В мае 1990 года, в год столетнего юбилея Пастернака, мы с группой друзей поехали в Переделкино, где через забор посмотрели на Большую дачу, а затем пошли по улице Павленко и повернули направо на шоссе, как мне объясняла Ольга Всеволодовна, чтобы дойти до деревни Измалково.

Дорога ныряла вниз, а затем взлетела на холм, и уже после «фадеевского шалмана», перед самым Измалковым, шла по плотине Самаринского пруда. Примерно через 200–300 метров надо было свернуть влево и спуститься с пригорка прямо к старому деревянному мостику, перекинутому через озеро. Тогда он еще оставался прежним — скрипящим, помнящим, как ускорял шаг влюбленный поэт при виде своего солнца золотого, ждущего его с нетерпением на том берегу измалковского озера. Этот мостик и под нашими ногами изгибался и кряхтел, как кряжистый дед, не прерывающий связи Переделкина с Измалковым. Только в 2000 году мостик был перестроен, стал на металлические опоры и обзавелся новым деревянным настилом.

При очередном разговоре с Ивинской о стихах Пастернака измалковской поры я спросил:

— Скажите, а стихотворение «Дорога» не о той ли дороге из Переделкина в Измалково рассказывает?

— Конечно, — радостно откликнулась Ольга Всеволодовна, — об этой своей ежедневной дороге ко мне Борис Леонидович и написал стихотворение «Дорога». «Она это заслужила», — сказал Боря, прочитав мне его. В канве стиха — ее живая душа с извивами, спусками и взлетами, переходом по плотине и изломом в месте поворота к измалковскому озеру. Часто, приходя осенью, Боря сообщал о встрече с утиной семьей, плывущей слева от плотины поуже холодеющей глади озера.

Когда я писал эти комментарии о «Дороге», к нам в гости пришла наша хорошая знакомая Ольга Лапина. Она много раз перечитывала книгу Ивинской «Годы с Борисом Пастернаком» и рассказала, что недавно была с экскурсией в Переделкине на Большой даче. Посетовала, что в музее нет ничего о важном периоде жизни и творчества поэта, связанном с Ольгой Ивинской, и спросила у одной из сотрудниц музея, каким коротким путем шел Борис Пастернак к Ольге Ивинской. Сотрудница смутилась и тихо сказала:

— Нам здесь запрещено об этом рассказывать, но я вам потихонечку покажу это место.

Они вышли на крыльцо Большой дачи, и сотрудница показала дорожку, ведущую в глубь сада, прочь от главного входа на дачу:

— Туда в летние дни, когда тропинка была сухая, а также ранней весной при заморозках, крепко державших наст, через калитку в заборе, которой теперь уже нет, уходил коротким путем Пастернак в Измалково к Ольге Ивинской.

Иногда, приходя ко мне в Измалково с Большой дачи, Боря с иронией замечал:

— Знаешь, Олюшка, сегодня, направляясь к тебе, вступил в противоречие с сутью моего действия.

Услышав эти слова впервые, я спросила у Бори, какое противоречие, откуда оно берется. Боря пространно пояснил:

— Видишь ли, я иду к тебе, Олюшка, как к своему счастью. Но сегодня пошел не по улице Павленко, который придумал советское «Счастье»[128], а через калитку в заборе короткой дорогой, не выходя на улицу Павленко.

По дороге, которую запечатлел Боря в своем стихотворении, мы ходили с ним в дождь, жару и мороз сотни раз до поворота[129].

Летом 1957 года после болезни Пастернак находился в санатории «Узкое», бывшем имении известного в Москве профессора Трубецкого. Я часто приезжала туда к Боре, и мы гуляли в прекрасном парке, очень напоминающем уголки парка в Петергофе. Петергорфский парк я любила посещать с родственниками, когда приезжала к ним в Ленинград. О поездке в Петергоф мы мечтали с Борей, когда ходили по тенистым аллеям парка в «Узком».

Как-то после короткого летнего дождя, когда вновь засияло солнце и мы вышли на прогулку, я обратила внимание на цветы вьющегося по дереву плюща, видного высоко над домом. Цветы были покрыты каплями дождя и оттого казались матовыми фонариками, излучающими восковой, таинственный свет. Я воскликнула: «Смотри, Боря, цветы будто воском облили!»

Уже в мой следующий приезд в «Узкое» Боря читает прелестные строки:

К этому времени у Пастернака уже было стихотворение о липовой аллее, где не было строк о восковых цветах. Позже, после рассмотрения нескольких вариантов, Боря создал окончательный образ «Липовой аллеи», куда вошли строки о цветах, зажженных дождем. Он начинал писать это стихотворение в санатории карандашом и подарил мне этот карандашный листок с первыми строфами «Липовой аллеи». Автограф этого стихотворения из моего дела в КГБ также перекочевал в ЦГАЛИ.