— Свиридов, назад!

Возглас Горицкого заставил нас недоуменно оглянуться.

— Ну в чем дело, командир? — Антоныч впервые решился нарушить субординацию, и это говорило о многом.

— Забыл, что бывает с теми, кто рискнет причинить ей боль? — Командир резко погасил назревающий бунт. — Отойди и дай место мне. Смотришь, обойдемся без лишних потерь…

Отодвинув в сторону Антоныча, он склонился над Натальей и плавно повел руками, не касаясь тела. Руки на миг застыли над раздробленными ступнями и снова возобновили свое движение. Лоб Горицкого усеяли мелкие капли пота. Наконец он поднялся и обернулся к тревожно следившему за его действиями Свиридову.

— Плохо выглядишь, — заметил командир, — ну-ка, повернись спиной…

Антоныч нехотя выполнил приказ. Горицкий положил ладони на затылок и поясницу Свиридова, и тело Антоныча судорожно изогнулось, словно пронзенное высоковольтным разрядом.

— Вот теперь можешь приступать к лечению, — сказал командир, — в этом мире Наталья, к сожалению, не защищена…

Любопытное, надо заметить, обстоятельство…

Антоныч его уже не слышал, занявшись своим привычным делом. Донесся громкий хруст смещаемых костей, и я отвернулся — не выношу хирургии. Особенно в полевых условиях и когда терзают не тебя.

— Действительно, почему бы не отвлечься? — согласился со мной Горицкий. — Эй, Сереженька, а подойди-ка, милок, поближе, мы тебе сейчас новый костюмчик сочиним, взамен разорванного. Не ходить же тебе в трусах до возвращения?

Командир провел руками вдоль его тела, начав от шеи и закончив лодыжками. Следом за руками на Зайченко возник привычный камуфляж и высокие ботинки.

— Похвастаешься где-нибудь, что я перед тобой кланялся — голову оторву. — пообещал командир хихикнувшему Сергею. Настала моя очередь хихикать. Горицкий промолчал.

— Наколдовали мы тут, — заговорил вдруг доселе молчавший Петрович, — как маяк поставили. Уходить надо, да побыстрее, пока гости не заявились.

Черт, об этом как-то и не подумалось! Я посмотрел на Антоныча — тот смоченным водой из фляги полотенцем стирал засохшую кровь с обретших прежний изящный вид Натальиных ножек. По своему опыту я знал, что сразу она встать не сможет. Значит, придется нести.

— Носилки нужны будут, — ни к кому особенно не обращаясь, заметил я. Пусть командир с замом сами определятся, кому из них колдовать придется.

— Без носилок обойдемся, — сердито бросил Свиридов, — к завтрему оклемается, а сегодня я и на руках донесу.

— По горам да еще с рюкзаком за плечами? — недоверчиво переспросил Сергей.

В ответ Антоныч аккуратно разделся, сложив одежду обратно в рюкзак, и, ослабив лямки до предела, забросил его за спину. Рюкзак повис чуть не ниже колен, но обнаженного Свиридова это ничуть не смутило. Неразборчиво, но эмоционально выругавшись, он посмотрел на лежащий на пути завал, и его тело снова заволокла дымка.

— Отойдем-ка в сторону, нечего под ногами путаться, — дернул меня за рукав Зайченко, — Антоныч нынче не в духе, может и зацепить невзначай.

Я торопливо последовал его совету — из марева уже отчетливо проступали чудовищные формы знакомого ящера.

Чешуйчатые лапы скрипнули по гравию, когда он подсунул их под тело так и не пришедшей в себя Натальи, и плавно подняли девушку с земли. Ящер покосил в нашу сторону налитым кровью глазом и, резким движением вытянув шею, угрожающе щелкнул челюстями. Я потеснее вжался в стену ущелья.

— Вот-вот, про это я и говорил, — шепнул Сергей.

Ящер зло взревел и перелез через завал. Я невольно прыснул — на украшенной шипастым гребнем спине горбом торчал рюкзак. В паре мест шипы проткнули его насквозь. Будет чем Свиридову заниматься на привале.

Дав ему оторваться от нас метров на двадцать, мы полезли следом. Горицкий то и дело осматривал склоны, а значит, повторного обвала можно было не опасаться.

Слабо извиваясь, высохшее галечное русло тянулось все глубже и глубже в горы. На какое-то время стало светлее — стены вокруг нас постепенно понижались и медленно расходились в стороны, но вскоре вновь потемнело — близился вечер. Я начал подумывать о привале, но шагавший впереди ящер неутомимо сотрясал грунт тяжелой поступью когтистых лап. Никакие увещевания его сейчас остановить не могли — ящеру ущелье не нравилось и ночевать в нем он не собирался. Выбиваясь из сил, мы шли все дальше и дальше.

— Как ты думаешь, — спросил я Зайченко, — твоя звероформа его остановить сможет?

— На пару минут, — ответил он, криво усмехнувшись, — только потом у тебя не будет напарника.

— А вы, командир?

— Что — я?

— Вы можете тормознуть Антоныча? Пора бы и отдохнуть!

— Не знаю, — командир меланхолично сунул в рот невесть откуда взявшуюся зеленую травинку, — наверное смогу, только зачем нам терять такого хорошего врача?

Да что они, сговорились, что ли? Хотелось бросить все, сесть и закурить. И пускай топают, пока ноги до задницы не сотрут! Я выматерился, вздернул рюкзак и прибавил шагу. Вот сейчас догоню Антоныча, дам ему хор-рошего пинка, и будь что будет.

— И от меня тоже приложи! — послышалась за спиной ехидная просьба Зайченко.

Я только скрипнул зубами в ответ, в три отчаянных прыжка догнал Антоныча и ухватил его за хвост.

Похоже, это был не самый умный поступок в моей жизни: ящер резко развернулся, отбросив меня метра на три, злобно оскалился и шагнул ко мне, прикрывая лежащую на его передних лапах девушку опущенной чуть не до земли мордой. Я на секунду растерялся, но затем злость взяла верх над осторожностью.

— Ну давай, откуси мне башку! Сам же и приращивать будешь! — орал я прямо в оскаленную пасть, не заботясь о том, понимает меня ящер или нет, — чего вылупился? Устал я за тобой гоняться, понял? Попробуй сам эту скалу на горбу с полчаса подержать, посмотрю я тогда, как ты после этого забегаешь! Все, привал! Пока не отдохну — с места не сдвинусь!

Ящер озадаченно отступил на пару шагов и, по-птичьи дергано поворачивая голову, посмотрел на меня поочередно правым и левым глазом. Не знаю, какое мнение сложилось у него в результате осмотра, но он осторожно положил на землю девушку, отступил еще на шаг и окутался маревом трансформационной дымки.

Позади раздался шумный Серегин вздох:

— Ну парень, ты даешь! Мне уж показалось, все — кормить Антоныча сегодня не придется, и без этого не голодный будет! Как у тебя только нахальства хватило?

— А у меня, кроме него, ничего и не осталось, — буркнул я в ответ, понемногу успокаиваясь.

Антоныч, уже в человеческом облике, копался в рюкзаке, доставая одежду и, как лицо заинтересованное, не мог пройти мимо обсуждаемой темы.

— И то сказать, силен, брат, — заметил он, — второй раз меня остановить сумел. Есть в тебе что-то… Недаром командир к тебе благоволит. Соответствуешь требованиям.

Этого мне не хватало! В жизни ни у кого в любимчиках не ходил! Правильно Зайченко намедни сказанул: кто мы с ним, как не пушечное мясо? Вот на этом давайте и остановимся. Я зло скрипнул зубами, но промолчал — затеять спор значило привлечь внимание к ненавистной теме. И вообще, с чего он взял, будто командир меня выделяет? Глупость какая-то.

На ужин сварили пару брикетов сухого пайка, запив чаем. Дежурить мне досталось первому, и я честно пялился в темноту на протяжении трех часов — все вымотались, и ночевку решено было продлить.

Ничего не произошло. Я толкнул Петровича и лег спать, как позже выяснилось — до утра. Неплановых побудок не было, и я впервые за поход отоспался.

Разбудило меня звяканье посуды. Я приоткрыл один глаз и увидел хлопочущую у примуса Наталью.

— А Свиридов тебе вставать разрешил? — спросил я хриплым со сна голосом.

— И тебя с добрым утром, — отозвалась она, — разрешил, не разрешил… Один вечер без меня похозяйничали, и хватит, иначе до возвращения на концентратах недоваренных жить будете. Что за мужики нынче пошли? Сами о себе толком позаботиться не могут!