– Короля сейчас нет в Сен-Жан-д’Акр, и, если бы вы были королевским оруженосцем, вы находились бы рядом с ним. С королем уехали все его воины.

– Согласен, что все должно было быть именно так, но я выполнял одно важное поручение. А где теперь король?

– Я не могу вам этого сказать.

– А королева: она тоже уехала?

– Нет, но у меня есть приказ: пускать к ней и выпускать только тех людей, которые находятся у нее на службе.

– Но мне необходимо с ней поговорить. Дело исключительной важности. Послушайте, – Рено осенила прекрасная мысль, – вы знаете сира д’Эскейрака?

– Разумеется, знаю. Он и приказал держать ворота на запоре и никого не пускать.

– Ну, так пошлите за ним. Я поговорю хотя бы с мессиром д’Эскейраком.

Однако офицер не спешил исполнить просьбу лохматого и запыленного странника, находясь в затруднительном положении. Тогда Рено добавил:

– Скажите ему, что я не стронусь с места, пока не увижусь с ним! И не забудьте мое имя: де Куртене!

Властный тон Рено вынудил офицера решиться. Он послал одного из караульных на поиски старого сеньора, но докучного гостя, который доставил столько хлопот, не пригласил в прохладную караульню, а оставил ждать у решетки. Рено пришлось довольствоваться тенью свода, под которым находились ворота, впрочем, ее было вполне достаточно. Ждал Рено довольно долго. Наконец послышались размеренные и тяжелые шаги старого д’Эскейрака, который передвигался весьма медленно, поскольку был вооружен с головы до пят. Недовольный тем, что его потревожили, и к тому же это сделал Рено, которого он терпеть не мог, он шел еще медленнее. Узнать Рено, несмотря на дорожную грязь, ему не составило труда. Они обменялись приветствиями. Рено как можно любезнее поклонился рыцарю с длинным лошадиным лицом и седой бородой, который смотрел на него с большим пренебрежением. Потом он попросил проводить его к королеве.

– Это невозможно. Мадам Маргарита больна и никого не принимает.

– Больна? А что с ней?

– Не могу сказать точно. Слабость. После отъезда нашего господина она плохо себя почувствовала, а в ее состоянии…

– В каком состоянии? Вы хотите сказать, что она вновь…

– Беременна. Да, и это стало известно совсем недавно. Небо вновь благословило королевскую чету, – д’Эскейрак воздел к своду восторженный взор и обе слегка дрожащих руки. – И я вновь являюсь хранителем королевского живота, когда короля нет в замке. Именно из-за своего столь трогательного недомогания королева не смогла сопровождать своего супруга.

– А куда отправился король?

От восторга д’Эскейрак чуть не растаял, и сиянию, которое исходило от него, не хватало только нимба.

– Он отправился по стопам Господа нашего Иисуса Христа, поскольку именно такой обет он принес, когда надел на себя крест и стал крестоносцем. Смиренно, босой, в одной рубахе он пройдет по святым местам…

– Простите, но я не понимаю, что вы имеете в виду, говоря о святых местах… Из святых мест я знаю только Иерусалим, но он гораздо южнее и, насколько мне известно, по-прежнему в руках неверных.

– Так оно и есть, к нашему величайшему огорчению, но, благодарение Всевышнему, у нас остались и другие святые места. Назарет, например, где рос Сын Божий, а также города Галилеи.

– Галилеи? А вы не знаете, далеко ли Назарет от Сафеда?

– Я знаю о Назарете не больше вас. Хотя судя по тому, что я слышал, они, похоже, не так уж далеко друг от друга. А теперь позвольте мне вас оставить, я должен вернуться в покои королевы. Разумеется, она не одна, и мадемуазель Эльвира…

– Эльвира?! А дама Герсанда?

– Если честно признаться, я не видел ее вот уже два дня и даже начал беспокоиться.

Рено показалось, что небо рухнуло.

– Вы хотите сказать, что дама Герсанда не стоит у изголовья Ее Величества, когда она так ослабла и нуждается в ней?

– Именно так все и обстоит и, поверьте, очень меня заботит.

– А кто еще возле мадам Маргариты? Ее сестра, мадам д’Анжу? Мадам де Пуатье?

– Нет, нет, братья короля неделю тому назад отправились обратно во Францию вместе с герцогом Бургундским и другими сеньорами. С нами остались только мадам де Монфор, она ухаживает за маленьким принцем, и мадам де Сержин, но она сейчас больна. Еще, конечно, старушка Адель и Онорина, служанка несчастной дамы де Валькроз, но она только и знает, что плачет не переставая.

– Боже мой! Боже мой!

Рено и представить себе не мог, что дела обстоят так ужасно. Хуже всего то, что исчезла Герсанда. Маргарита теперь беззащитна перед кознями коварной де Фос. Катастрофа могла произойти в любой момент.

– Возвращайтесь немедленно к королеве, – распорядился Рено, – и не спускайте глаз с мадемуазель де Фос. При малейшем подозрительном движении без всяких колебаний хватайте ее и… Можете даже ее убить!

– Я? Чтобы я… Помилуйте, но ведь я не нахожусь постоянно в опочивальне…

Старик побледнел как полотно, он был в полной растерянности.

– Вы хотите сказать, что у дамы Эльвиры дурные намерения? Откуда вам это известно?

– Готов поклясться на Святом Евангелии. Следите за ней, не спуская глаз. Я постараюсь прислать вам кого-нибудь в помощь!

Разделив свои страхи и опасения со старым рыцарем, Рено немного успокоился, потом вновь вскочил на коня и поскакал обратно. Несколько минут спустя он уже дергал колокольчик у ворот монастыря, в котором укрылась Санси.

Но оказалось, что убедить сестру привратницу впустить его в святую обитель совсем непросто. Она не отрицала, что молодая дама только что попросила у них убежища, но рыцарь, который так скоро приехал за ней следом, заставил ее подумать о погоне и преследовании. Хотя лицо молодого человека, довольно грязное, вызывало скорее симпатию. Рено, охваченный лихорадкой беспокойства, с большим трудом обуздывал волнение. Еще труднее ему было владеть собой. Монахиня, которая смотрела на него из-за решетки, его страшно злила, ее упрямое недоверие казалось отвратительным. А она твердила одно и то же: дама де Валькроз попросила в обители убежища, и значит, никто не имеет права беседовать с ней. Она не принимает посетителей и сама не выходит.

– Сестра, послушайте, речь идет об исключительном случае! Я могу вас уверить, что вы не заслужите ни малейшего упрека, дав мне возможность поговорить с ней, – молил Рено. – Мне необходимо сказать ей несколько слов.

– Дама де Валькроз никого не желает видеть. Даже мать настоятельница не сможет ее в этом переубедить. Идите себе с миром, мессир.

– С миром?! Попросите тогда мать настоятельницу принять меня! Надеюсь, с ней я могу побеседовать?

– В этот час? Нет. Сестры сейчас молятся в часовне.

– Хорошо, я подожду. Но знайте, я не уйду отсюда, пока не поговорю хотя бы с настоятельницей. Я буду звонить в колокольчик каждые пять минут до тех пор, пока меня не примут!

И показывая, что слово у него не расходится с делом, Рено тут же дернул колокольчик. Монахиня посмотрела на него с неодобрением, быстро перекрестилась и, покачав головой, впустила его на территорию монастыря.

Рено оказался в полутьме обширного помещения с низкими сводами и приземистыми колоннами. В глубине его виднелась дверь, приоткрытая во внутренний дворик, из которой струился мягкий золотистый свет. Между дверью и Рено стояла строгая фигурка монахини. Она приказала ему не двигаться, а сама направилась к двери. Рено крикнул ей вслед:

– Передайте даме де Валькроз, что речь идет о жизни королевы!

Минуту спустя монахиня вернулась и повела Рено по пустынной галерее. Они вошли в комнату, где не было никакой обстановки, лишь бронзовое распятие светилось на стене. Санси молилась.

Она стояла перед распятием на коленях, низко опустив голову. Рено сначала ее не узнал – платье и апостольник[59] ничем не отличали ее от монахинь. Он уже открыл было рот, чтобы обратиться к ней «сестра», но тут она поднялась с колен и подошла к нему. Впервые за долгие дни он смотрел ей прямо в лицо, беззащитное, в обрамлении апостольника. Оно было исполнено скорби, на щеках – следы слез, но прекрасные изумрудные глаза светились все той же неустрашимостью. И голос отнюдь не был слаб, когда она набросилась на Рено: