— Граф Уиндхэм! Какой неожиданный сюрприз? Филипп оторвался от созерцания улицы за окном и, приставив лорнет к глазам, принялся изучать хозяйку. Наконец граф поклонился:

— Я в восхищении, мадам. Вы одеваетесь с безукоризненным вкусом.

— А вы знаток дамских нарядов? — колко поинтересовалась Октавия.

— Я разбираюсь в том, что мне нравится. — Он тепло пожал ее руку. — Извините, если моя бесцеремонность вас обижает, но при виде вас сразу забываешь об условностях.

— О, сэр, а я думала, что вы выше банальных комплиментов, — игриво упрекнула графа Октавия. — Мы оба знаем, какова их настоящая цена.

— Уверяю вас, то, что я говорю, не пустые комплименты. — Он пристально смотрел на нее, и снова возникло неловкое чувство, что есть в нем что-то знакомое… знакомое, но в то же время злое.

— Тогда я их принимаю с той же доброжелательностью, с какой они были сказаны. — Октавия обворожительно улыбнулась. — Хотите шерри?

— Благодарю вас. — Октавия дернула за шнурок колокольчика. — Я пришел за долгом… Могу я у вас его потребовать?

— Конечно. — И, обратившись к вошедшему дворецкому:

— Гриффин, пожалуйста, шерри. Его светлость дома?

— Нет, миледи, лорд Руперт уехал к портному. — Дворецкий поклонился и вышел.

Знал ли об этом граф Уиндхэм заранее?

— Итак? — повернулась к нему Октавия. — Я ваша должница? Я запамятовала, кто проиграл партию.

— Вы, мадам. Две. — Она не могла разобрать выражение его глаз. — Две из трех.

— У меня никудышная память. Поставь на стол, — обратилась она к дворецкому. — Я сама налью графу. — Как только дверь за слугой закрылась, Октавия разлила вино по бокалам. — Так за что мы выпьем?

— За выигрыш и за проигрыш. — Филипп поднял бокал. — И за будущие игры.

Октавия улыбнулась и пригубила шерри.

— Вы оспариваете свой долг, леди Уорвик?

— Ни в коем случае. — Октавия покачала головой. Господи, как же можно целовать мужчину одними губами? Как пережить эти неприятные минуты?

Она этого не знала. В своей жизни она целовала лишь одного мужчину, и душа и разум неизменно сливались с телом, когда она прижималась к Уорвику.

Филипп притянул ее к себе, взял пальцами за подбородок, приблизил губы к ее губам.

Октавия говорила себе, что следует ответить на поцелуй. Она ничего не добьется, если станет ждать, как истукан, пока все кончится. Вздохнув, она закрыла глаза и ответила на поцелуй. Язык Филиппа тут же отозвался на приглашение, и она ощутила во рту привкус вина и присутствие чего-то мускулистого. Он крепко прижал ее к себе.

Касайся его! Шарь руками по телу! Может быть, нащупаешь то, что ты ищешь!

Октавия, словно в ответном порыве желания, провела рукой по груди в поисках кармашка, обследовала бедра. Филипп застонал и внезапно впился зубами в ее нижнюю губу. Октавия, ощутив вкус крови, инстинктивно попыталась освободиться из его объятий, но граф стискивал ее с такой силой, что Октавии никак не удавалось упереться ему рукой в грудь. По всхлипываниям, раздававшимся совсем рядом с ее лицом, она поняла, как велика его страсть.

Она задыхалась в огне его нетерпения, билась, точно птица в силке. Но вдруг краем уха различила, как хлопнула входная дверь. Прошло совсем немного времени, и дверь хлопнула снова.

Нутром Октавия почувствовала, что это Руперт — все успел сделать и теперь вернулся. Но увидел, что происходит в доме, и потихоньку ушел, потому что понял, что она делает свое дело — то самое, на которое так опрометчиво согласилась. Соблазняет его врага. А Руперту было не важно, что губы, недавно отвечавшие ему с таким жаром, теперь целует другой мужчина — человек, которого он ненавидел.

Для него это не имело никакого значения. Ведь если бы было по-другому, он не стал бы терпеть.

Октавия боролась из последних сил, и Филипп Уиндхэм наконец отстранился.

— Вы сопротивляетесь? Но секунду назад были пылки, как и я!

Лицо графа горело, глаза сверкали, зубы и подбородок алели от крови. Октавия невольно отшатнулась: в этот миг он напоминал ей зверя.

— Вы меня пугаете, милорд. Такая страсть! — кротко проговорила она и отвернулась, чтобы глаза не выдали ее отвращения. — Я не привыкла к такому. — Она потрогала нижнюю губу.

— Значит, ваш муж не так страстен! — В смехе Филиппа слышались презрение и похвальба. — Вот я, дорогая, покажу вам, на что способен мужчина. В вас есть страсть, я это чувствую. И вам нужен мужчина, способный ответить на нее.

— А вы такой мужчина и есть?

— Конечно!

Глупый, надутый индюк! Несмотря на отвращение, Октавия чуть не рассмеялась. Тщеславный человек! Неужели он считает, что способен заткнуть за пояс Руперта Уорвика во всем?

— Имейте ко мне снисхождение, милорд, — взмолилась Октавия. — И простите — сейчас мне нужно прийти в себя, перед тем как вернется муж.

— Ради Бога! — с готовностью согласился Филипп, как будто само собой разумелось, что после сногсшибательного поцелуя Филиппа Уиндхэма женщине требовалось время прийти в себя. — Вскоре увидимся. — Он погладил ее по спине, рука задержалась на ягодицах.

Октавия наконец осталась одна. Взглянув в зеркало, она увидела, что губа распухла. Тело ломило, словно своими кольцами ее обвивал питон. Внешняя хрупкость Филиппа Уиндхэма оказалась обманчивой — теперь она знала, что на самом деле граф был сильным мужчиной.

Скрип двери заставил ее обернуться — на пороге стоял Руперт. С непроницаемым выражением лица он помедлил у порога и наконец произнес:

— Значит, ты начала.

— Как видишь, — ответила она спокойно, даже равнодушно и пригубила шерри. Вино обожгло израненную губу.

. — Это хорошо. — Он потянулся к бокалу.

— Ты приходил и раньше? — Голос Октавии чуть дрогнул. Она сделала еще глоток, надеясь, что вино поможет ей справиться с водоворотом страхов, отчаяния и разочарования, вынесет наконец в спокойную воду холодного расчета.

— Да, и почел за лучшее удалиться, — ответил Руперт, не оборачиваясь.

Когда он увидел Октавию в объятиях брата, кровь ударила ему в голову. Он и сейчас никак не мог справиться с собой. А при виде ее распухшей губы и растрепанных волос испытал такой гнев, что только долгие годы мучительных тренировок позволили сохранить самообладание. Октавии незачем знать, что он чувствует на самом деле.

— Новое свидание назначили? — спросил он небрежно.

— Конкретно нет. Но готова спорить, что Уиндхэм долго не утерпит и придумает что-нибудь сам. — Октавия чувствовала себя так, точно была на экзамене, а строгий наставник проверял ее знания. — Я пыталась его ощупать, но ничего не нашла. Мне было бы легче, если бы ты сказал, что я ищу. — Она снова наполнила свой бокал.

Руперт достал из кармана маленький шелковый мешочек, открыл его и вытряхнул содержимое на стол:

— Вот это.

Октавия впилась глазами в предмет — маленькое, искусно сделанное серебряное колечко сверкнуло в солнечном луче.

— Какое крошечное! — Она сжала кольцо между пальцами. — У Уиндхэма такое же?

— Их два. Вот тут есть устройство… с помощью которого его можно открыть… спрятано в глазу птицы. — Он показал мастерски выгравированного орла. — Слишком миниатюрно для человеческих пальцев. Нужна булавка.

— Ножницы подойдут? — Октавия порылась в корзинке с работой для вышивания и достала небольшие ножницы.

Руперт осторожно вставил острый кончик в глаз. Колечко раскрылось.

— То, что у Уиндхэма, соединяется с этим, и получается кольцо, которое можно надеть на палец взрослого мужчины, — объяснил он и зачем-то прибавил:

— Нетолстый палец.

— И что это означает? — Октавия взглянула Руперту в лицо, но, только что открытое и дружелюбное, при ее вопросе оно померкло. Дверца захлопнулась.

— Этого тебе не нужно знать. — Он закрыл кольцо и спрятал его в мешочек.

— Разве я не имею права?

— Будешь иметь, если заслужишь.

В его словах прозвучало такое холодное пренебрежение, что Октавия осеклась. Она ни на что не имела права, кроме того, что он ей обещал.