– Спасибо. Лучше не сегодня. Я тебя провожу…

– Я сама дойду. Охраняй своего борзописца. – В дверях она посмотрела мне в глаза. – А я для тебя тоже – боевая подруга?

Я поцеловал ее, как ребенка, в лоб и легонько подтолкнул на лестницу.

Потом я долго рассматривал с дивана узор на обоях. Если бы я обитал в Госфорд-парке, то облазал бы с лупой окровавленную квартиру, проанализировал бы вранье общих знакомых и стальной клешней взял бы убийцу за гениталии. Но я жил в реальной жизни, из которой давно ушел справедливый Бог. Воспоминания о Дэне не проносились перед глазами, словно кадры посеченной временем кинопленки. Сбой изображения наступал через несколько секунд, мысль уносила обратно в суету. В какой-то момент я с отвращением осознал себя высчитывающим дедлайн сдачи новой статьи, которая гарантировала бы мне попадание в майский номер.

Я даже обрадовался, когда в третьем часу ночи туалет пришел в движение. После первых всполохов прошло несколько секунд, прежде чем бледный и взъерошенный Калинкин заглянул в комнату.

– Не спрашивай, что я здесь делаю, – предупредил я его вопрос. – Я здесь живу. Убери в сортире, прими душ. Халат на вешалке в прихожей. Потом поговорим.

– Осталось что-нибудь? – У Толика было лицо висельника в ожидании царского гонца.

– Нет.

– А идти далеко?

– Далеко.

Калинкин издал душой звук, словно только что узнал о кончине родного брата. За коньяком он все-таки сходил. В последующие два часа мы обсуждали, что будет, если мадридский «Реал» купит Шевченко, Месси, Руни и Зырянова. Я плохо помню, как лег спать.

На следующее утро меня разбудил звонок Лики, которая интересовалась, сколько я собираюсь дать на похороны. Я пояснил, что долларов двести, и почувствовал, как заливаюсь стыдом.

Анжелика была на четыре года младше Дэна, но жить со взрослым выражением лица начала первой. После школы она поступила на журфак и уже к концу первого курса вышла замуж за молодого диктора с радио, который, на свою балду, читал лекции в ее группе. Думая, что растет в глазах Лики, супруг протащил ее по всем кругам нарождавшейся богемы. Но в какое сравнение мог идти он, говорящая кукла, с деятелями кинематографа, в которых Лика была с детства влюблена цепкой любовью зрительницы? В то время режиссеры, клипмейкеры и продюсеры пачками дрыхли на барных стойках найт-клабов, а на «Ленфильме» снималось два-три фильма в год. Мэтрами считались те, кто поучаствовал в создании двух и более рекламных роликов. Но за стаканом польского «Абсолюта» каждый проклинал мелочовку и мечтал снять настоящий полнометражный экшн с мордобоем, изнасилованиями и туалетными гэгами, по которому соскучился зритель. Именитые актеры и режиссеры советской поры, впитавшие брежневскую широту застолий, придавали этой тусовке наплыв элитарности. Бандиты, которым нравилось именоваться продюсерами, подбрасывали деньжат. И всем им была нужна пресса в лице Лики, потому что иначе никто бы не узнал, что эти разбитные пропойцы формируют мировоззрение нового российского общества. Иначе их лысые головы и волосатые уши не привлекали бы такого количества восторженных девушек, многие из которых в рекордно короткие сроки превращались в шлюх и наркоманок. Матерые сценаристы, вернувшись домой под утро, пафосно объясняли женам: «Да, я работал с Товстоноговым, а сейчас вынужден пить с этим быдлом, потому что иначе мне придется торговать в ларьке». Им вторили продюсеры, у которых тоже были семьи: «Если я не буду поить эту камарилью, кто будет митинговать, когда меня, не дай бог, посадят». Музыканты, художники, писатели, монтажеры, директора, журналисты – все что-то врали, гуляли наповал, подлечивались и снова гуляли.

Дэн рассказывал, что однажды заходил вместе с сестрой на презентацию какой-то мелодрамы про оборотней. Были все. За час у фуршетного стола Дэна раз сорок толкнули, не дрогнув ни единым лицевым мускулом. Один лохматый духоборец, по-свойски стиснув Лике ягодицу, громко поведал, что ему дали тридцать тысяч долларов на новогоднюю комедию. Через две стопки он предложил Лике эпизодическую роль: перебежать через Невский с фальшфейером в заднице, и выразил готовность немедленно приступить к пробам. Девушка вначале благосклонно хохотала, а потом задумчиво покусывала губы. Дэн легко подружился с веселым режиссером. Он напоил дядьку в кашицу, привез бормочущее тело на вокзал и, под предлогом встречи с Милошем Форманом, отправил его в ночь «скорым» на Воркуту без денег и документов. Взамен карман кинематографиста пополнился пластмассовой фигуркой «Оскара», купленной в сувенирной лавке. Снял ли он впоследствии новогоднюю комедию, неизвестно.

Между тем Лика купалась в улыбках экранных знаменитостей. Однажды ей посчастливилось быть обласканной кумиром ее мамы – актером Румянцевским, изображавшим при старом режиме буржуев и белогвардейцев. Породистый старец угощал ее абсентом, высматривая в глазах градус возможного отпора, почитал Блока и под конец молча потащил в такси. В общем, муж Лики скоро объелся груш. Он был страшно далек от высшей лиги со своей мещанской чистоплотностью и семейными трусами «Олимпиада-80». Возвращаясь с ночного эфира, он находил дома очевидные следы мужского пребывания, что подтверждалось показаниями соседей. Заявлять протест он не решился, но приехавшая из Сарапула мама в шесть секунд выставила салонную моль на лестницу.

Лика оказалась перед гримасой жилищной проблемы. За год до этого неожиданно умерла их с Дэном мать, и оказалось, что в муниципальной квартире никто, кроме нее, не прописан. В итоге «двушка» на Петроградке ушла в закрома государства. Лика долго била себя кулачками по темечку, что за суетой светской жизни забыла подстраховаться. Единственная ее надежда была теперь на брата, оседлавшего тогда очередного золотого конька. Дэн пообещал купить сестре квартиру, только если она проведет один месяц в покаянии в Николо-Вяжищском женском монастыре, и остался глух к ее четырехэтажным протестам.

Но холодная келья и постная пища Лику не сломали. Вернувшись, она начала с удвоенной энергией крутиться между модных журналов и женатых спонсоров. Тогда в Питере начался кинобум: одновременно снималось с десяток сериалов, и Лика шла нарасхват. Очередной экзамен на живучесть ей задал Будапешт: вместо отъезда домой она осталась на перроне с пятью форинтами в кармане, потому что забыла получить чешскую транзитную визу. Как она выкручивалась, история умалчивает, но в Питер Лика вернулась еще более повзрослевшей. Тогда она заявила, что переросла журналистику и хотела бы сама снимать кино. Желательно про себя и с собой в главной роли. Женатые спонсоры в шоке меняли номера мобильников. В результате ей пришлось пойти пиар-менеджером в табачную компанию. Дэн упомянул как-то, что после трудоустройства она бросила курить и у нее появился, как она выразилась, «мужчинка для жизни».

На нашу встречу в кафе Лика опоздала всего на 15 минут. На ней был только траурный цвет: туфли, банлон, рискованно короткая юбка и сверкающий атласный жакет. Вероятно, в чем-то подобном Оззи Осборн на сцене пил кровь летучих мышей. Ее волосы были цвета воронова крыла, и я гадал, покрасила она их до или после смерти. В целом она выглядела отменно, как посетительница фитнес-центра, тоскующая по домашнему дивану. За ней вошел худой длинный парень моих лет, вертевший в руках древнюю автомагнитолу на салазках.

– Коля, – протянул он руку и посмотрел мне в диафрагму.

– Он больше меня переживает, – произнесла Лика вместо приветствия. В подтверждение Коля упал на стул, покусывая губы, побежал глазами по заведению, словно опасался встретить здесь незаметного человека с пистолетом за пазухой.

Я церемонно обнял безутешную сестру друга и пробубнил ей несколько слов соболезнований.

– Классно выглядишь, – продолжил я официальную часть. Хотя отметил, что она сильно пополнела.

– Это подарок Волынина-Братковского, – Лика с гордостью поправила лацканы жакета.

– Он вор в законе?

– Ты что! Он известный русский шансонье, бывший лидер «Цугундера», у него недавно вышел сольный альбом «Урановый хлеб»…