс, она так скрашивает мое существование.

— В ее теперешнем положении она вам вряд ли может быть чем-то полезной, — сухо заметил Холмс. — Она нуждается в заботе гораздо больше, чем способна позаботиться о ком-либо. — Холмс вновь протянул руку.

— Да-да, конечно, но я сама смогу прекрасно за ней присмотреть, — энергично возразила дама. — Разве я не говорила вам, что Нора для меня — и служанка, и компаньонка. — В ее причитаниях было что-то трогательное, я уже совсем было согласился с ней и хотел сказать Холмсу, что любовь и забота иногда могут исцелить больного, даже если лекарство оказалось бессильным. Но он опередил меня:

— Боюсь, что теперь это совершенно невозможно. Ваша служанка находится под присмотром доктора Фрейда в Аллгемайнес Кранкенхаус; мы и так допустили слишком большую вольность, привезя ее сюда без позволения. Я бы ни за что не решился на такое, если бы не требовалось так срочно установить ее личность.

— Да, но...

— Со своей стороны я могу попытаться убедить доктора препоручить ее вашим заботам. Ведь в Провиденсе вы, наверное, участвовали в приходской благотворительности, помогая беднякам и бездомным?

— Это правда, я действительно занималась благотворительностью в приходе, — поспешно согласилась баронесса.

— Я так и знал. Можете быть совершенно спокойны, я сообщу обо всем доктору Фрейду, и он, несомненно, примет это во внимание, когда речь зайдет о дальнейшей судьбе пациентки.

Баронесса собиралась что-то сказать в ответ, Холмс же был вежлив, но непреклонен. С тем мы и удалились, забрав с собой несчастную служанку.

Фиакр поджидал нас там, где мы его оставили, и, когда мы забрались внутрь, Холмс разразился беззвучным хохотом.

— Великолепное представление, Ватсон. В нем было все: и нахальство, и искренность, и превосходная артистичность, сделавшая бы честь Эллен Терри[30]. Ну конечно же, они были готовы к такому повороту событий. Эту дамочку хорошенько натаскали.

— Значит, она самозванка? — Это казалось совершенно невозможным — такое очаровательное создание... В ответ Холмс лишь устало кивнул, потом повернул голову в сторону нашей пассажирки, соря табаком из трубки.

— Эта несчастная женщина и есть настоящая баронесса фон Лайнсдорф, к счастью или к сожалению для нее, — добавил он многозначительно. — И все же, прежде чем считать дело завершенным, можно попытаться восстановить хоть некоторые ее права, если не сознание.

— Но откуда вам известно, что та, другая, лжет?

— Вы хотите знать, что выдало ее, помимо совершенно нелепых россказней о служанке, сбежавшей лишь потому, что ее хозяин умирает от сердечного приступа?

Я кивнул, заметив все же, что мне этот рассказ не показался таким уж невероятным.

— Возможно, между этими событиями существует некая связь, о которой мы и не подозреваем, и именно она поможет нам объяснить ее поступки, — размышлял я, все более увлекаясь версией, которая уже начинала складываться у меня в голове. — Может быть...

— Может быть, — согласился Холмс улыбаясь. — Тем не менее некоторые факты говорят в пользу уже сделанных мной выводов.

В облике великолепной дамы было нечто, делавшее ее столь похожей на баронессу. И уж совсем не подходила на эту роль другая претендентка, помутившаяся рассудком. Раздражающе самоуверенное поведение моего друга (в то время как меньше недели назад он сам был ненамного лучше буйного помешанного и, не вмешайся я, продолжал бы им оставаться) да и манера говорить с таким снисхождением уязвили меня теперь гораздо сильнее, чем если бы подобное случилось полгода назад в Лондоне.

— Что это еще за факты? — с недоверием потребовал я отчета.

— Вам, конечно же, небезинтересно будет узнать, — отвечал Холмс, протягивая телеграмму, полученную ранее, и словно не замечая враждебности в моем голосе, — что семья Слейтер из Род-Айленда вот уже двести лет принадлежит к религиозной секте квакеров. Квакеры не ходят в церковь, они собираются в молельных домах. И уж конечно, они не станут говорить, что занимаются благотворительностью в местном приходе. Они ни в коем случае не станут так говорить, — добавил он, глядя в окно.

На сей раз я не в силах был сдержать изумления, но, прежде чем смог открыть рот, Холмс снова заговорил, рассеянно глядя по сторонам. — Да, кстати, я вспомнил наконец, где мы могли видеть графа фон Шлифена в последний раз.

— Какого графа?

— Фон Шлифена, того джентльмена, что встретился нам у дома баронессы. Его портрет появился в «Таймс»[31] несколько месяцев тому назад. Вам он не попадался на глаза? Если память мне не изменяет, граф только что назначен начальником германского генерального штаба.

Шерлок Холмс стоял на бургундском коврике в кабинете дома 19 по улице Бергассе, облокотившись на каминную доску.

— По завещанию все состояние отходит к новой баронессе, не так ли? — сказал он.

Фрейд оторвался от своих записей с обиженным видом.

— Если уж вы знали о завещании барона заранее, могли бы прямо и сказать, — заметил он резко. — А так по вашей милости я пропустил осмотр пациента. Ведь я предупреждал вас. И все же вы настояли, чтобы я ехал в контору, уверив меня, что нет ничего важнее.

Холмс беззвучно рассмеялся и поднял руку, собираясь возразить.

— Я не сомневаюсь, что вы простите меня, доктор. Я говорю лишь на основании убеждения, отнюдь не знания. Вы не зря потратили сегодняшнее утро: то, что вы узнали, подтвердило мои подозрения. И все же я торжественно клянусь: говори я хорошо по-немецки, никогда не заставил бы вас пропустить осмотр больного. Доктор Ватсон подтвердит, что не в моих правилах отрывать его от практики без веской на то причины. Так вы прощаете меня? Вот и хорошо.

Затем Холмс рассказал Фрейду о нашей поездке. Узнав, куда мы возили его пациентку, Фрейд неодобрительно нахмурился, но вздохнул с облегчением, когда я заверил его, что ни дом, ни его обитатели не произвели на нее ни малейшего впечатления.

— Настало время, — продолжал Холмс, доставая видавшую виды глиняную трубку и продолжая облокачиваться на каминную доску, — трубить большой сбор и посмотреть все факты: сходятся ли они с нашими предположениями. — Он помолчал, доставая щипцами из огня уголек и раскуривая трубку. — Разрешите задать вам последний вопрос, прежде чем будем считать наше дело завершенным: что за человек новый кайзер Германии?

— Он стал кайзером в 1888 году, — вставил я словечко. Холмс кивнул, не сводя глаз с Фрейда, в то время как тот задумался над вопросом.

— Если определить одним словом, я бы назвал его незрелым, — сказал он наконец.

— Какого вы мнения о его политике?

— Она главным образом касается общественного законодательства. Смертельно боится социализма; что же касается международных пристрастий, то, насколько можно судить по газетам, склонен к жесткости, в особенности по отношению к России и в таких делах, как влияние на Балканах.

— Каков у него нрав?

— С этим сложнее. Он умен, видимо, очень вспыльчив и подвержен приступам нетерпимости по отношению к людям, окружающим его. Думаю, принц фон Бисмарк оказался не у дел из-за какой-нибудь ссоры. Кайзер обожает военные смотры, форму, шагистику — вообще любое проявление силы. Он... — тут Фрейд замялся и усмехнулся, слегка смущенный.