Когда в Псков дошла весть о случившемся, псковский мир возмутился, и воевода Петр Шереметев, стоявший заодно с «большими и лучшими», был вынужден провести дознание. Результатом его стал арест «ушников», донесших царю неправду. Виновные были наказаны, справедливость восторжествовала, и страсти утихли. Но, как показали дальнейшие события, лишь на время: происшествие 1607 года стало прологом к драме, разыгравшейся в городе в 1608 году.

Причину истинного недовольства псковичей следует искать не в извечном противостоянии «больших» и «меньших» людей в городе — это не было новостью; взрыв негодования могло вызвать тайное получение некими «большими» людьми права на денежный откуп. Денежные откупа — то есть право чеканить монету — с XV века стали государственной монополией и с тех пор властью не возрождались. Однако в тяжелый момент своего правления — а оно с самого начала было нелегким — Василий Шуйский решился вернуться к откупам, чтобы пополнить истощившуюся казну. Доказательство этого предположения некоторые исследователи склонны видеть в большом количестве копеек, отчеканенных в 1608–1609 годах, которые и по внешнему виду, и по весу (около 0,55–0,58 грамма) существенно отличались от нормальных. Прекрасное качество исполнения, огромное число «худых» монет, продолжительная их чеканка — все это позволяет предположить, что фальшивомонетчиками в данной ситуации выступили откупщики, действовавшие с ведома царя. Организована эта чеканка, конечно же в обход денежных дворов, могла быть в двух городах — Москве и Пскове.

Царь имел давние и тесные связи с богатыми купцами, порадевшими ему еще при организации заговора против Лжедмитрия I. В благодарность за это он не раз жаловал торговых людей разных городов привилегиями. Так что существование тайной договоренности Шуйского с купцами о денежных откупах в обход Денежного приказа вполне могло быть, и потому псковские «большие» люди вместе с воеводой Шереметевым так самоуверенно вели себя в городе. А обнаружение этих самых «откупных», сильно полегчавших копеек и вызвало негодование в Пскове.

Когда в Пскове начали присягать самозванцу, далеко не все псковичи поддержали этот выбор. Псковский мир раскололся, в городе началось волнение. Псковский епископ Геннадий пытался образумить «прельстившихся малодушных», звал одуматься и не присягать самозванцу, вспомнить послания патриарха Гермогена. Но псковичи не желали слушать епископа, и владыка Геннадий, болея за свою паству, вскоре скончался, по словам летописца, «от кручины». Пытались унять начавшееся в городе волнение и воеводы, но они так же «не могоща увещати» толпу.

События в городе развивались стремительно. В середине августа только появились «смутные грамоты от вора из-под Москвы», а уже в конце месяца возмутившиеся горожане схватили «лучших людей» и купцов и побросали их в темницы. Отчаявшиеся воеводы послали за подмогой в соседний Новгород — «дабы прислали рати в помощь во Псков»^[361]. В Новгород в этот момент прибывает Скопин. Получив просьбу о помощи, он тотчас послал в Псков отряд. Однако в самом отряде, набранном из детей боярских и казаков, произошел раскол, и часть его вернулась в Новгород^[362]. Волнение в Пскове к тому времени зашло уже слишком далеко. Двух лагерей, подобных Москве и Тушину, здесь не было, зато возникло вполне соответствующее духу Смуты желание, как писал Иван Тимофеев, «жить без всякого начальства и устроения, по-разбойничьи, самовластно». Одни в городе стояли за присягу самозванцу, другие пожелали остаться верными Шуйскому, но большинство ожидало только одного: чтобы в городе, наконец, прекратилось волнение и можно было бы жить, как раньше.

Однако, похоже, именно сохранение спокойствия и возвращение жизни в прежнее русло не входило в планы городских смутьянов. Как написал автор «Псковской летописной повести о смутном времени», неким «врагом креста Христова» был намеренно пущен слух о том, что наемники уже находятся в России, они покинули Ивангород и со дня на день будут во Пскове. Кто-то очень точно рассчитал момент для распространения ложной информации: и без того бурлящий город, получив это известие, буквально взорвался изнутри. Воевода Петр Шереметев, близкий Василию Шуйскому, и дьяк Грамотин были брошены в тюрьму. Оба своими действиями давно снискали себе славу притеснителей «меньших» людей в городе. До поры до времени те терпели и наблюдали, как воевода с дьяком присваивали себе дворцовые земли, обкладывали незаконными поборами псковичей и жителей псковских пригородов, строили тюрьмы, в которые бросали недовольных псковской властью. Теперь же властям предстояло на себе опробовать ими же отстроенные тюрьмы: 1 сентября 1608 года «возмутишася вси и похваташа воевод, всадиша в темницу, а сами послаша по воровского воеводу, по Федку Плещеева, и целоваша крест вору ложно…»^[363].

Дальнейшие события во Пскове, который начал жить «по своей воле», мало отличались от того, что происходило в других городах во времена Болотникова. Федор Плещеев, став псковским воеводой, первым делом выпустил из тюрем томившихся там повстанцев Болотникова, привезенных из Тулы^[364]. Петр Шереметев был удушен в темнице, судьбу тульского дворянина Фуникова разделили многие псковичи. В городе, по словам летописца, «в своей воли возбесневше, и лихоимством разгорешася на чюжде имение»^[365]. Грабеж и чинимое в городе насилие усугубились после пожара, случившегося в мае 1609 года, когда выгорела бо́льшая часть города. От жара взорвался порох на складах в Кремле, сильно повредив и сам Кремль. Обвинив во всем бояр и купцов, «окаяннии мятежницы» начали грабить богатые дома в городе^[366].

Поднявшаяся в Пскове волна возмущения оказалась столь мощной, что захлестнула и соседний Новгород. Чеканили в самом Новгороде или нет «откупные» копейки, неизвестно, но развернувшиеся на берегах Волхова события очень напоминали только что произошедшие на стрелке рек Псковы и Великой.

…Как, любя своего героя и радуясь его достижениям и победам, описать мало красящий его и, может быть, даже жестокий, бесчеловечный поступок, совершенный им? Сослаться на человеческую слабость, коей не лишен ни один, пусть даже и самый сильный, человек? Или сыскать извиняющие его причины, скрытые пружины, приведшие в действие механизм его поступка? Поступка, в результате которого погиб человек.

Случившиеся в Новгороде осенью 1608 года события привлекали внимание многих историков и писателей, по-разному объяснявших причины происшедшей на берегах Волхова трагедии. Жалость, милосердие, сострадание к ближнему — вряд ли эти христианские качества были востребованы в эпоху Смуты. Но ведь в других ситуациях Скопин проявит именно эти качества, чем и заслужит внимание современников. Почему же в Новгороде мы видим его другим? Но другим ли? Может быть, он и там оставался самим собой? Постараемся разобраться в произошедших осенью 1608 года в Новгороде событиях, в которых судьба столкнула Михаила Татищева и Михаила Скопина.

На воеводство в Новгород Татищева отправил Василий Шуйский. Пока царствовал Борис Годунов, его любимец Михаил Татищев, «угождая любителю власти», нередко наносил обиды Василию Шуйскому, «всенародно бесчестил» его, как написал дьяк Иван Тимофеев. Что имел в виду под «обидами» Шуйского Иван Тимофеев, остается только догадываться, но то, что Татищевы могли позволить себе многое благодаря близости к Борису Годунову, можно говорить совершенно определенно. Едва Борис Годунов венчался на царство, как в тот же день, в знак особой милости, отец Михаила Татищева Игнатий Петрович был возведен в сан царского казначея. А в ноябре того же 1598 года, то есть через два месяца, Михаил Татищев подал челобитную не на кого-нибудь, а на думного дьяка Василия Щелкалова, управлявшего Посольским приказом: ясельничий Татищев не поделил мест с печатником Щелкаловым^[367]. Только приближение к престолу и осведомленность об уже сгущающихся над головой некогда всесильного Щелкалова тучах могли позволить Михаилу Татищеву совершить столь дерзкий поступок.