— Вы присоединитесь к почтенному Алакету. Не посрамите чести Ухуаня!
И вот дружеские объятия, пожелания удачи в пути. Отряд Гюйлухоя и караван Алакета двинулись в противоположные стороны и растворились в туманной мгле.
На десятый день пути, когда привольные плодородные степи сменились голой полупустыней, где вместо густых трав росли на твердых потрескавшихся глинах хилая зелень и колючие кустарники, караван Алакета, сделав круг, повернул на север. Двигались ночью, избегая торных путей. Днем отдыхали в логах или между холмами. Костры старались разводить утром и вечером, когда туманы скрывали огонь от посторонних взглядов. Запасов сушеного мяса и муки, взятых на дорогу, было достаточно, но время от времени двое-трое путников отлучались в степь или на берега заросших тростником речек, чтобы раздобыть свежей дичи. Вот и теперь, захватив легкие метательные копья и луки со стрелами, Алакет и ухуанец Учжелэй погнали коней к берегу небольшой степной речки, куда уводили следы раздвоенных оленьих копыт.
Достигнув камышей, всадники спешились и, ведя коней в поводу, осторожно через зеленую чащу двинулись вдоль тропы, проложенной оленями к водопою. Совсем близко послышалось журчание воды. Охотники стреножили коней и сели в засаде, держа наготове луки.
Голубело утреннее небо. Вспыхивали багряным заревом гребни дальних гор. Клочья тумана проплывали над зеленоватой гладью реки. Ветер тянул в сторону охотников. Чуткое ухо Алакета уловило легкий шелест вдали. Охотники замерли. Над зеленым камышовым лесом, покачиваясь, плыли раскидистые рога вожака оленьего стада. Теперь ясно слышался хруст камыша под копытом, чавканье приречной грязи, легкое похрюкивание. Все ближе стадо. Еще немного… Охотники натянули луки… но в этот миг что-то потревожило оленей. Вожак громко, предостерегающе фыркнул и, закинув на спину рога, метнулся с тропы. И все стадо бросилось вслед за ним в сторону, ломая камыши. Охотники тревожно озирались вокруг. Кто мог спугнуть оленей? Волки, тигр или… Неужели люди? И как бы в подтверждение этой мысли на берегу реки послышалось ржание.
Учжелэй махнул рукой в степь. Оттуда мчался буланый конь, в котором Алакет без труда узнал одного из запасных коней своего каравана. Раздумывать было некогда. Алакет и Учжелэй птицами взлетели в седла и понеслись по направлению к лагерю. Буланый конь летел им навстречу, но всадника на нем не было. Однако, поравнявшись со скакуном, Алакет и Учжелэй увидели, что могучая гривастая шея скрывала за собой маленького Тубара — сына Бандыра. Лицо мальчика было белым, словно снег на вершинах гор.
— Ой-ой-ой, дядя Алакет! Ой-ой-ой, беда!
— Что, что случилось, Тубар?
— Ой, ой! Там… Там… Кыргызы!
Алакет почувствовал, как сердце, словно лишившись опоры, падало вниз. Покрытая желтоватой травою осенняя степь качнулась перед глазами. «Мингюль… Дети…» Глаза Учжелэя зловеще сверкнули. Припав к шеям коней, всадники бросились к лагерю. За ними на некотором расстоянии на могучем буланом следовал маленький Тубар.
Вот и лагерь. Но великие духи!? Что здесь было! На пути всадников, раскинув руки, лежал мертвый Инын со стрелою в горле. Несколько в стороне ничком уткнулся в траву Таньшихай с раздробленным черепом. В центре стана лежала опрокинутая повозка. Куски деревянного каркаса и клочья войлока от разломанной и изорванной палатки тлели на углях разбросанного костра. Рядом послышался стон. Соскочив с коня, Алакет увидел в траве Бандыра, скрученного по рукам и ногам ременным арканом и покрытого кровью с головы до пят. Мутный взгляд его устремлен в небо. Рядом яростно пытались освободиться от пут Ильзас и старый Пантык. Выхватив кинжалы, Учжелэй и Алакет принялись разрезать ремни. Освободившись, Пантык и Ильзас вскочили на ноги, но Бандыр не смог даже пошевелиться. Он был весь изранен. Ловкими движениями Учжелэй извлек из плеча и бока Бандыра обломки двух стрел и, разорвав на себе шерстяной халат, принялся перевязывать раны.
Тем временем старый Пантык с лицом, искаженным яростью и горем, задыхаясь, говорил Алакету:
— Их было много… Они навалились внезапно… Но мы сражались! И женщины тоже! Они увезли с собой не меньше десятка убитых, а многих мы ранили, Мингюль сражалась, пока не получила две раны. Тогда ее захлестнули арканом и сорвали с седла… Адах тоже. Мой сын и Таньшихай пали в самом начале боя. А Бандыра свалили последним. Меня и Ильзаса тоже ранили, а потом арканами стащили с седел…
Алакет, объятый горем и ужасом, опустился на землю.
— Но каким чудом вы остались в живых? — допытывался Учжелэй, перевязывая Бандыра.
— Да, только чудом! — ответил старик. — Лучше бы это чудо погубило меня и спасло моего Инына! Во главе врагов стоял Кенгир-Корсак. Когда нас связали, он сказал: «Не троньте их! Убить брата Алакета и оставить в живых его самого, все равно, что ударить себя по шее мечом. Духи земли Динлин служат Алакету. Подумайте, как бы иначе он в двадцать лет мог совершить подвиги, равные тем, что славный Алт-бег совершал в сорок? Пока хоть один динлин находится на нашей земле, их духи присутствуют среди нас и могут нам вредить». А потом они взяли Мингюль, Адах и детей…
Алакет медленно встал. Глубокие складки залегли на лбу и в углах губ молодого полководца. Но вместо безысходного отчаяния на лице появилась отчаянная решимость.
— Братья, два коня у вас есть! — Он указал на буланого, на котором прискакал маленький Тубар, и коня Учжелэя. — Кроме того, вы можете изловить наших скакунов, которые разбежались по степи после битвы. Я вижу, что враги торопились и не успели их угнать.
Пантык кивнул.
— Так и сделайте, — продолжал Алакет. — Братья, похороните с честью павших! Почините повозку, положите в нее Бандыра и ступайте на родину. Будьте всегда едины и отомстите врагам за все…
Он снял бронзовый перстень и надел на палец Пантыка.
— А мой путь лежит теперь на юг в логово врагов. Не знаю, вернусь ли…
— Алакет, куда ты! — бросился к нему Пантык. — Не поступай безрассудно, сын мой!
Но Алакет вспрыгнул в седло. Конь, направляемый твердой рукой, встал на дыбы и, повернувшись, понесся в степь.
Тяжело вздохнув, Учжелэй пристально посмотрел в глаза Пантыка:
— Прости, отец. Не хотел я покидать тебя, но почтенный Гюйлухой приказал мне всюду следовать за Алакетом и оберегать его. Оставайся с миром!
Вздохнув, Пантык покачал головой, потом обернулся к Ильзасу:
— Возьми-ка у Тубара скакуна и отправляйся в степь ловить коней!
А тем временем Алакет мчался на юг. Стройный степной скакун то свивал крепкие ноги в кольцо, то вытягивался в воздухе подобно летящей стреле. Горячий воздух бил в лицо Алакета. Вдруг динлину послышался за спиной приближающийся топот. Он оглянулся на скаку и увидел догоняющего его Учжелэя.
— Зачем ты здесь? — бросил сквозь зубы Алакет. — Почему ты не с нашими?
— Почтенный Гюйлухой, — ответил, задыхаясь, ухуанец, — строго приказал мне и моему погибшему другу не покидать тебя. И я теперь держу ответ не только перед начальником, но и перед духом славного Таньшихая!
Алакет ничего больше не сказал, и оба всадника продолжали путь рядом. И вот вдали перед ними замаячили копья отряда кыргызов. На первый взгляд их было около тридцати. Между стройными всадниками на коренастых степных конях покачивались горбы трех верблюдов из каравана динлинов.
У Алакета перехватило дыхание: ведь где-то там, между этими свирепыми стражами, едут привязанные к седлам Мингюль, Адах, дети…
А в отряде заметили погоню. От массы воинов отделились трое всадников и поскакали навстречу Алакету и Учжелэю. Когда между обеими группами осталось не более сорока шагов, вперед выехал молодой черноусый кыргыз и, подняв руку, закричал:
— Эй, Алакет! Почтенный Кенгир-бег велел сказать тебе, что если ты силой или хитростью попытаешься освободить пленных, они будут перебиты в тот же миг! Отдай нам оружие и поезжай с нами в ставку на суд Алт-бега.
— Хорошо! — ответил Алакет. — Я еду в ставку. Но я буду там раньше вас. И оружия вам не отдам. А вы помните, что если в пути хоть волос упадет с головы ваших пленников, волки растащат кости виновных по степи!
