В Разбойном приказе сидел Григорий Шапкин. Если где-либо в стране – по уездам, городам, деревням и по большим дорогам – словят убийцу, так тут же его подстрекали, чтобы он оговаривал торговых людей и богатых крестьян, будто и они ему помогали грабить и убивать, а с тех потом сдирали три шкуры батогами до тех пор, пока не приносились деньги или золото. Так эти «великие господа» добывали себе богатства.
В общей Судной избе сидели Иван Долгоруков и Иван Мятлев. Сюда приводились на суд все те, кого пьяными находили и хватали ночью по улицам. Штраф был в 10 алтын, что составляет 30 мариенгрошей. Если где-нибудь в тайных корчмах находили пиво, мед или вино, все это отбиралось и доставлялось на этот Судный двор. Виновный должен был выплатить тогда штраф в 2 рубля, что составляет 6 талеров, и к тому же бывал бит публично на торгу батогами. Было много приказчиков или чиновников, которые за этим надзирали. И прежде чем приведут они кого-нибудь на Земский двор, еще на улице могут они дело неправое сделать правым, а правое, наоборот, неправым. К кому из купцов или торговых людей эти приказные не были расположены, к тем в дом подсылали они бродягу, который как бы по дружбе приносил стопочку вина. За ним тотчас же являлись приказные с целовальниками и в присутствии целовальников хватали парня вместе с хозяином, хозяйкой и всей челядью. Хозяину приходилось тогда растрясать свою мошну, коли он хотел сохранить свою шкуру.
Было также много недельщиков, которые всякого высылали на суд за деньги, причем сумма определялась в зависимости от расстояния. Они ставили на суд всякого в стране. Обвиняемому назначался первый срок явки соразмерно с тем, жил ли тот далеко или близко. Недельщик же, придя на место, брал с собой с ближайшей таможни, но не с поместий и не с уездов, двух или трех целовальников и бросал «память» в дом или во двор обвиняемому. Так повторялось до третьего раза. Если обвиняемый давал деньги, то он выигрывал дело, даже если действительно был виноват. Если же он не приходил, то жалобщик мог, словив и связав его, взять и бить на торгу публично до тех пор, пока тот не заплатит. Можно было также, по желанию истца, сделать человека холопом, если только у него не было защиты: нужно было либо уплатить все с процентами, либо всю свою жизнь вертеть ручную мельницу. Иного лихого человека подговаривали, чтобы он оговорил напрасно богатого купца или крестьянина в уезде: кривду все равно делали правдой. Так добывали эти ребята деньги.
В Ямском приказе обычно, когда приказывали отправлять грамоты, устраивали так: копили ребята все грамоты вместе и отправляли их на ямских все зараз. А затем представляли полный счет – сколько раз и когда лошади будто бы были наняты, и оставляли себе деньги, которые должны бы лежать в казне.
В приказе, где прочитывались все челобитья, пожалованные и подписанные великим князем, получал свою, подписную челобитную тот, у кого были деньги. А если какой-нибудь посадский или простой человек не имел денег, то не мог он найти и управы прежде, чем не заплатит. Только тогда челобитья подписывались и вычитывались. Рука руку моет.
В Казанском и Астраханском приказах они изрядно набили себе мошну. В Рязанском приказе они хозяйничали столь же бессовестно. Но теперь им это запрещено. Причина: крымский царь управлялся с этой землей так, как великий князь с Лифляндией.
Андрей Васильевич сидел в Посольском приказе. Здесь ведались все немецкие и татарские дела и сюда же поступали сборы с Карельской земли. Там повседневно бывали толмачи различных народов. У них были поместья, и они же получали годовое жалованье. Здесь проделывались такие же штуки, как и в других приказах.
На дворе, где все иноземцы получают изо дня в день свои кормовые деньги, сидел Иван Тарасович Соймонов и один дьяк. Ежели кто из иноземцев не брал своего меда и кормовых денег за 10, 20 или 30 дней, с того постоянно удерживали десятую часть, когда потом он хотел их получить. Каждый иноземец имел на руках «память»: она была так искусно изготовлена, что никто не мог, подделав почерк, незаметно что-либо в ней приписать.
Из погребов мед приносился теми, кто был к тому приставлен. Они отмеривали мед в погребе по своему желанию и потом уже выносили его наружу и наливали иноземцу в его бочку. Соглашался тот его принять – хорошо, а коли нет, то не получал ничего. Варился хороший и плохой мед, и на этом сберегалась третья часть меда-сырца. А если иноземец одаривал этих ребят, то сам мог идти в погреб и цедить мед на пробу изо всех бочек. Какой мед более других приходился ему по вкусу, того он и приказывал тогда нацедить и получал, конечно, свою полную меру. Если иноземец умирал или его убивали, то эти куманьки целый год все продолжали заносить в отчет полностью все «выдачи»!
Таковы, коротко говоря, были знатнейшие приказы. В других дело шло тем же порядком.
Денежные сборы с государства распределялись так, что в каждый приказ поступали деньги; в том же приказе производился и суд соответственной области страны. Из приказа в приказ деньги не передавались; один получал тогда от другого подписную память, которая подписывалась дьяком. «Памяти» склеивались вместе и наматывались в «столпцы».
В каждом приказе или судных избах были два сторожа. Они открывали двери тем, кто давал деньги, а кому нечего было дать, перед тем двери закрывались. Кто хотел влезть насильно, того сильно били по голове палкой в локоть длиной. Не щадили никого! У кого же не было денег, тот стучался и говорил: «Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй нас грешных». В ответ на эти слова сторож открывал ему дверь; тот входил и многократно бил челом князьям, боярам или дьяку. Если он бывал недостаточно смел, то боярин ударял или отталкивал его посохом и говорил: «Недосуг! Подожди!» Многие так и ждали до самой смерти. Все князья, бояре и дьяки и в приказах, и в церкви постоянно имели при себе посох.
Во всех приказах все дела – малые и большие – записывались в книги. В приказах были еще сливяные и вишневые косточки, при помощи которых производился счет.
По всем приказам были подьячие – помощники дьяков – в числе 20, 30, 40, 50, то больше, то меньше. Они переписывали грамоты набело. Дьяк брал грамоту в левую руку и под числом писал свое имя мелким шрифтом. Потом он оборачивал грамоту и писал там на всех местах, где приходились сставы, так что половинки букв бывали на обоих концах бумаги. Никто не мог подделать грамоты и не мог приписать в ней что-нибудь еще. Так скреплялась грамота. Потом наверху на обратной стороне, на первой склейке грамоты, дьяк писал от себя титул великого князя крупными буквами так, чтобы каждый мог видеть: «Царь и великий князь Иван Васильевич всея Руси». Перед дьяком на столе стояла чернильница с перьями. Помощники дьяков, или подьячие, держали свои чернильницы с перьями и бумагой в левой руке и на коленке переписывали грамоту набело.
Летом по приказам ходит много парней, или «малых», с деревянными чашками и каменными кувшинами; в них лежит лед. Если кто-нибудь пожелает пить, тот дважды или трижды может напиться за один чешский пфенниг. Ходят еще по приказам с продажным питьем, которое называется сладкий морс. Изготовляется он так: берут из ручья свежую проточную воду и можжевеловую ягоду и кладут ее в эту воду; оттого вода становится кислой. Затем берут мед, подмешивают его в воду и процеживают сквозь волосяное сито. Вода делается тогда сладкой. Сколько кто захочет выпить, столько и должен заплатить.
Если кто-нибудь в стране или по городам Московского государства не найдет управы, то он идет в тот или иной приказ. Когда сойдутся две стороны и правый поцелует крест, то он выигрывает дело и получает деньги. Но виноватый мог, не выплачивая долг, вызвать правого на бой, даже и после присяги. На Москве было много бойцов, которые за деньги бились за каждого. И кто выигрывал дело под присягой, а противная сторона судебным решением была недовольна, тот должен был биться на бою со своим соперником или же нанять за себя бойца. Постоянно так и бывало, что тот, кто был прав и присягал, тот оказывался затем неправым. Если у неправого было больше денег, чем у правого, – и пусть он действительно неправ, – он все же оказывался, благодаря деньгам, правым, а правый неправым. Когда бились бойцы, то тот, который получал большую сумму денег от противника, падал во всем своем вооружении ниц перед своим соперником и говорил: «Виноват, казни!» Вследствие этих слов правый нередко проигрывал и неправый выигрывал, ибо неправый мог дать больше, чем правый.
