Филипп невольно нахмурился, тонкие брови сошлись на переносице, а рука сама потянулась к маленькому жилетному карману. Пальцы нащупали крохотный шелковый кошелек и лежащее в нем кольцо. Одно из трех колец Уиндхэмов. Ему надели это кольцо на палец при рождении с тем, чтобы он передал его своему собственному сыну, В следующий раз Летиция постарается лучше… если ему удастся заставить себя покрыть се дряблое, увядшее тело. Жена вызывала в нем отвращение, особенно после недавних родов. Стоило ему к ней приблизиться, как она начинала плакать. От докторов он знал, что она не оправилась после родов и периодически страдала кровотечениями. Но сама, конечно, была слишком чувствительна, чтобы сообщать об этом мужу, и ему приходилось только гадать, способна жена принять его или нет.

Филипп достал понюшку табаку и прикинул, к кому бы подойти еще. Пожалуй, внимания заслуживает герцог Мериветерский. Его называли королевскими ушами.

Филипп направился было к герцогу, как взгляд его упал на высокого, элегантно одетого мужчину в бархатном бирюзовом костюме, стоявшего у входа в зал.

В последние несколько месяцев Филипп часто встречался с лордом Рупертом Уорвиком. Руперт Уорвик появился при дворе относительно недавно и был для лондонского света загадкой. Странным и непонятным было прежде всего то, что лорд Уорвик не стремился завоевать расположение короля. Друзей он завел себе бесшабашных и сумасбродных; было известно, что он много пьет, делает высокие ставки за игорными столами и любит женщин. Говорили, что до своего приезда в Лондон несколько месяцев назад он жил на континенте, но ничего более о нем никто не знал. Он был хорошо воспитан и, судя по всему, располагал достаточными средствами, чтобы жить в свое удовольствие. А это единственное, что здесь имело значение.

Они встретились взглядами. Филипп склонил голову в легком поклоне, означавшем, что он узнал своего визави, и тот ответил ему таким же полупоклоном, сопровождавшимся мимолетной улыбкой. Филипп отвернулся и нахмурился. В этом человеке было что-то, что его беспокоило. Казалось, это что-то соединяет их, словно Руперт Уорвик знает некую тайну… его и Филиппа. «Господи! Какая нелепость!» — Филипп чуть не рассмеялся. За все время их светского знакомства они не сказали друг другу и нескольких слов!

Внезапно почувствовав себя нехорошо в этом душном и жарком зале, граф Уиндхэм направился к выходу. К своему неудовольствию, Филипп увидел, что лорд Руперт Уорвик, кажется, собирается вступить с ним в беседу.

— Приятного дня, лорд Уиндхэм.

— Желаю и вам того же, Уорвик. — Филипп нетерпеливо шагнул вбок, намереваясь обойти так некстати заговорившего с ним человека, но тот каким-то образом снова оказался перед ним.

— Надеюсь, леди Уиндхэм в добром здравии? — Лорд Руперт вежливо улыбнулся. — И, конечно же, ваша дочь? — Снова та же улыбка растянула красиво очерченные губы, но серые глаза остались неподвижными. — Дочери тоже обеспечивают продолжение рода… и надо думать, раз на свет появилась девочка, за ней последуют и сыновья. — Улыбка лорда Руперта стала еще шире, и он откланялся, прежде чем Филиппу в голову пришел подходящий ответ:

— Извините, мне кажется, Алекс Уинтертон хочет поговорить со мной.

Граф раздраженно нахмурился: ему все время казалось, что над ним смеются. Неприятно, что последнее слово осталось не за ним.

Граф наконец вышел из зала. У одного из окон анфилады, в кругу поклонников, стояла Маргарет, леди Дрейтон. Она живо обмахивалась веером, и ее слишком высокий смех разносился над похожим на щебет скворцов гомоном нарядной толпы. В воздухе, нагретом огнем камина и пламенем тысяч свечей, плавал тяжелый аромат духов и помады, который не в силах был заглушить запах потных тел.

Филипп присоединился к кружку леди Дрейтон. Она улыбнулась ему поверх веера: нарумяненные щеки казались неестественно яркими на фоне белого парика, похожие на голубой китайский фарфор глаза круглились под тонким изгибом выщипанных бровей. Филипп с удовольствием заметил, что она надела бирюзовые серьги, подаренные им во время их последнего свидания, а вот серебряная сетка для волос ему не знакома. Интересно, чей это подарок? Может быть, самого виконта Дрейтона, ее дряхлого мужа?

Этот древний, отталкивающего вида старик сидел в кресле у огня. Он клевал носом и бормотал что-то нечленораздельное. Всем было известно, что он сознательно не замечает любовных связей жены и бывает щедр с ней лишь потому, что она удовлетворяет его собственные и, поговаривали, не совсем обычные желания. Но Маргарет, воспитанная при королевском дворе, была готова на все, если за это все давали хорошую цену.

Она еще чертовски привлекательна, думал Филипп. Он почувствовал волнение, когда его взгляд упал на пышную грудь — два белых напудренных полушария, выглядывавших из декольте. Ниже, это он точно знал, покоились карминно-красные соски, и ничего не стоило освободить их пальцем из-под кружева…

— Милорд! — зазвенела переливчатая трель ее голоса. — Вы сейчас похожи на голодного волка. — Она игриво подняла руку с веером. — Не угодно ли будет его сиятельству откусить кусочек? — Тыльная сторона ладони соблазнительно прошлась по груди, и леди Дрейтон рассмеялась. Вслед за ней рассмеялись и все остальные, готовые принять участие в игре.

Филипп вспыхнул, но скрыл свое смущение:

— Миледи, когда предлагают столь спелый фрукт, мужчина был бы не мужчиной, если бы его не сорвал.

— Браво, милорд. — Смеясь, она взяла его под руку. — Но здесь очень жарко. Проводите меня до кареты, пока я не расплавилась.

— Или не потекла краска, — добавил тихий насмешливый голос, когда парочка двинулась к выходу.

— Зол же ты, Карсон! — Замечание сопровождалось сочным смехом.

— Зато всегда попадаю в яблочко, Руперт, — улыбнулся острослов.

— Не спорю. — Руперт смотрел, как удаляются Филипп Уиндхэм и леди Дрейтон. — Настоящая пышка.

— Недурна. Но сам бы я в этот пруд не окунулся. Ходят слухи, что совсем недавно она лечилась ртутью.

— Клевета! — Руперт, подзадоривая его, ухмыльнулся. — Не может быть!

— Готов спорить, Дрейтон ее наградил, — с ленивой усмешкой процедил Карсон. — Старая жаба мучилась триппером годами.

— Суровая цена за титул и состояние даже для такой особы, как Маргарет, — заметил Руперт, разглядывая виконта, по-прежнему клевавшего носом у огня.

— Жизнь коротка, мой друг, — легкомысленно возразил Карсон. — И нужно ее сделать как можно слаще. Вы играете вечером у леди Букингемшир? Говорят, сегодня на столах с фараоном ставка будет стоить десять гиней.

— Тогда надо пойти. Встретимся вечером. — Руперт раскланялся и вышел следом за графом Уиндхэмом и леди Дрейтон.

Филипп все еще был похож на того мальчика, каким его помнил Руперт, только ангельские золотые кудряшки теперь скрывал парик. Все так же строен, а глаза сияют чистосердечной прямотой. Эта фальшивая искренность обманывала многих, и только брат знал, что скрывается за мягкой улыбкой, только он мог заметить мимолетные проявления истинной натуры Филиппа. Руперт понимал брата не хуже, чем самого себя, и это знание бежало вместе с кровью по его жилам. Они были как две стороны игральной карты, только одно из изображений было до странности искажено.

Руперт встал в нише окна, чтобы наблюдать за братом, оставаясь незамеченным. Он часто так делал, даже когда его действия не имели реальной цели. Это стало своего рода навязчивой идеей — подсматривать за братом: видеть, как двигаются его губы, как он улыбается, ходит. Иногда в наклоне головы, в движении век, в серых, так похожих на его собственные глазах он узнавал Джерваса. Но лишь только находил это сходство, чувствовал, как его захлестывает волна дикой ярости, руки начинали дрожать, в глазах темнело.

Он словно снова слышал крик Джерваса из того давнего безоблачного дня и насмешливый голос Филиппа:

— Ты это сделал. Я видел. Снова ощущал собственное бессилие, когда брат говорил:

— Поверят мне. Мне всегда верят.