— Белоконь (фамилия председателя), стоять!

Консультантом по фильму «Враг народа Бухарин» предполагалось пригласить историка Ю. Афанасьева, отлично знающего нужный нам период истории. Он долго раздумывал и в результате задал решающий для него вопрос: буду ли я неукоснительно выполнять его замечания? Пойти на такой диктат значило превратить художественное, как я надеялся, произведение в историческую справку. Рабочий контакт не состоялся. Хуже, когда консультантами вызываются состоять родственники прототипов. Так заявила о себе третья жена Бухарина — Ларина. Не желая обижать ее, показал весь свой отснятый, вчерне подобранный материал и получил уйму категорических замечаний по фактам, свидетелем которых Ларина быть не могла из-за младенческого возраста, знала она их понаслышке или из тех же архивов, что и мы с соавтором Деминым. Смысл этих поправок: мой муж Бухарин всегда прав. Пришлось ответить, что Бухарин принадлежит нашей истории, а не его последней жене. Что было бы, если бы до просмотра дожили бы и две предыдущие?

Это из недалекого прошлого, а нынче как? С консультантами?

Я решил идти иным, неизведанным мною путем.

В моем сценарии «101-й километр», написанном по личным, но достаточно давним воспоминаниям, есть изрядный криминальный пласт. Информацию нужно обновлять. И если раньше, в прежние времена, попросил бы рассказать мне о лагерном мире опытного муровца, то нынче я начал искать человека с другой стороны решетки. Случай свел меня с бывшим вором-домушником по кличке «Клещ» — Борей Кулябиным. Он сделал, как говорят «там», четыре ходки общей длительностью в восемнадцать лет. Его знания из первых рук для меня — находка. Но еще большая находка — его проявления по второй кличке — «Великий лагерный поэт».

И поскольку ему не чуждо образное мышление, надеюсь — будет толк!

В эпоху борьбы с космополитами, когда у нас в джазе «разгибали саксофоны», согнувшиеся под гнетом буржуазного влияния, когда Россия была признана «родиной слонов» и выяснилось, что на Урале создан первый в мире паровоз, а в Рязани — первая в мире ложка, в эту самую эпоху кинорежиссер не из последних — Абрам Матвеевич Роом снимал фильм о том, как у них там, в Америке, негров бьют и травят. Актуальная тема! Настала пора принимать эскизы музыки у композитора. Абрам Роом пришел в зал, где за роялем, разложив ноты на пюпитре, уже восседал композитор. Роом одним движением руки сдвинул листочки клавира, и его взору крупно, белым по черному, открылось название фирмы, изготовившей этот рояль: «Блютнер». Абрам Матвеевич напрягся и, картавя, скомандовал: «Уберите этот рояль и привезите „Красный Октябрь“. Команды режиссеров в те времена выполняли. Прикатили „Красный Октябрь“. Композитор снова разложил ноты, взял первый аккорд и взмолился:

— Абрам Матвеевич, «Блютнер» звучал гораздо лучше!

И Абрам Матвеевич так, чтобы слышали все, заявил:

— «Блютнер» — непартийный рояль, он не может звучать лучше партийного!

Великий режиссер В. Мейерхольд ставил в своем театре «Даму с камелиями». И каждая репетиция начиналась с его возгласа:

—Где Меламед?

Так звали преданного ассистента. Исаак Меламед появлялся, получал указания мастера и уносился исполнять их.

Однажды, для того, как объяснил постановщик, чтобы подчеркнуть мещанскую сущность героини спектакля Маргариты Готье, понадобился на сцене огромный попугай в клетке. Меламед отправился на Арбат в зоомагазин. Попугай был куплен. И с того дня присутствовал на всех репетициях — реквизитор выносил его в клетке на сцену, подвешивал к конструкциям; зажигался свет на сцене, раздавался крик Мейерхольда:

— Где Меламед? — и работа начиналась.

Наконец наступил день премьеры. Попугая в темноте зала вынесли на сцену, подвесили к конструкции. (Как известно, занавесом великий режиссер не пользовался, поэтому декоративные элементы и реквизит устанавливались задолго до того, как зрители попадали в зал.) Зажегся свет. Секунда, другая... Попугай не услышал привычного мейерхольдовского «Где Меламед?» и гортанно завопил сам:

— Где Меламед? Где Меламед? Где Меламед?

Дали занавес, и попугая навсегда изъяли из спектакля.

Это был единственный случай в театре Мейерхольда, когда пришлось воспользоваться занавесом.

В середине пятидесятых Михаил Ильич Ромм поехал выбирать «французскую» натуру под Ригу в Сигулду. Латвия воспринималась тогда почти как заграница. В дороге режиссер задремал, а когда открыл глаза, увидел на лобовом стекле такси буквы наизнанку и обратился к таксисту-латышу:

— Тут у вас написано: ТЕХОС, а дальше МОТР. Это, очевидно, ТАКСОМОТОР по-латышски?

— У нас, — не очень дружелюбно ответил водитель, — все теперь по-русски. Это ТЕХОСМОТР.

Эстрадный фельетонист, собиратель книг Смирнов-Сокольский был человеком крутого нрава и соленой шутки.

Однажды к нему обратился достаточно известный деятель эстрады В. Коралли:

— Николай Павлович! Это возмутительно: мне передали, что вы меня послали подальше. Во-первых, я популярный артист. Во-вторых, я муж Шульженко, в-третьих, я руководитель джаза! А вы — меня послали...

— Я? Вас? — удивился Сокольский, полез в карман, вытащил солидную записную книжку, нашел нужную страницу, внимательно изучил ее и в качестве свидетельства протянул деятелю:

— Вот здесь очередь из ста двенадцати человек. Все дожидаются, чтобы я их послал. Вас даже в очереди нет!

В Москву из Ленинграда ненадолго приехал еще тогда не избитый Ждановым, в зените популярности Михаил Зощенко. Пришел в кафе «Националь» посидеть со своим другом Юрием Олешей. Беседуют за столиком в углу. Вдруг подходит кто-то из общих знакомых и трагическим шепотом сообщает:

— Только что умер величайший актер нашей эпохи, гениальный исполнитель роли Ленина — Борис Щукин.

За столиком воцаряется молчание, а подошедший продолжает:

— И знаете, как он умер?

— Как? — спрашивает Олеша.

— С томиком Ленина в руках!

Снова возникает молчание, и через паузу Зощенко резюмирует:

— Подложили!

Два кинорежиссера, И. Хейфиц и А. Зархи, много работали вместе, фильмы их были широко известны. Но за одним — который Xейфиц — ходила слава вдумчивого, тонкого, талантливого человека, а за другим — тем, что Зархи, — слава позера и болтуна. И как-то после очередного бездарного и конформистского выступления Зархи на многолюдном кинематографическом совещании к Xейфицу подошел старый оператор Кальцатый и спросил:

— Еся, почему ты работаешь с Зархи? Он что, видел, как ты кого-то убил?

После войны Аркадий Райкин с театром гастролировал в Одессе. На концерт пришел оказавшийся в родном городе Утесов. Одесситы были удовлетворены: за одни и те же деньги можно видеть и Райкина, и Утесова. Райкин был в ударе, много импровизировал, в конце спектакля вышел на просцениум и сказал:

— Я устал, вы тоже устали, давайте встанем и пойдем по домам.

Он спустился в зал, пошел по проходу. И весь зал поднялся и проводил Райкина до гостиницы «Лондонская». Демонстрация славы!

На следующем спектакле Райкин снова в финале вышел на просцениум, снова сказал:

— Я устал, вы тоже устали, давайте встанем и пойдем по домам.

Он спустился в зал, но зал не последовал за артистом. У самой гостиницы двенадцатилетний одесский шпаненок окликнул артиста:

— Дядя Райкин, старая хохма уже не хохма!