«Я не ты», — сказала она женщине в зеркале. Елена отвернулась от отражения и схватила со скамьи другое полотенце. Безумец ушел, но она не знала, надолго ли. Она стянула платье с плеч и потерла груди полотенцем.

Полотенце было грубоватым, оно немного царапало кожу, и от этого по животу пробежало какое-то непонятное ощущение. Она принялась тереть сильнее. На полотенце появились красные полоски, но вишневый оттенок на грудях так и остался.

Она остановилась, отрывисто вздохнула и снова окинула взглядом комнату. В этих старинных апартаментах в прежние времена была спальня джентльмена, в которой аристократ в дезабилье принимал своих гостей в фижмах и напудренных париках, в бархатных камзолах и башмаках с пряжками.

Здесь должно быть что-нибудь такое, что поможет ей вернуть свою внешность. Она отыскала взглядом кусок мыла в тарелочке на ванне. Схватила его. Он привычно пахнул лавандой, как то мыло, которое каждое лето варили они с матерью. Она подошла к камину и опустила душистое мыло в ведро с водой, стоявшее у самых углей. Холодной коже вода показалась даже горячей. Елена намылила груди и втянула в себя воздух, ощутив прикосновение своих скользких рук. Преодолев новый прилив ощущений, она терлась до тех пор, пока не стерла полотенцем почти все румяна. Груди жгло, и хотя они и оставались розоватыми, но были уже не такими яркими. Платье у нее промокло насквозь, и толку от него не было никакого.

Она пошатнулась, почувствовал приступ головокружения. Куда делась ее одежда — сорочка, корсет, панталоны, чулки и подвязки, нижние юбки и кружевной платок? Для осуществления своего плана она выбрала простое коричневое платье. В нем она ощущала себя собой — скромной, уравновешенной женщиной из хорошей обеспеченной семьи, такой женщине никакой мужчина никогда не нанесет оскорбления. У нее оставалось смутное воспоминание о трех горничных, раздевающих ее, словно она была куклой.

Голова кружилась, нетвердой походкой Елена прошла по комнате и открыла большой платяной шкаф. В нем она обнаружила предметы мужского туалета. Рубашки, жилеты и сюртуки были аккуратно развешены, тонкие шейные платки отглажены — хоть сейчас надевай, внизу выстроились в ряд башмаки и сапоги. Она открыла ящики и нашла там сложенное белье и чулки.

Елена немного постояла, тупо глядя на эту одежду, словно не понимала, зачем она здесь. Потом взяла шейный платок — кусок батиста в виде треугольника — и крепко обмотала им груди, так что они стали совсем плоскими. Она сразу же почувствовала себя самой собой, обычной и сдержанной. Расчесала пальцами волосы и завязала их узлом.

Над огнем запел чайник. Она бросилась к камину, опасаясь, что этот звук заставит безумца вернуться. Держа полотенце в руке, она сняла с крюка чайник и залила кипятком заварку, которую оставил ей безумец. У кровати она нашла поднос с хлебом и сыром, а также орехи и инжир.

Елена опустилась в стоявшее у огня кресло с высокой спинкой — еще один остаток прежней роскоши — и заставила себя поесть. Каждый кусок давался ей с трудом. Она совершенно не знала, сколько теперь времени. Еще ночь, но скоро рассвет. Елена все еще клевала носом, а ей требовалась ясная голова и новая линия поведения.

Вопрос заключался в том, как ей вернуться в бордель и не превратиться там в товар, выставленный на продажу. Она больше не могла притвориться служанкой, которая ищет место. Этот план провалился, но при этом кое-чему научил ее. Чтобы избежать Лири, ей понадобится новый способ проникнуть в заведение.

Голова опустилась, и Елена, чтобы не уснуть, вскочила с кресла и встала на дрожащие ноги. Она закутала плечи во второе полотенце и заставила себя обойти странное помещение, в котором оказалась. Широкие плиты старого паркета были истерты, но ковер у нее под ногами был мягкий.

Безумец сообщил, что они находятся в самом сердце Лондона. В его недрах, сказал он. Кровать была не английская — со всеми, этими толстыми столбиками, похожими на молодые пальмы, с оранжевыми занавесями из Дамаска и синими шелковыми покрывалом и подушками. Теперь она увидела то, чего не замечала до сих пор, — безумец приготовился к появлению гостя. На подносе стояло два бокала, две тарелки. На скамье лежало два полотенца. Свечи освещали путь к кровати.

Не оставил ли он другую женщину, чтобы пуститься в дорогу, купить Елену и освободить ее? Но откуда ему знать, что ее планы рухнули? Все, что он сделал, не имело никакого смысла. Он не виконт, тогда кто же? Она не спросила, как его зовут, а он не сообщил ей об этом. Голова у нее кружилась от попыток найти ответ на лавину вопросов, которая внезапно обрушилась на нее, пока один вопрос не стал главным. Где он?

Она видела только обитую панелями парадную дверь, через которую они вошли сюда. Они поднимались по двум лестничным пролетам, и она услышала бы, если бы он стал спускаться вниз. Но он исчез, подойдя к дальней стене. Она устремила взгляд на потемневшие от времени панели, истертые и затейливые, с выпуклыми лепными украшениями вокруг каждого квадрата. Несколько изображений Лондона — лодки на реке, парк, состязания боксеров, — но двери не было. Елена не понимала, каким образом комната, в которой она находится, связана с другими, неужели только через главную дверь?

Ей надо найти чем прикрыться. Елена вернулась к платяным шкафам и открыла второй из них. Смесь запахов, таких же разнообразных, как Лондон, бросилась ей в лицо — эль и дым, уксус и рыба. Эта одежда была совсем другая, разноцветная и поношенная, в ней было даже что-то театральное, там были вещи пурпурного цвета и клетчатые, зеленые и из красного бархата, они пригодились бы, чтобы нарядиться маскарадным цыганом, такую одежду не надел бы ни один джентльмен. Весь этот шкаф представлял собой склад костюмов.

Пока она смотрела на его содержимое, в голове зародился новый план. Она переоденется мужчиной. Он же велел ей послать туда мужчину, но этим мужчиной может стать она сама. Она уже исчезала, превратившись в Елену Троянскую. Теперь она исчезнет снова.

Она принялась снимать вещи с крючков, отыскивая что-нибудь самое обычное — рубашку, куртку, шерстяной жилет, какие-нибудь штаны, шапку, все в серых и коричневых тонах, чтобы не привлекать к себе внимания. Она вспомнила паренька, который доставлял ее отцу книги от Хатчарда. Этот паренек и послужит ей образцом.

Из-за сапог она чуть было не отказалась от своего замысла. Понадобилось три пары чулок, чтобы сапоги безумца подошли ей. Когда, в конце концов, она посмотрела на себя в зеркало, то поняла, что ее вполне можно принять за молодого человека, если бы не одна деталь. Елена вернулась к камину, взяла с подноса нож и принялась завершать свое преображение.

Его разбудил утренний свет безжалостной ясности. Он поднял веки, но даже этого движения оказалось достаточно, чтобы понять — все прочие части его тела протестуют против приключений прошлой ночи. Хардинг топтался где-то в наружном помещении, передвигал чайники, а девушка не издавала ни звука. Неудивительно. От одних последствий снотворного можно было устать.

— Кофе, сэр? — Хардинг прошел во внутреннюю комнату Уилла.

— Наша гостья все еще спит?

— Она исчезла, сэр.

— Исчезла? — Уилл резко сел на кровати. Куда она могла уйти босиком, в облике распутной девки? Он встал, не обращая внимания на отчаянные протесты всех частей своего организма.

— Она оставила записку.

— Записку?

Он бросился через дверь и оглядел всю комнату. На скамье валялось испорченное полотенце, покрытое красными пятнами. Платье за ненадобностью было брошено на пол. Дверцы шкафа распахнуты. На кровати лежали куртка и рубашка.

— Неглупая особа. — Хардинг стоял рядом с ним.

— Не так уж она и умна, если снова отправилась на эту чертову Халф-Мун-стрит.

Уилл окинул взглядом комнату и увидел, что Елена поела. Хотя бы это разумно. Потом он остановился. Второе полотенце валялось на плите камина, в его складках лежали золотисто-каштановые локоны, та самая прелестная масса волос, в которую он вчера ночью на мгновение спрятал лицо. Он взял в руку один из длинных локонов и увидел нож. Отрезать себе волосы таким инструментом — воистину варварство. Это означает, что она твердо решила добиться своего, чем бы оно там ни было.