– Известно, после войны мужиков не было, бабы на всякое зарились, хоть на слепое, хоть на ползающее, лишь бы корень был, – подтвердил божий одуванчик, прихорашивая своей лапонью легкие волосёнки на черепе.
Зарились? Заря? Зарево?.. Корневые чередование «зар-зор»?.. В голове уже всё мешалось, морщилось и мялось, с шелестом начали остывать мозги. Приближался ступор. Я успел сказать:
– Моего деду… тут не было… он там… Франция…
– А, ну-ну… Франкрайх! А так – завалили мы всё-таки немца! – с удовольствием констатировал Павел Иванович, трясанув утвердительно жировиками.
– Завалили? Куда? – не понял я (мысли отяжелели, русские и немецкие слова чередовались, как мясная начинка в слоёном пироге, который по праздникам делала Бабаня… Разломни пирога!).
– Куда? В могилу, – усмехнулся Павел Иванович.
– А я кто?.. Я живой!
– Ты? Новый немец. Видно, что хороший парень, добрый, с душой. – Он сощурился, а одуванчик спросил:
– Вот почему новые немцы такие хорошие вышли, а новые русские – такие падлы все?..
Павел Иванович объяснил коротко и веско:
– У нас планида такая… кривая.. не успели коммунизм построить – давай опять капитализм строй… То туда, то сюда… – Он веско переложил шляпу со стола на шахматную доску: – Качает нас маятником, из одного тупика в другой… Всё перестраиваемся с великих князей, всё никак не уляжемся, всё велосипед выдумываем, хотя другие давно на машинах шуруют… Страна такая, ничего не попишешь… А знаешь, Фредя, почему Сталин войну выиграл?
– Нет, Фредя не знает.
– А потому, что ваш Гитлер хотел хорошее только для немцев – «Дейчланд юбер аллес»! А наш Сталин – для всех народов, «коммунизмус юбер аллес»! Наш лозунг был справедливый, интернациональный, а ваш – эгоистический, узконациональный!
– Да, это настояще правильно.
Мне было радостно, что я мог так долго поддерживать разговор. Но голова стала ныть, болеть. Не до интернет-кафе сейчас, лишь бы до постели добраться. Нашел в кармане карту, где была обозначена гостиница.
– Пора! Значит, такси там? – спросил я, пожимая одуванчику лапонь, которой он зарезал сотню немцев.
– Такси не знаю, а машины – вон они! Удачи, Фредя! – И одуванчик записал на кромке карты свой номер телефона: – Заходи, гостем будешь, поговорим. Нам с немцем всегда хорошо поговорить, мы как братья после той войны стали!
– Да… Круто… Я тоже… про дядю… как у Ивана Страшливого послуживал-прослужиловал… нет, заслужёвывал?..
– Да ты чего?.. У Грозного? Ну, лады. Звони, заходи, мы или здесь, или там. – Одуванчик неопределенно указал куда-то в сторону.
– Понятно всем. Спасибо. До свидания желаю.
Дойдя до угла, возле машин я увидел стаю людей. «Джихад-такси», сказали ветераны.
– Кута, друк? – спросил невысокий худяк с очень узкими глазами и очень широкими скулами. Тюбетейка шита-вышита золотом. Я назвал адрес. – Сатис, етем. – (Он говорил так, как у нас говорят турки, – много спирантов, придыхательных, сонантов.)
По дороге он, метко оглядев меня, поинтересовался, понимаю ли я по-русски, и тут же, с ходу, начал жаловаться, почему люди такие злые:
– Вот ти как челафек кафаришь, я как челафек кафарю, а они… Один, слюши, сел и втрук по шея утарил: «Впириёт симотри, чуркан чумаз!» – а сам анаша в сикарет напивает… И чурка я, и чурбан, и места мой – чулан…
Я в душе возразил, что ему-то, с его раскосыми глазами, надо молчать – ведь, как мне известно из Вашего семинара «Родовая травма великоросса», монголо-татарское иго было той первой генной, системной психотравмой, которая стала причиной всех бед и зол, пока на неё не наложилась вторая – византийщина, после чего дело пошло совсем швах…
Я не хотел с ним спорить, сказал только, что сам я немец, фашист и поэтому должен вообще молчать в трубочку, и что сейчас я очень душевно беседовал с русскими ветеранами и пил с ними водку, и они очень хорошие люди, хоть и убили много немцев одной рукой.
– А, немесь… Ваш Гитлер для простой челафек хороши хател, дароки строил, а эти шито?..
«Да, здесь тоже, видно, как немца увидят – так сразу Гитлера вспоминают, – подумалось мне. – И как-то так по-доброму, по-свойски вспоминают, как своего дядю… Или уважение гостю хотят показать?..»
А монгол в тюбетейке, крутя плоской мордочкой и увёртываясь от машин, продолжал чесать своё:
– Пьяны, сятут, бап сзади лапают, мине кричат: «Выполняй, чума!» Ну, чурка телает, а чего телать?.. – Он ловко вырулил ко входу и, давая сдачу, после каждой купюры поднимал на меня свои чёрные прорези, ожидая слов «хватит, остальное – тебе».
Но я ему оставил мало. Во-первых, мне претит всякая агрессия, в том числе и речевая, во-вторых, я могу себя отождествить с русскими, но с монголо-татарами я себя отождествить не могу, хоть я не расист, а только русист.
В вестибюле было людно, в вольных позах сидели длинноногие девушки, бритые ребята ходили между колонн. Один целиком бритый овчара – даже брови сбриты, проходя мимо, тихо сказал на таком английском, что я едва понял его:
– Hello, bundes, how are you? Do you want very beautiful girl? Night – 500 dol lars, hour – 100.[8]
– Тёлочка?.. – «У телочки – вымя, у бычка – семя», – вспомнилось откуда-то из семинара.
– О, понимаете по-русски! Часто у нас бываете? – оживился он.
– Да, чисто часто.
– Вот и хорошо, мы бундесу всегда рады! Так как насчет девочки?
– Но спасибо, не сегодня будет, – вежливо закончил я, думая, откуда ему известно, что я «бундес».
Хотя о чем думать – вон стоит портье, худой, в бриолине, похожий на кистеухую свинку, которую я видел на сафари в Кении – такая симпатичная мордушка, а на ушеньках – маленькие кистяйки. Вот он и сообщил ему, что я «бундес». Наверно, все тут заодно. Лучше идти отдыхать.
Я уже двинулся в номер, но портье сделал знак, чтобы сообщить, что все иностранцы, которые остаются в столице нашей родины на срок более чем три дня, должны зарегистрироваться, и это надо завтра же сделать, потому что вы уже четвертый день в России, а в участке до сих пор не были, и что без этой печати вас могут из России не выпустить, или «столько бабла с вас срубить, что мало не покажется».
Оба эти выражения были мне, к сожалению, очень известны из «Жлобского словаря».
– А точно надо? – без надежды спросил я, хотя и раньше слышал от Хорстовича, несколько раз летавшего-летевшего в Москву и обратно, что эта операция может быть достаточно стрессовой: очереди из китайцев и негров, духота, неразбериха, злые чиновники (если они не на обеде и не на перерыве), каких-то бумаг и печатей всегда не хватает, а в конце всё равно придется платить это самое «бабло» (по-немецки «Schmiergeld», «пачкающие деньги»).
– Где это надо делать-сделать?
– Тут, недалеко, два квартала пройти, паспортный стол, бюро по миграции. Они с утра еще на месте, потом уже не поймать, разбегаются, – с явной завистью сказал портье (ему-то тут стоять весь день, как пень-пеньской, а они хвосты завернули – и пошли).
К нам приблизился бритый коняра, недовольно посмотрел на меня и, ничего не заказывая, вкинул деньги в пустую ячейку для ключей. По нервным бликам фрачной крысы я понял, что тут какой-то гешефт, о котором мне знать не нужно, и развернулся к коридору. Если уже даже коридор зевает, то и Фреде пора в постель.
В номере скинул ботинки и лег на постель. Этого еще не хватало! С утра идти в бюро! А если там очередь?.. А Большой театр?.. А кремлёвский Мавзолей?.. Мавзолейный Кремль?.. А широкие улицы и большие проспекты?.. Матушка-пушка и Батюшка-колокол?.. А Пинин и Можарский? Театры и музеи? Tretjakowka?.. Но все это я хотел посмотреть с Машей. Надежды найти её я не теряю.
Как мне советовал психоаналитик (у которого я взял пару сеансов перед поездкой), при первой встрече с Машей надо искать точки соприкосновения, нащупывать общие интересы, отмечать в ней – в виде комплиментов или намёков – всё то хорошее, за что можно уцепиться (улыбка, глаза, фигура) и что не будет звучать явной ложью. Еще он сказал, чтоб я был осторожен: в Ост-Блоке многие женщины хотят выйти замуж за иностранцев, поэтому стали психически латентны, гибки, непритязательны, умеют терпеть, покорны, способны перенимать повадки и манеры и быстро всему учиться, в том числе и языкам, что очень важно для интеграции.
