— Значит, повезло.
— Выпьешь? — Новый протянул бутылку.
— Ты же говорил, когда делаешь — не пьешь.
— А у нас работа закончилась. В Посаде два угла сделали и сквозанули. Вот думали тебя расковать... Ты Булку знал? — совсем неожиданно спросил Новый.
— Какого Булку?
— Какого? Ты же про него в своем рассказе писал. Он своих подельщиков обокрал.
— А... Почему «знал»?
— Нету больше его. Уработали мы его за сучьи дела. Упал на рельсы между тамбурами... Ну, выпьешь?
— Я лучше посплю.
— Ну, спи, Петушки не проспи... — Новый с подельщиками удалился к тамбуру.
Но после полученной неожиданно информации Севе было не до сна.
Он возбужденно ходил со своим неизменным портфелем.
По ночному пустынному перрону в Петушках.
Загудел подходящий поезд.
— Внутренний монолог, активный внутренний монолог! — звучал голос шефа за кадром. — Вспоминай о хорошем, о своем, личном. Во всех подробностях... Вот так... Хорошо! А теперь — о тревожном... О трагическом!
Героиня Элла, вытирая посуду за столом под яблоней в садике, «активно вспоминала о своем хорошем и плохом» — съемочная камера неслышно по кривой наезжала крупней и крупней.
— Гениально! — шептал Давыдович.
— Порядок, — подтверждал почти беззвучно оператор Вадим, не отрывая глаза от лупы.
— Восхитительно, — просто млел от увиденного Ван Ваныч.
Рука его потянулась к деревянному ящику с аккумулятором и постучала по нему три раза.
Героиня Элла протирала тарелку.
— Стоп, — послышался голос оператора.
Элла застыла на полудвижении.
Давыдович резко развернулся к съемочной камере.
— В чем дело?
— Контакт отошел, — объяснил остановку ассистент оператора.
— Сам отошел? Пошел погулять?! — закричал Ефим Давыдович.
— Не сам, — вступился за своего ассистента оператор, — ваш, — Вадим напирал на слово «ваш», — второй режиссер постучал по аккумулятору, и контакт отошел.
— Зачем вы стучали по аккумулятору? — теперь уже злобно цедил шеф.
— Чтобы не сглазить дубль... из суеверных соображений. — Ван Ваныч затряс головой.
— Идиот!! — взревел Давыдович.
Элла грохнула тарелку о стол и убежала в кусты, изображая рыдания, шеф устремился за ней.
Оператор Вадим спокойно достал из портфеля термос и принялся за «перекусон».
Его ассистенты прозванивали кабель.
Сева вытащил из кармана уже вскрытое письмо и принялся дочитывать.
— Уже девочки пишут — просят взять на съемку? — спросил Певзнер, удобно перекуривая на ящике с боржомом шефа.
— Нет. Друг из Запорожья. Служили вместе. — Сева вытащил из конверта и протянул коллеге фотографию с кокетливыми провинциальными зубчиками по краям.
С фотографии смотрел матрос в обнимку с дородной девицей.
— Тоже хочет сниматься?
— Хочет жениться, — засмеялся Сева, — но просит для начала устроить его в какую-нибудь клинику по глазам, как он выражается. Не выдают шоферских прав из-за зрения...
— Он преувеличивает твои возможности. — Певзнер выпустил дым из ноздрей.
— Ну... Я попробую, — промямлил Сева.
Певзнер появился из узкой щели приоткрытых массивных ворот павильона.
— Ты в курсе? У нас уже нет второго режиссера. Ван Ваныч ушел!
— Куда? — опешил Сева.
— Куда — не знаю. Знаю — откуда...
— Ну что ты тянешь кота за хвост?
— Давыдович его убрал. Только что при всех объявил: «На сегодняшний день у нас нет второго режиссера».
—Его нет, будет другой... Если честно, неизвестно, какой будет лучше...
— Другим Давыдыч предложит быть тебе...
— Травишь? — Удивление Севы было искренним. — Откуда ты знаешь?
— Я знаю Давыдовича и знаю, как ему хочется угодить Фролову: он мечтает запуститься с новым вариантом «Ивана Грозного». А для этого нужно решение президиума ЦК!
— А при чем здесь я?
— Не играй ваньку. Ты живешь с дочкой Фролова.
Сева изучающе посмотрел на Певзнера.
— Зиновий, если мне предложат, ты хочешь, чтобы я отказался?
— Ты один не потянешь. Давай вместе. — Певзнер уловил колебания Севы и «дожимал» его. — За добро платят добром!
В свете прожекторов густые, слегка вьющиеся волосы Ефима Давыдовича гляделись нимбом.
— Человек с таким лицом, как у Ван Ваныча, не может быть вторым режиссером. Как только он входит в кабинет, ему сразу хочется отказать!
— Я никогда не ходил по кабинетам, — пожал плечами Сева, стоя напротив разместившегося в кресле мэтра.
— Научишься, — отмахнулся Давыдович, считая вопрос решенным.
— А если мы вдвоем, с Певзнером? Он старше меня, солиднее...
— Старше! — взревел мэтр, — Аркадий Гайдар был моложе тебя и полком командовал! А ты — «вдвоем». Вдвоем хорошо пилить дрова! В общем, решай: или ты один, или — обратно, в «Националь», пить кофе и мечтать о признании...
Весь этот разговор происходил на глазах у съемочной группы.
Певзнер, не дослушав его, вышел через щель павильонных ворот.
Хлопушка «Цена человека».
На экране героиня Элла «рвала страсти в клочья».
Сцену мы уже видели, но в этот раз камера фиксирует крупно лицо героини.
— Коля! Ты должен прийти и все рассказать в милиции! Все, как было! Ты же мне рассказал — и я поверила! Расскажи там. Там тоже люди!
Героиня совершает много физических усилий, тормоша и дергая Колю. Но глаза — пусты.
Снова хлопушка «Цена человека».
— Где люди? — враждебно отстранил героиню от себя герой Коля, которого на этот раз мы видим только со спины. — В милиции?
— Да, в милиции. Пока ты сидел, многое изменилось.
— Откуда тебе знать?
— Я хожу на работу, хожу по улицам... Вижу, что происходит вокруг!
Снова хлопушка «Цена человека».
И новый дубль последнего кадра
— В стране все изменилось! — этих слов в предыдущем дубле не было.
В зале зажегся свет.
— Кто хочет сказать? — спросил Давыдович.
Группа и редактура молчали.
Героиня Элла из-под ладони, прикрывающей глаза, зорко следила за присутствующими.
Сева вжался в обтянутое белым чехлом кресло, но что-то заставило его подняться:
— Я.
— Говори! — разрешил мэтр.
— В прошлый раз я был потрясен материалом, а сегодня... что тут долго говорить... все сыграно фальшиво...
— Кто ты такой?! — взревел Давыдович. — Как ты сюда попал? Вон со студии!
Сева сглотнул комок, образовавшийся в горле, и вышел.
Героиня Элла ухмыльнулась краешками губ.
Директор студии попенял мэтру:
— Вот, берешь их из провинции, а они срут на голову!
— Что можешь делать? — спросил прораб, не отрывая взгляда от бумаг, в которых он на ходу проставлял какие-то цифры.
— На флоте был по радиолокации... — отвечая, Сева понимал, что флотская специальность здесь ни при чем, а киношная — тем более.
— Этот дом строится пока без радиолокации, пердячим паром... Маляром пойдешь? — Мимо прораба пронесли носилки со строительным мусором, и он отвлекся от Cевы: — За территорией все вываливайте! Понятно? Проверю! И наряды не закрою! — погрозил он вслед чернорабочим и снова занялся Севой: — Маляром, понял?
— Пойду, если общежитие дадите, — согласился Сева.
— Московской прописки, конечно, нету?
— Что спрашивать! — подтвердил Сева.
— А судимость, конечно, есть?
— И судимости нет, — улыбнулся Сева.
— Уже легче. Иди, паспорт и трудовую книжку сдай в кадры. Они дадут ордер на место в общежитии. — И прораб протянул Севе записку.
Комната в общежитии была коек на восемь. На угловой, несмотря на дневное время, лежал парень в одежке и обувке и пел, подыгрывая себе на гитаре.
Коля парень не простой, Колька наш пройдоха —
Если ищут до сих пор, значит клали плохо.
