– Извольте. Вы не женщина, а баба. Правильно говорят – хамунизм мы построили, а до всего остального руки не дошли…

От старика шёл легкий винный запах. Я решил сесть к бабе, но и от неё тянуло спиртным.

– Меня зовут Манфред, Фредя. А вас?

– А меня – Земфира… А вообще – Алка.

– Не понял, – сказал я.

Старик злорадостно уточнил:

– Земфира – это рабочий псевдоним, знаете ли, как у Ульянова – Ленин, у Бронштейна – Троцкий…

Активно прожевывая кусок – грудь ходила валунами, – Алка махнула на него пирожком:

– Да замолк, дай спокойно пожрать!

Они все постоянно употребляют совершенный вид прошедшего времени: «Сделал! Сел! Встал! Принес! Замолк!» Есть в этом что-то очень неприятное, фамильярное, грубое, наглое… И интонации голоса при этом такие… недружественные… грубые… язык – зеркало социума…

Алка, дожевав пирожок, поинтересовалась:

– Сигарет, случайно, нет?

– Нет, не курю.

– Я слыхала, у вас в Европе никто уже почти не курит?

– Да, мало кто.

Она вытерла пальцы о юбку:

– За что тебя? Драка?

– Нет, какое!.. Регистрация не была.

– А, в рейд попал?

– Нет, в бюро. Там началась всякая, такая… катава-силия… Бухты-барханы…

– Чего?

– Шум-шмум. – Я вспомнил шофера. – Разговоры, карточки… Зачем фотоаппарат, кассеты…

– И всё? Отпустят, – уверенно сказала она. – Проверят и выгонят. У меня тоже прописка просрочена, вот менты и выловили…

– И что делали?

Она подкинула снизу груди:

– Ничего. Сижу, жду, когда бабло подвезут. Сестра должна приехать к вечеру из Холмогор, бабки привезти, чтоб этим проклятым гадам пасть заткнуть… А пока вот с утра посадили… до денег, сказали, будешь сидеть…

– Разбойный приказ, одним словом, – подал реплику старик и приподнял шляпу: – Самуил Матвеич!

Он был одет в потертый клетчатый пиджак и тёплую ковбойку, на лице – костяные очки; скрюченно-неподвижными пальцами он трогал синь в подглазье.

– Чей приказ? – не понял я.

– Раньше сие заведение называлось Разбойный приказ. А еще раньше – Разбойная изба. Сидка главных разбойников.

Тут я вспомнил:

– Да, Пётр Большой, Гроссе, знаю… Приказы… Учили.

– Нет, батенька, Разбойный приказ был еще при деде Петра… И до него… Заведовал разбоями, грабежами, палачами, тюрьмами… Потом сыск назывался…

– А вы почему тут? – спросил я, хоть и знал по фильмам, что в тюрьме такие вопросы задавать нельзя. Но это и не казалось настоящей тюрьмой – скорей как в очереди к врачу.

– Видите ли, обстоятельства…

Алка поправила лифчик, подбросив снизу руками груди:

– Он в киоске газетном тут работает, у него иногда пакеты с травой ребята оставляют… Ну и… что-то не срослось с ментами…

– О нет, нет! – запричитал старик, а баба рявкнула на него:

– Чего нет-нет? Да-да! Марихуана, а что же? Марь-Иванна!

– Но они говорили, что это тибетский сбор трав, от кашля… календула… простуда…

– Ага, тибетский сбор с краснодарских гор…

– Я не знал.

– Всё ты знал.

Значит, это дилер. Алка спросила меня:

– Слушай, дружок, а ты там, у себя в Германии, по борделям ходишь?

Я опешил:

– Я?.. Нет. У меня подруга Элизабет.

– А… а я думала… – разочарованно протянула она. – А цены не знаешь?

– Какие?

– Ну, на эти… на секс.

– А, – понял я. – Средняя – от 50 до 100 евро.

Алка удовлетворенно кивнула и восхищенно закатила глаза:

– Это что же, в день до штуки евро срубить можно?

– Зависит от вашей выносливости, мадам, – ядовито вставил старик, а я ответил:

– Нет, оттуда еще платить… комната, свет, отопление, телефон, налоги, профсоюзные сборы… По ZDF показывали.

– Что, и профсоюз есть?

Услышав, что да, сейчас открыли, «Гидра» называется, все проститутки платят в медицинскую и пенсионную кассы, она озабоченно посмотрела на меня:

– Сделаешь визу? Месяца на три?.. Приеду, отработаю и тебя не забуду – приходи хоть каждый день…

– Конечно, посмотрим… потому что почему нет… – уклончиво ответил я («да и нет не говорите»).

– Ручка есть, дедуль, бумажка? – спросила она у старика.

– Вот, прошу – хоть и обыскали, но книжку не забрали… И карандаш, если пишет. – Старик, обдавая меня острым затхлым запахом, малоподвижной рукой выволок из кармана древнюю записную книжку и вырвал из неё желтый листок.

Алка размашисто рассадила по нему значки.

– Вот мой телефон. Надо будет – заходи, – дала она мне разнокалиберно нацарапанные цифры. – А твой номер?

Я написал свой правильный телефон – пусть приедет, почему нет?.. Отведу её на Мариенплац, а там сама разберётся… Наши баварцы такие груди без внимания не оставят, грудь для баварца – важнее пива.

– Отлично, Фредя! – Она спрятала бумажку куда-то за пояс юбки. – Можешь и ночевать у меня, если чего… Ты где остановился? В гостинице? Там дорого, наверно, я тебе комнату задёшево сдам, в одной ты будешь, в другой – я… Я две комнаты снимаю…

Старик усмехнулся:

– Под крики и стоны клиентов не очень-то и уснёшь.

Алка вспыхнула:

– Никаких криков! Дом сталинский, стены – во, в пять хуев толщиной, – она показала руками отрезок в метр, – еще твои немцы строили… – а на мой вопрос, какие такие мои немцы и что они строили, старик пояснил:

– Она имеет в виду – военнопленные, немцы, после войны. Да, что при Сталине построено – до сих пор прочно стоит, спросом пользуется… И мой номер запишите, у меня тоже две комнаты, милости просим. Так, дай бог памяти… Пять… Пять… Потом три двойки… Тридцать девять в конце… улица Нежданова, 58, киоск напротив дома. Я или дома, или в ларьке… Видно, что вы – учтивый и вежливый молодой человек, не то что этот Юрка-быдло… Оставь, говорит, Самуилыч, пакет до вечера, таскать с собой неохота, вот тебе 1000 рублей, вечером – столько же… расплачусь при заборе…

– На каком заборе? – не понял я.

– Ну, когда забирать придут. А забрали – меня: явились менты, пакет вскрыли – там пахучий цветок какой-то… весы у них с собой были…

– Да не заливай! Прекрасно ты знал, что в пакете!.. Первый раз, что ли?

– Да я… 50 лет в библиотеке проработал… интеллигентный человек… нужда заставляет…

– Это ты ментам лапшу вешай, мне-то чего заливаешь? – Алка взвилась возмущенной грудью. – Я сама у тебя как-то экстези брала!

– Это ментоловые таблетки, что ли? – сделал заинтересованное лицо старик.

– Хрен там ментоловые! Экстези! Ты еще пошутил – мол, меняю на виагру…

Старик обидчиво подтянул губы:

– Мне, слава богу, виагра пока не нужна…

– Как же!.. Барыга старый!

– Не раздражай меня! Я хоть и незлобивый, но тоже могу укусить…

А мне под их ласковую перепалку стало думаться вдруг, какие все-таки русские люди – простые и легкие в контактах: угощают пирожками, дают адреса, телефоны, приглашают в гости… А как по-доброму, по-человечески они говорят друг с другом!.. Антоша – с толстым капитаном, капитан – с полковником, с сержантом… По-доброму, по-домашнему, по-родному… Тут нет дистанции, всё запросто, любой может заговорить с тобой, сказать что-нибудь, у нас же все друг с другом – на расстоянии руки…Только официально: «Фрау Шмидт! Герр Мюллер!» Нет человечности – ни в языке, ни в менталитете, а у русских – есть… В немецком даже слова такого – «человечность» – нет, что меня не удивляет… Да, помню, как я обиделся, когда Вы дали нам перевести цитату из Ломоносова, что на немецком языке надо говорить с лошадьми, а сейчас понимаю, что он был очень прав. Гроссадмирал Ломоносов! А сколько оттенков в русском?.. Вот Бабаня часто повторяла «незлобивый народ», а я никак не мог понять, что это значит. В немецком есть «злой» – и всё… В немецком даже нормального слова для понятие «добрый», «доброта», «добро» нет – «gut» – это «хороший», «barmherzig» – «милосердный», а где «добрый»? И этот факт, кажется, многое объясняет в нашем менталитете и в той катастрофе, которую мы учинили и которая произошла с нами… Хотя самые большие чванцы и чопорюги – это всё-таки пруссаки… Мы, баварцы, другие. Ну да мы и старше их на тысячу лет… И не происходит ли само наше название «баварец» – от «боярец», «боярин», Bojarisch?.. Очень может быть… Говорят же, что германские племена произошли от славянских, а не наоборот.