Ко мне — к нам — подошел Рис, легонько обнял меня за плечи.

— Малодушный не завоюет прекрасную деву.

— А если он не хочет ее завоевывать? — спросил доктор Санг.

— Тогда он не малодушный, а дурак, — сказал Рис, смягчая резкость улыбкой.

Мужчины долгие несколько секунд смотрели друг другу в глаза. Наверное, что-то они так друг другу сказали или что- то поняли, потому что доктор Санг кивнул, как будто в ответ на сказанное. Рис ничего не говорил, я точно знаю, но у мужчин иногда совместное молчание говорит громче слов. Один из мужских секретов — это особое молчание. Женщинам его никак не понять, а мужчинам не объяснить.

Доктор Санг пошел к двери. До их с Рисом загадочного молчаливого диалога я бы отвела равные шансы на то, позвонит доктор своей цветочнице или нет. Но слова Риса — и не только слова — бросили камень на весы. Теперь я гадала только, позвонит он ей или явится без звонка.

Рис обнял меня и поцеловал в лоб. Я подняла к нему лицо. Он улыбался как обычно, чуть поддразнивая, но в единственном синем глазу выражение было совсем не обычным. Я припомнила миг, когда кольцо королевы впервые ожило у меня на пальце. Я увидела тогда призрачного младенца перед одной из стражниц Кела, а все мужчины в коридоре, где мы стояли, смотрели на нее так, словно в мире не было никого прекрасней. Все, кроме четверых: Дойла, Холода, Мистраля и Риса. Даже Гален смотрел на нее. Мне сказали потом, что только истинная любовь к кому-то другому освобождает от очарования кольца. С помощью кольца я нашла того из стражей, кто должен был стать отцом обещанного ребенка, и помогла паре соединиться. Все получилось. Месячные у нее прекратились и тесты были положительные. Первое зачатие у Неблагих сидхе с момента моего рождения.

Дойла я по-настоящему люблю и только чуть меньше люблю Холода. Мне вообразить страшно, что я расстанусь с кем-то из них. Мистраль был моим консортом в миг, когда ожило кольцо, так что на него магия кольца не действовала — он сам помогал ее творить. Но Рис должен был смотретьна ту сидхе. А он смотрел только на меня, а значит, он меня любит — и знает, что я его не люблю.

Народу волшебной страны ревность и чувство собственничества несвойственны, но истинная любовь, оставаясь безответной, заставляет страдать, и лекарства от этой боли нет.

Я подняла лицо навстречу его поцелую. Улыбка пропана окончательно, лицо Риса стало таким же серьезным, как единственный глаз. Он поцеловал меня, и я ответила на поцелуй. расслабилась и прильнула к Рису, я хотела, чтобы он понял, как он мне дорог. Понял, что он для меня не пустое место, что я его хочу. Даже сквозь одежду я чувствовала, как реагирует его тело.

Он отстранился первым, дыша с некоторым трудом

— Давай отвезем домой наших раненых, и закончим уже там, — сказал он с улыбкой.

Я кивнула — а как тут еще ответишь? Что сказать мужчине, когда знаешь, что разбиваешь ему сердце? Можно пообещать, что больше не будешь его огорчать, но я-то знала, что не пообещаю — не могу я перестать любить Холода и Дойла.

Холода я тоже мучила, ведь он знал, что Дойл занимает в моем сердце больше места. Если бы мы не были все так близки, я бы, может, скрыла что-то от Холода, но он теперь каждый раз делил со мной и с Дойлом моменты близости. Слишком много стало мужчин, чтобы оставаться с кем-то наедине. Но не только эта причина была важна. Холод как будто боялся, что если он оставит нас с Дойлом наедине хотя бы на одну ночь, случится что-то непоправимое.

Что делать, если разбиваешь кому-то сердце, а изменить ничего не можешь, потому что иначе разобьешь сердце себе?

Я пообещала Рису секс — объятием и поцелуем, и выполню обещание, но дала я его не из похоти. Наверное, в каком-то смысле меня вела любовь — но не та любовь, которой мужчина добивается от женщины.

У выхода из больницы репортеры стояли стеной — кто-то им сказал. На шквал вопросов мы ответили молчанием, зато Дойла в инвалидном кресле они отсняли со всех сторон. Что Дойл согласился сесть в это кресло, показывает, насколько серьезны оказались его ранения. Другое дело Эйб: он в кресло уселся скорее из лени и потому, что любил внимание к своей персоне — хотя сидел он все же боком, чтобы не тревожить спину. Хафвин не удалось вылечить его полностью — за пределами наших холмов ее сила куда слабее действует.

Репортеры знали, из какой двери мы выйдем. Кто-то из персонала больницы принесет домой денежку в клювике — то ли нас направили к выходу, где ждали репортеры, то ли им сказали, из какой двери мы выйдем. В общем, кто-то на нас наварил малость.

Вспышки камер слепили глаза. Больничная охрана вызвала полицию заранее, и когда мы вышли, нас встретили еще полицейские вдобавок к тем двоим, что сопровождали нас сюда. После сеанса магии, устроенного мною для доктора, Кент и Брюэр стали меня несколько остерегаться, но обязанности свои выполняли — вышли вперед и помогли своим коллегам оттеснить толпу.

Один раз репортеры нажали и продавили линию полицейских — тогда мои стражи влились в линию и восстановили барьер. Кто-то из стражей брал соседнего копа или охотника за плечо — и человек выпрямлялся, словно прикосновение стража вливало в него храбрость и силу. Не помню, чтобы стражи раньше были на такое способны — а может, это новенькие? Что же такое я привела с собой из волшебной страны в мир людей? Даже я не знала наверняка.

У меня на глазах стражи пробуждали в людях храбрость, как я будила похоть — и мне стало интересно, останется ли с людьми храбрость и удача навсегда, или быстро пройдет, как внушенное мной вожделение? Спрошу потом, без зрителей.

В один лимузин мы теперь не поместились бы, нас ждали два лимузина и два «хаммера» — и лимузины, и джипы один белый, другой черный. Я даже задумалась, у кого это чувство юмора проснулось — или это просто случайность? Я взялась было помогать Дойлу забраться в машину, но Рис меня отодвинул, и Дойла внесли Холод с Галеном. Из-за вспышек я ничего вокруг не видела. Чей-то голос крикнул сквозь общий гам:

— Мрак, почему король Таранис хотел вас убить?

Рука Риса напряглась у меня на плече. Мы думали — я-то точно, — что проговорился кто-то из случайных свидетелей, но по этому вопросу ясно стало, что информатор был неплохо осведомлен. Нападение видели только юристы и охранники — и тем, и другим принято доверять, полагаться на их умение хранить секреты. Кто-то из них предал наше доверие.

Наконец мы забрались в лимузин. Эйб уже лежал на животе на большом диване. Дойл сидел на боковом сиденье, неестественно выпрямившись. Я хотела сесть с ним рядом, но он отправил меня к Эйбу.

— Пусть он положит голову тебе на колени, принцесса.

Я нахмурилась, не понимая, почему он меня отсылает к Эйбу. Наверное, вопрос у меня на лице был написан, потому что Дойл сказал:

— Прошу тебя, принцесса.

Дойлу я верю. Он без причины ничего не делает. Так что я села на край дивана и положила голову Эйба себе на колени. Он улегся щекой на мое бедро, и я погладила тяжелую роскошь его волос. Никогда еще я не видела их заплетенными в косу — похоже на длинную полосатую карамельку с готским таким оттенком, черно-серо-белую. Наверное, медики просто хотели убрать волосы от ран на спине.

Холод сел напротив Дойла. Гален хотел сесть рядом, но Дойл сказал:

— Сядь в джип. А Рис во второй. Там слишком много стражей, которые знают только страну фейри. Будь их глазами и ушами в современном мире, Гален.

Рис хлопнул его по спине:

— Пошли.

Гален огорченно на меня глянул, но подчинился.

Холод сказал:

— А сюда пришлите Айслинга.

— И Усну, — добавил Дойл.

Холод кивнул, соглашаясь. А мне непонятно было, почему именно этих двоих. Но у меня за плечами не было векового опыта боев, шок и растерянность окутали меня будто туманом.

Дверь захлопнулась. До того, как Рис с Галеном пришлют себе замену, оставалась пара минут, и я спросила:

— А почему их?