Интересная игра, но изматывающая. После нескольких часов на сцене Октавия обычно чувствовала себя совершенно выжатой. И сейчас она мечтала о тихом вечере, прежде чем поднимется занавес. Она пообедает с отцом, который снова превратился в интересного и доброго спутника ее детства.

Дирк Ригби и Гектор Лакросс не относились к «золотой молодежи», окружавшей принца Уэльского, потому что были уже — увы! — не так молоды. Тем более шутовски выглядели на них яркие жилеты, высокие напудренные парики, вышитые золотом обшлага камзолов, блестящие безвкусные украшения.

Октавия с трудом отвела взгляд от людей, разоривших отца. Дирк Ригби и Гектор Лакросс должны быть для нее лишь двумя из множества гостей, хлынувших на Довер-стрит, стоило часам пробить десять.

— Ты сегодня немного рассеянна, Октавия, — прошептал ей на ухо Руперт. — Последние четыре минуты принц тебе подмигивает, а ты даже ни разу не посмотрела в его сторону.

Октавия виновато взглянула туда, где за партией в фараон восседал принц. Улыбнувшись его высочеству, она расстроенно повернулась к Руперту:

— Прости… Но сегодня я их увидела впервые…

— Знаю, — решительно перебил он. — Но они — мои голубки, а не твои. А ты если будешь и дальше так на них глазеть, то привлечешь внимание и к ним, и к себе.

Октавия, покорно склонив голову, направилась к карточному столу принца. Он сказал, что ее враги — это его забота. Но как он собирался вернуть ей дом и деньги? Поначалу Октавия решила, что он попробует вернуть состояние отца за карточным столом. Но лорд Руперт Уорвик — не Лорд Ник. Лорд Ник наслаждается опасностью, делает ставку на случай. Лорд Руперт Уорвик — человек ясного ума, рассчитывающий с холодной трезвостью все детали.

Руперт незаметно наблюдал за Октавией. Вот она подошла к принцу Уэльскому, рассмеялась очередной грубой королевской остроте. Тело напряглось от воспоминаний об их игре у ванны.

Сегодня Октавия была особенно хороша: в темно-зеленом шелковом платье с бантами из лент цвета слоновой кости. Волосы ниспадали на белоснежные плечи крупными блестящими локонами. Бриллиантовые серьги и колье настолько искусно сделаны, что никто не мог даже заподозрить, что это — стразы.

Октавия сразу же вжилась в свою роль, будто была специально для нее рождена — молодая, милая и экстравагантная жена важного вельможи, с радостью готовая принять в своем доме любых гостей. Каждое ее движение, каждый взгляд, казалось, говорили о том, что она рада всем. А Руперт, в свою очередь, разыгрывал партию мужа, обожающего собственную жену, но при этом не пропускающего ни одной другой женщины.

Руперт и Октавия стали самой популярной парой сезона. Их общества жаждали, о них много судачили.

Но иногда, когда Руперт замечал, как останавливается на ней чей-нибудь похотливый взгляд, тянется к груди чья-то грязная лапа, ему становилось до тошноты противно от мысли, что надушенная дамасским благовонием кожа будет опоганена, от мысли, какие грязные желания таятся за жадными взорами и дружескими рукопожатиями. Ее великолепное тело принадлежало только ему, и он с отвращением отворачивался, замечая страсть во взглядах других мужчин. И все же это представление было необходимо.

Холодные глаза Руперта отыскали стоящего у камина Филиппа. Поверх края бокала граф смотрел на Октавию. Уиндхэм отнюдь не слыл заядлым игроком, но это не мешало ему ежедневно появляться на Довер-стрит. А Октавия заманивала его в сети со сноровкой опытного рыбака.

Руперт приказал себе не думать о том, что руки брата когда-нибудь будут по-хозяйски ласкать золотистое тело Октавии. Он вспомнил об изумрудах Уиндхэмов и решил, что если удастся вернуть законное право первородства, то Октавию больше никогда не будут украшать фальшивые драгоценности. Ладонь сама скользнула в карман, а пальцы нащупали шелковый мешочек с маленьким круглым предметом — его собственным фамильным кольцом Уиндхэмов.

Семейное предание гласило, что традиция колец восходит еще ко временам крестоносцев, но память о ее происхождении терялась в глубине веков. Как только мальчику перерезали пуповину, на палец ему надевали кольцо, как бы налагая обязательство во всех поступках хранить честь семьи. А когда рождался его собственный сын, этот долг вместе с кольцом передавался по наследству. Заподозрив, что леди Уиндхэм вынашивает близнецов, их бабушка, дама причудливого характера, заказала два одинаковых особым образом сделанных кольца, которые, по ее убеждению, должны были привязать мальчиков не только к семье, но и друг к другу. Однако ее мечта была обречена на неудачу с самого первого крика новорожденных.

Джервас, как старший, носил кольцо отца и, поскольку умер бездетным, был похоронен вместе с ним. Теперь кольцо, символизирующее графский титул Уиндхэмов, находится у Филиппа.

Руперт недобро улыбнулся. Октавия украдет его. Только близнецы знали тайну колец, и когда Филипп увидит, что оба кольца у Уорвика, он наконец узнает брата. Это его уничтожит. Руперт мечтал увидеть лицо Филиппа, когда тот поймет, что его брат жив. Тогда и настанет миг сладостной мести, который позволит забыть все горести и невзгоды детства. И Октавия ему поможет.

Убежденность в успехе дела помогла обрести ему душевное равновесие, и он переключил внимание на Ригби и Лакросса. Они разыгрывали партию в фараон. С ними за столом сидели двое юнцов, и Руперт был убежден, что мечущий банк Ригби играет нечисто.

Руперт не был против крупных выигрышей. Более того, чтобы раздуть шумиху вокруг своего дома, он даже приветствовал игру по-крупному. Но он возражал против нечестной игры. Однако сейчас ему было невыгодно разоблачать Дирка Ригби. Алчность этого человека и станет тем оружием, которое Руперт использует против него, а потому эту алчность всячески следовало разжигать.

Он подошел к столу и остановился между двумя молодыми людьми, которые с отчаянным безрассудством только-только принялись выписывать долговые расписки.

— Джентльмены, в своем доме я не признаю расписок. Здесь играют только на золото.

Юноши растерянно посмотрели на него снизу вверх.

— В чем дело, Уорвик? — забеспокоился Лакросс. — Почему бы не принять и расписки?

— Я нахожу их слишком утомительными, — терпеливо объяснил Руперт. — Такая скука — гоняться за должниками. — Он снова посмотрел на молодых людей, и на его губах мелькнуло подобие улыбки. — Так что, джентльмены, если располагаете деньгами, мы всегда вам рады. Если же нет… — Он развел руками. — Если же нет, прошу вас покинуть мой дом.

— Вы… вы полагаете, что я не отдаю долги? — вспыхнул один из юнцов. — Вы меня оскорбили, сэр, и я требую удовлетворения.

— Не глупите, Маркхэм, — негромко возразил Руперт. — Никто вас не хотел оскорбить. Я лишь сказал, что в своем доме могу устанавливать собственные правила. Поэтому выбор за вами: в состоянии заплатить за игру, пожалуйста, продолжайте. Если же нет, боюсь, мне придется пожелать вам доброй ночи.

Красные от смущения, юнцы, неловко раскланявшись с окружающими, покинули дом.

— Очень уж вы жестоки, Руперт, — проговорил Питер Карсон, наблюдая, как позорно ретируются молодые картежники.

— Несмышленыши, — пожал тот плечами. — Куда им со взрослыми играть! Как-нибудь перенесут. Лучше уж раз пережить позор, чем потом долго-долго сидеть в тюрьме.

Он снова повернулся к явно раздосадованным Ригби и Лакроссу.

— Откроем банк на две сотни гиней, джентльмены? Прошу вас, наполняйте бокалы. — Он подал знак стоявшему за его спиной лакею. — Начнем по новой. Вы играете, Лакросс? Питер, ты к нам не присоединишься?

Ригби собрал раскиданные по столу расписки и положил в карман сюртука.

— За вашими столами странные правила, Уорвик! Руперт рассмеялся:

— Юные щенята превратятся в настоящих игроков, Ригби, если с самого начала их не раздавить. — Он высыпал на стол пригоршню гиней. Монеты раскатились по сукну. Перед глазами Ригби и Лакросса на кон швырнули целое состояние.

От возбуждения Гектор Лакросс опрокинул полный бокал кларета. Красное вино растеклось по столу, несколько капель упало на натертый пол. Лакей мигом ринулся приводить все в порядок, а другой — чтобы наполнить опустевший бокал.