– У меня тут джекпот, – сообщила она. – Целых пять восьмерок. Счастливые числа[10], плохие часы.

Хотя Гуань ни черта не смыслит в технике, она за секунду находит сбой в электрической цепи любого прибора, будь то розетка на стене или стробоскопическая лампа фотографа. Она проделывала такие трюки с моим оборудованием. Я, на минуточку, профессиональный фотограф, а Гуань с трудом с мыльницей управляется, но при этом может с точностью указать конкретную часть камеры, кабель или батарею с неисправностью, а потом, когда я отправляла оборудование в ремонтную мастерскую в Сакраменто, оказывалось, что Гуань была абсолютно права. А еще я видела, как она оживила разрядившийся беспроводной телефон, просто нажимая пальцами на зарядное устройство. Гуань не может ничего из этого объяснить, я тоже. Могу сказать одно: я видела, как она это делает.

Самая странная из ее способностей – умение диагностировать болезни. Когда Гуань пожимает кому-нибудь руку, она с ходу может определить, ломал ли человек когда-нибудь кость, даже если перелом сросся много лет назад. Она мгновенно определяет, если у человека артрит, бурсит, радикулит, – Гуань действительно хорошо разбирается в заболеваниях опорно-двигательного аппарата, которые называет «горящими костями», «жаром в руках», «закисшими суставами», «змеиными ногами» и так далее. Гуань считает, что бо́льшая часть этих болячек вызвана одновременным употреблением в пищу горячего и холодного, загибанием пальцев при подсчете разочарований, слишком частым покачиванием головой с сожалением или хранением беспокойства где-то между челюстью и кулаками.

Гуань не в состоянии никого вылечить на месте, она все-таки не ходячий Масабьель[11], но многие люди утверждают, что ее прикосновения имеют целительный эффект. Например, клиенты в аптеке Спенсера в районе Кастро, где Гуань работала. Большинство покупателей, которые приходили получить лекарства по рецептам, были геями. Гуань называла их «холостяками». Поскольку Гуань работала в аптеке больше двадцати лет, то на ее глазах некоторые постоянные клиенты заболели СПИДом. Когда они заглядывали, то Гуань растирала им плечи, попутно давая медицинские советы: «Вы все еще запиваете пивом острую еду? Что я вам говорила! Тс-с! Так ты никогда не поправишься!» Она цыкала на них, как на избалованных детей. Некоторые покупатели заходили каждый день, хотя им могли доставлять лекарства на дом. И я понимаю почему. Когда Гуань кладет руки на больное место, то сначала начинает легонько покалывать, будто по коже порхает тысяча фей, потом возникает ощущение, будто теплый поток бежит по венам. Нет, ты не поправляешься, но зато ощущаешь себя свободным от тревог, успокаиваешься и скользишь по морю безмятежности.

Как-то раз Гуань сказала мне:

– После смерти иньские холостяки навещают меня. Они называют меня «доктор Гуань». В шутку, конечно. – А потом робко добавила по-английски: – А может, из уважения. Что думаешь, Либби-а?

Она всегда спрашивала, что я думаю.

Никто в нашей семье не упоминал о необычных способностях Гуань. Это привлекло бы внимание к тому, что мы и так знали: Гуань не в себе, она чокнутая даже по китайским меркам, даже по меркам Сан-Франциско. Бо́льшая часть того, что она делает и говорит, вызвала бы недоверие у любого, кто не принимает нейролептики и не состоит в секте.

Но я больше не считаю свою сестру сумасшедшей. А даже если и сумасшедшая, то совершенно безобидная, если не принимать ее всерьез. Она не скандирует, сидя на тротуаре, как тот парень с Маркет-стрит, который орет, что Калифорния обречена скатиться в океан, как тарелка с моллюсками. Она не спекулирует идеями нью-эйдж[12]. Вам не нужно платить Гуань сто пятьдесят баксов в час, чтобы послушать, что не так с вашей прошлой жизнью. Она расскажет вам бесплатно, даже если вы не спросите.

Бо́льшую часть времени Гуань ведет себя как все: стоит в очередях, торгуется, высчитывает, сколько мелочи выгадала. Утром Гуань звонила и хвасталась: «Либби-а, я вчера купила на распродаже две пары туфель по цене одной. Угадай, сколько я сэкономила! Только угадай!»

Но, как бы то ни было, Гуань странная. Иногда эта странность меня забавляет. Иногда раздражает. Но чаще я расстраиваюсь, даже сержусь, но не на Гуань, а на то, что никогда не получаешь то, что хочешь. Почему мне досталась такая сестра? Почему ей досталась я? Иногда я размышляю, как бы все повернулось, будь Гуань более нормальной. Но что такое нормальность? Может, в какой-то другой стране Гуань считалась бы совершенно обыкновенной. Может, в каких-то регионах Китая, в Гонконге или на Тайване, ее и вовсе бы почитали.

Может, есть в этом мире место, где у каждого человека имеется сестра с иньскими глазами.

Гуань сейчас около пятидесяти. Я на двенадцать лет младше, и она с гордостью подчеркивает этот факт, когда кто-то вежливо интересуется, кто из нас старше. В присутствии посторонних она любит щипать меня за щеку и напоминать, что я вся «сморщилась», поскольку курю и пью слишком много вина и кофе, тогда как у Гуань нет таких дурных привычек. Гуань любит повторять: «Если не привыкать, то и останавливаться не надо». Гуань не отличается тактом или скрытностью, у нее все написано на лице. Но дело в том, что никто не догадывается, что мы сестры.

Кевин как-то раз пошутил, что коммунисты прислали нам не того ребенка, решив, что для американцев все китайцы на одно лицо. Услышав его слова, я фантазировала, как в один прекрасный день мы получим письмо из Китая: «Ребята, сорри. Ошибочка вышла». Гуань не вписывалась в нашу семью. Наши ежегодные рождественские фото выглядят как загадка для детей: «Что не так с этим снимком?» Каждый год в центре торчит Гуань в веселеньком летнем платье, с заколками, разделяющими волосы на прямой пробор, и странноватой улыбкой от уха до уха. В конце концов мама пристроила ее помощницей официанта в китайскую забегаловку. Только месяц спустя до Гуань дошло, что в этом заведении якобы подают китайскую еду. С течением времени она не американизировалась, не стала и более похожей на нашего отца.

С другой стороны, мне все твердили наперебой, что я жутко похожа на отца и внешне, и по характеру. Тетя Бетти постоянно говорила: «Посмотрите, сколько Оливия ест и не набирает ни грамма, совсем как Джек!» Мама как-то раз заметила: «Оливия обожает разбирать все по косточкам. У нее мозг как у папы-бухгалтера. Неудивительно, что она стала фотографом!» Подобные замечания заставляли задуматься, что еще мне передалось с отцовскими генами. Унаследовала ли я его мрачность? Привычку солить фрукты? Боязнь микробов?

Гуань – моя противоположность. Это миниатюрная динамо-машина, метр с кепкой, этакий мини-бык в посудной лавке. Где Гуань, там шум и гам. Она носит фиолетовый клетчатый пиджак с бирюзовыми штанами. Она громко шепчет хриплым голосом, из-за чего кажется, будто у нее хронический ларингит, хотя на самом деле Гуань никогда не болела. Гуань раздает направо и налево предупреждения о вреде для здоровья, рецепты всяких травок-муравок и советы, как склеить что угодно, начиная с разбитых чашек и заканчивая распавшимися браками. Она перескакивает с темы на тему, всегда готова подсказать, где самые выгодные цены. Томми однажды сказал, что Гуань верит в свободу слова, поток сознания и бесплатную мойку машин, где еще и заправляют до полного бака. Единственное, что поменялось у Гуань в ее английском, – скорость, с которой она тараторит на нем. Между тем Гуань считает себя великим знатоком и частенько поправляет мужа. «Не украл, – говорит она Джорджу, – а украдывал».

Несмотря на все наши очевидные различия, Гуань считает, что мы с ней очень похожи. По ее мнению, мы связаны космической китайской пуповиной, которая дала нам одинаковые черты, мотивы, судьбу и удачу. «Мы с Либби-а, – рассказывает она всем новым знакомым, – одинаковые тут». С этими словами Гуань стучит меня по голове и продолжает: «Мы родились в год Обезьяной. Кто старше? Угадайте. Кто из нас?» И прижимается щекой к моей щеке.